Читать книгу Бульварное чтиво - Александр Казимиров - Страница 12

Длинная, похожая на корабельную цепь вереница людей тянулась к белокаменному храму. Накануне привезли засохший палец с Афона, а может, и не палец, а другой орган почившего в начале эры святого. Подобные хвосты из граждан и раньше ползали по улицам, но исключительно в направлении универмагов.

Религиозное наваждение кружило над существами с погасшим взором и молитвенным шорохом на устах, толкало их коснуться губами сомнительного сухарика и просить у него милости. Неважно, что милость не снизойдет – так надо, чтобы не отличаться от остальных братьев и сестер, показать свою набожность и не терять зыбкую надежду на жизнь после жизни.

Бородатый демон в рясе от известного кутюрье бродил вдоль очереди и орошал ее святой водой. Капли божьей благодати пахли хлоркой, оставляли на одежде белые пятна. Опрысканные старухи исступленно крестились, пытались поймать ввалившимися губами брызги. Кто-то пустил слух, что в такой знаменательный день от воздействия святой воды могут вырасти фарфоровые зубы. На худой конец – полиуретановые протезы на присосках.

Через перекресток смуглолицые мусульмане резали баранов – отмечали Курбан-байрам. Приумножая торжественное настроение, те весело блеяли, барабанили по асфальту копытами и красили его жертвенной кровью. Древние липы вдоль мостовой аплодировали накалу ритуального безумия ладошками сморщенной листвы.

Костя Коврижкин ежился и думал о том, какая религия лучше. В его голове пылились библейские заветы, обрывки аятов из Корана, а в груди, под кашемировом пальто, бился маятник, похожий на червовый туз. Запах шашлыков пробуждал зверский аппетит и усиливал слюноотделение. Костя сглатывал, но легче не становилось. «Плюнь на святыню, иди, пожри!» – урчал кишечник. В то же время хотелось коснуться подозрительных мощей – чем черт не шутит, а вдруг помогут?! Решению каких насущных проблем способны помочь сгнившие останки, Коврижкин не догадывался. «А что если сбегать, перекусить и вернуться? В очереди скажу, что отлучился по нужде».

Костя повернулся к мужчине в допотопном плаще и с синюшным лицом покойника.

– Я отлучусь на минутку, что-то живот скрутило, – Коврижкин приподнял воротник, стараясь спрятать глаза.

Мужчина кивнул коротко стриженным черепом, глянул номер на Костиной руке и перекрестил единоверца. Казалось, он уловил запах наивной хитрости, но виду не подал.

– Бог в помощь! – дернулся горбатый подбородок.

Коврижкин переметнулся к магометанам.

Площадь Культурной Революции оккупировали жители востока. Всюду курились ароматные дымы, мутная вода пузырилась в огромных казанах; всплывали и тонули потерявшие цвет куски мяса. Недалеко от чугунной урны с формами лафитника коренастый басурманин махал веером из газеты. На угли мангала капал и с шипением вспыхивал жир.

– Аллах акбар! – отсалютовал Костя, рассчитывая на дармовое угощение, и не ошибся!

Басурманин перестал махать газетой.

– Воистину воскрес! – неожиданно ответил он и протянул Коврижкину аппетитный шампур.

Молодые зубы вонзились в мякоть, рвали ее, роняя на пальто капли жирного сока. Костя взглядом поблагодарил доброго мусульманина. Тот вздрогнул, плотнее закутался в полосатый халат и стал бормотать под нос суры. Коврижкин смаковал запеченную мертвечину и внезапно заметил соседа по очереди к православным святыням. Тот оглядывался, торопливо пихая в рот, похожий на сфинктер, угощения иноверцев. Его горбатый подбородок блестел как церковный купол.

На полный желудок верить ни в Аллаха, ни в Иисуса не хотелось; подчистую испарилось желание целовать нетленные мощи. Более того, мысль о лобызании мертвой плоти вызывала тошноту. Вера в душе Коврижкина догорела и погасла. Подняв воротник, он потащился домой. Вечернее небо роняло снежные струпья. В позолоченном свете фонарей они казались мотыльками. Покружив вокруг плафонов, мертвые бабочки исчезали в сгущающейся темноте. Над головой мирно висел магометанский серп, за спиной чернели распятые на небосводе православные кресты. Сонными воронами на них жались несбывшиеся надежды, вера в светлое будущее и любовь, способная на все.

– Молодой человек, подождите! – нарушил тишину незнакомый голос.

Коврижкин замедлил шаг и повернул голову. Задыхаясь от переедания, его догнал синелицый гражданин.

– Постойте, – дыхнул он запахом шашлыка, – мне, кажется, нам есть о чем поговорить!

«О чем можно говорить с ренегатом?» – Костя хотел послать незнакомца крылатым выражением, но вспомнил, что сам не лучше. Стало стыдно. Камень вероотступничества давил на душу.

– Мне кажется, мы единомышленники – адепты зарождающейся религии, соединившей в себе мусульманство, христианство и мать их – иудаизм.

Оправдательный приговор заставил Коврижкина встрепенулся. «Действительно, как же я сам до этого не додумался?!» – Костя с признательностью пожал руку новому товарищу.

Лучезарная улыбка Коврижкина затмила свет фонарей.

– Гробов Авдий! – не скрывая радости, ответил незнакомец.

Мысль о том, чтобы загнать все учения под одну крышу и кончить с религиозной антипатией, потрясла Костю грандиозностью. Он ясно представил глобус в лучах восходящего солнца. С двух сторон его обрамляли перепоясанные широкой лентой снопы пшеницы. Над глобусом сияли скрещенные символы христианства и магометанства, внизу, на волнообразной ленте красовался лозунг: «Верующие всех стран, соединяйтесь!» Костя потер виски: «Дежавю! Где-то я это уже встречал, но где? Быть может, генетическая память воскрешает в сознании элементы канувшей эпохи?» Воспоминания оборвал человек с синюшным лицом, в темноте оно расплывалось черной кляксой.

– Как вы относитесь к кришнаитам? Неплохо бы, чтобы новая вера демонстрировала не христианское уныние или мусульманский экстремизм, а веселие и беззаботность. Хочется, чтобы люди, входя в лоно молодой церкви, радовались достатку, а не вымаливали его у Бога. Попрошайничество – действие унизительное по сути своей, но отказ от него церковь именует гордыней.

И снова Коврижкин поразился мудрости собеседника. И снова его огорчило то, что это не его мысли, а какого-то проходимца, случайно подброшенного судьбой.

– Веселые люди не агрессивны, в мире будут царить радость и человеколюбие. О войнах забудут, – сказал синелицый, воздел руки к небу и стал извиваться. – Харе Кришна, Харе Рама!

Мантра вальсировала в промозглом воздухе среди снежинок и таяла, касаясь асфальта. «Как же все элементарно!» – поражался услышанным умозаключениям Коврижкин, и уже не признательность светилась в его глазах, а зависть и ненависть. Он вытащил из-за пазухи нож и пырнул Авдия. «Я! Я принес жертву на алтарь светлого будущего!» – торжествующая улыбка озарила лицо Коврижкина. Совесть его вновь стала прозрачна и чиста, как роса июльским утром. Он обыскал убиенного. Кроме серебряной табакерки у того ничего не было. «Не густо!» – сокрушенно подумал Коврижкин, открывая находку.

«Соль, что ли?» – Костя попробовал порошок на вкус. Горечь заморозила язык, лишила его чувствительности. «Кокаин! Да тут доз пять – не меньше! Теперь понятно, откуда у прощелыги такие мысли в голове! Вот тебе и Харе Кришна, и Отче наш, и Аллах акбар в одном флаконе!»

Голову и плечи душегуба покрыла божья перхоть.