Читать книгу Бульварное чтиво. Повести и рассказы - Александр Казимиров - Страница 12

Асфальтовая река втекала в сложенную из массивных булыжников арку. Гонимые ветром фантики-корабли устраивали по ней парусные регаты. Они то замирали, вставая на якорь, то срывались с места, подпрыгивали и кувыркались в воздушных потоках. За их хаотичным движением наблюдала шеренга рябых берез. Остекленевшие глазницы развалившихся вдоль мостовой зданий манили к себе тишину. Она бесстыже заглядывала в окна, оставляя на них влажную пленку испарины. Да и о каком стыде может идти речь? Любопытство не знает границ, и жажда познаний способна оправдать всякий безнравственный поступок.

В полуподвальном помещении некогда доходного дома, за рассохшимися, облупленными рамами на матрасе ворочался человек. Он всхрапывал и посвистывал во сне, жевал потрескавшиеся губы. Спящего гражданина звали Нестор Кумов.

Имя великого анархиста Нестор получил благодаря умственному недугу отца, который всерьез считал, что оно, это самое имя, поможет отпрыску стать большим человеком.

Когда-то давным-давно вместе с Нестором и его папашей под прокуренными сводами проживали: Клеопатра – сестра, покрытая россыпью прыщей вульгарная девица, и два старших брата – Кирилл и Мефодий. В отличие от реформаторов славянской азбуки, чьи имена они носили, читать и писать близнецы не могли, общались посредством нечленораздельного мычания и тумаков. Никто не интересовался ими до тех пор, пока юноши не достигли призывного возраста.

Медицинская комиссия с пристрастием осмотрела братьев, желая уличить в симуляции. Кирилл и Мефодий на уловки врачей не поддались и интеллектуальных способностей не проявили. Вместо службы в армии их оформили в психоневрологический диспансер, где они влились в ряды подобных себе эрудитов. Следом за братьями из-под отцовского крыла упорхнула и Клеопатра. Лет в четыр-надцать она испытала безудержное влечение к плотским утехам. Не в силах противостоять соблазну, сестрица пошла по рукам. Куда увела ее греховная страсть, осталось тайной за семью печатями. В доме Клеопатра больше не появлялась.

– Такая же шалава, как и мамаша! Гены! Куда от них денешься? – Кумов-старший многозначительно грозил кому-то пальцем и больше о дочери не вспоминал.

Мать свою Нестор не помнил, но ее лик на засиженной мухами фотографии, прибитой над столом сапожными гвоздиками, не вызывал у мальчишки симпатий.

– Гляди, стерва, как я дитя рощу, – зачастую обращался к ней подвыпивший отец. – Всю душу в него вкладываю!

Эмоции папаша не контролировал и часто отрывался на сыне.

– Любуйся на матерь свою, паршивец этакий. Наплодила уродов, потаскуха! Чтоб ее вши заели!

Нестор выслушивал историю о гулящей родительнице, получал порцию оплеух и мечтал стать сиротой. С младых ногтей он не проявлял ни к чему интереса, на личном примере доказав обоснованность теории Дарвина, гласившей, что homo sapiens произошел от обезьяны. Тяга к знаниям некоторых людей лишает рассудка, Кумов же мог похвастаться слабоумием и без этой тяги. Для освоения общеобразовательных предметов ему требовалось времени в два раза больше, чем обычному ученику.

Кое-как он дотянул до пятого класса, бросил учебу и пустился в свободное плавание по океану жизни. Походило оно на сумбурное движение фантиков в подворотне. Днем недоросль собирал бутылки, вечером слушал бред отца, ночью мечтал о всякой чепухе. Однажды солнечным утром папаша в состоянии сильнейшего похмелья принял скользивший по рельсам трамвай за цыганскую кибитку, из которой слышался ехидный смех жены.

– Веселишься, матрешка!

Ненависть затмила разум дворника. Он бросился с кулаками на трамвай и… подарил сыну жилплощадь и шанс начать самостоятельную жизнь. Нестор уложил похожее на отбивную котлету тело родителя в корыто и захоронил в ближайшей лесопосадке, после чего переосмыслил свою жизнь. Он решил стать светским львом, но, как известно, благим намерениям всегда что-то мешает.

Сын горничной и дворника чурался изысканных манер, ставил под сомнение необходимость соблюдения этикета. Более того, он на дух не переносил разговоров об искусстве. Болтовня о культурных ценностях утомляла и ввергала в уныние. По совокупности этих причин, Нестор влился в ряды пролетариата. Но и здесь имелись подводные камни, основным из которых являлся труд. Долго на одном месте Нестор не задерживался – менял профессии с такой же частотой, с какой молодые мамаши меняют подгузники грудничкам.

Юный пролетарий копал могилы до тех пор, пока не сообразил, что счастья здесь не нароешь. Бросив грязное дело, он устроился санитаром в больницу. Таская за доходягами урильники, Нестор осознал ошибку и переквалифицировался в ученики ассенизатора. Сколько бы длился карнавал труда – сказать трудно, но как-то ночью внутренний голос подсказал, что неплохо бы продолжить династию дворников. Ослушаться Кумов не решился.

Тем временем утро набирало обороты: шуршали метлами коллеги Нестора, хрипло причитало воронье. Потревоженная звуками просыпающегося города тишина оторвалась от окон и воспарила к небу – туда, где бледный полумесяц таял от прикосновения солнечных лучей. Уволенный за пьянство Кумов открыл опухшие от регулярных возлияний веки. Стоило ему зевнуть, как огромная муха, с жужжанием аэроплана нарезавшая по каморке круги, залетела в рот и проворно отложила личинки в дупло гнилого зуба.

Нестор щелкнул челюстями, покатал добычу языком и выплюнул на пол. В довершение он с ненавистью раздавил ее пяткой, по цвету и форме не отличимой от сапожного каблука.

– Черт бы тебя побрал! Нет, чтобы жареная курица залетела!

Поддерживая мысль о жратве, мелодично заурчало брюхо. Нестор взял со стола закопченную кастрюльку и отхлебнул баланду. После завтрака он стал смотреть в расположенное на уровне тротуара окошко. Из него открывался шикарный вид на помойку.

Если Нестор замечал, что соседи выбрасывают барахло, то незамедлительно выбегал во двор и забирал отслужившие срок вещи. Из-за пристрастия к коллекционированию его жилище напоминало мусорный бак, только гораздо большего размера.

После истории с мухой у Нестора появилось странное шевеление в кишках. Казалось, что внутри ползают шустрые червячки. Движение в кишках сопровождалось тошнотой. Кумов понятия не имел, что такое токсикоз, и списывал все на некачественную водку. К концу месяца его живот раздуло. Пупок вынырнул наружу и походил на кнопку звонка.

Вместе с тем изменились требования к пище: хотелось съесть горсть песка, кусок мела или еще какой-нибудь гадости. Кумов боролся с дикими желаниями, но его сила воли была слаба. Он отколупывал от стены кусок штукатурки и смаковал его, как гурман смакует селедку под сахаром. Все это изнуряло.

Женщина-терапевт выслушала жалобы Кумова.

– Не нравитесь вы мне! – сказала она, осмотрев пациента.

– Да и вы – не Василиса Прекрасная! – обиделся он.

Молоденькая медсестра постучала в дверь и вошла в кабинет.

– К нам мужчину доставили. Необычный случай! – прыснула от смеха девушка и отвела глаза.

– В природе много странного, милочка. Что там такое?

– В кишке гражданина образовалось замкнутое пространство, вроде сумки. Кажется, в нем развивается эмбрион. Представляете себе – беременный мужчина?!

– Хм, интересно! Пойдемте, глянем!

Пациента уложили на кушетку.

– Приспусти-ка трусы, гулена! – приказал доктор и осмотрел пузатого гражданина. – Кесарить придется!

Беременность Кумова протекала стремительно. Вскоре его доставили в родильное заведение и приступили к операции. Стоило разрезать живот, как из него выглянул младенец устрашающей внешности. Почесав лапками пучеглазую голову, он вылез полностью и пополз к обезумевшему акушеру.

– Чего зенки пялишь? Заштопай человека, а то ноги протянет!

Странное существо, замысловато вращая прозрачными крыльями, поднялось в воздух, сделало круг над столом с распоротым родителем и вылетело из операционной.

Организм новорожденного быстро выдохся, требуя передышки. Юное создание вцепилось задними конечностями в плафон фонаря, передними же ловко поймало зазевавшуюся стрекозу. Двигая челюстями, оно выплюнуло переломанные крылья насекомого.

История необычных родов широко освещалась в прессе. Газеты уверяли, будто Кумов родил ангела. Следовательно, стал Богом! Движимый честолюбием Нестор сфотографировался, отодрал приросшую к стене фотокарточку мамаши и повесил на ее место свою. Кумов находил в своем портрете нечто таинственное, внушающее страх и трепет. «Надо в церковь отнести, пусть прихожане молятся!» – самовлюбленно думал он.

Продрогшие липы ежились в рваных, продуваемых ветром сарафанах. Природа хирела. Струи ритуально-поминального дыма из куч сжигаемой листвы возносились к небу.

Кумов не любил это время года и без нужды из дома не выходил. Ведя жизнь затворника, он очень удивился стуку в дверь.

– Кто там? – спросил он, поддерживая спадающие штаны.

Послышался кашель. Осипший голос нахально заявил:

– Открывай! Блудный сын явился под крышу дома своего!

За дверью на корточках сидела дурно пахнущая тварь, покрытая редкой шерстью. Из-за ее спины виднелись слюдяные крылья.

– Осень на дворе, а я не перелетная птица. Перезимовать надобно! – Отстранив Нестора, родная душа вползла в комнату.

Забравшись на обеденный стол, она осмотрелась.

– Накрывай на стол! Я помои обожаю, с душком!

В глазах Нестора потемнело. Зашатался и выскользнул из-под ног пол. Ударившись головой, Кумов потерял сознание.

– Какие мы изнеженные! – Существо спрыгнуло со стола.

Всю зиму в жилище Кумова стояла тишина. С появлением первых проталин прохожие стали очевидцами необычного зрелища – из подвального помещения выползло жуткое создание. Жмурясь от яркого дневного света, оно потерло лапками выпуклые глазищи и посмотрело вдаль. Крестообразно сложенные на спине крылья зашевелились. Издав звук, отдаленно похожий на жужжание, чудище унеслось в весеннее небо.

Вызванный очевидцами наряд милиции проник в каморку, из которой появилась тварь. На куче грязного тряпья валялся обглоданный человеческий скелет. Со стены на блюстителей порядка взирал портрет самодовольного мужчины. Загадочно улыбаясь, он намекал, что останки принадлежат ему. Никаких вещей, принадлежащих странному существу, в помещении обнаружено не было. Милиционеры составили протокол, опечатали дверь и больше к этому делу не возвращались.