Читать книгу Поиски в пути - Александр Койфман - Страница 11

05.09.18. Париж.

Скука. Это туристам кажется, что в Париже жизнь бьет ключом. Да, театры начинают готовиться к осеннему сезону. Но только начинают. Проходят первые спектакли, но публики мало. Я это знаю по прошлой своей парижской жизни. И откуда публике взяться? В школах, лицеях и колледжах начинается учеба. Родители заняты детьми. Приезжие вернулись в свои страны. Это у меня Пьер уже окончил учебу. Настоящая театральная жизнь начнется в октябре, да и то, только начнется, в ожидании ноябрьских полных сборов в театрах.

Полезла в сеть, посмотрела, какие постановки идут в театрах, не нашла ничего интересного. Переоделась, вышла на улицу. Наша квартира расположена в VII округе, на тихой улице Валадон, в полусотне метров от улицы Гренель. Место удобное: метро недалеко и во дворе есть стоянка для автомобилей. Звуки с улицы Гренель доносятся, но приглушенно. Вышла на Гренель, прошла квартал в сторону бульвара Тур Мобур, это полсотни метров, остановилась на углу улицы Кле. Вот сюда я убегала в конце 1999 года на свидание с Родриго, когда Франсуа отправлялся на лекции. Родриго ждал обычно за углом, на улице Кле. И потом мы либо уходили в кафе Le Petit Cler, на противоположной стороне этой же улицы, либо уезжали к Родриго, если у меня было много времени. Как давно это было, какая я была глупая. И не только потому, что предпочла недалекого франта доброму мужчине, солидному ученому. Потому, что, убедившись в никчемности Родриго, его изменах, призналась мужу в совершенном. Поставила его в глупое положение. Ведь ему почти сразу рассказал о наших встречах с Родриго один из приятелей Франсуа, живущий в соседнем доме и регулярно посещающий это же кафе. Франсуа легко мог бы убедиться в моей измене, но он предпочел сделать вид, что ни о чем не знает, надеялся, что мое увлечение пройдет.

И только после моего признания вынужден был мягко сказать мне, что каждый человек совершает ошибки. Но ради ребенка, ради нашего Пьера, стоит прекратить это, как он назвал тогда «заблуждение». А я встала на дыбы, сказала, что не могу так. Отказалась от всего и через два месяца уехала в Израиль.

Теперь я только пожала плечами. Ведь если бы я не уехала тогда, не встретила бы Игоря, не было бы у меня тех прекрасных дней, которые мы провели вместе. Прошла дальше по Гренель, дошла до сквера перед Домом Инвалидов. Хотела вернуться к станции метро «Латур Мобур», но передумала и отправилась домой. Но дома тоже нечего делать. Открыла дневник, теперь это мое постоянное прибежище.

16.08.11, четверг. Лимере.

Уехала вчера вечером Анна, осталась я в Лимере одна.

Даже Мариус стал реже заходить, ведь скоро сбор винограда, у него очень много забот. После обеда открыла дневник, думаю, что записать. Писать нечего. Такое впечатление, что и дальше мне нечего будет писать. Зря затеяла этот дневник, думала о нем, как о хранилище информации о моей жизни.

Нет, книгу воспоминаний не собираюсь писать, просто хочется сохранить для себя все самое интересное. А откуда взять это интересное, если жизнь серая и беспросветная? К тому же начала писать с двухтысячного года. А где мои ранние впечатления? Ведь что-то было со мной интересное в Питере, да и во Франции не все было мрачно, радовалась несколько лет свободе. Нет, не свободе отношений с Родриго, будь он неладен.

Сначала радовалась прекращению опеки матери, потом тому, что не нужно думать о деньгах, потом, после рождения Пьера, радость материнства. Но как это записать? Попробовала что-то написать на отдельных листках. Строчила о Питере с полчаса. Исписала два листа. Прочитала и порвала – серость и на бумаге остается серостью, хорошо, что не испортила страницы дневника. Кому нужны тогдашние мои переживания, мои мечты быть писательницей? Пора возвращаться в Париж.

05.09.18. Париж.

Отложила в сторону дневник. Мысленно вернулась к временам 1994–1997 годов. Тяжело вспоминать все мои тогдашние метания. А ведь временами казалось, что вот он, тот путь, который приведет меня пусть не к славе, то хоть к внутреннему примирению с самой собой. Сначала это была поэзия. Тогда я несколько раз прочитала все томики Мюссе, хранящиеся в великолепной библиотеке Франсуа. В университете я больше ценила поэзию Бодлера, на Мюссе почти не обращала внимания. Разве что интересовалась его отношениями с Жорж Занд. А здесь меня привлекла его ранняя поэзия. У Франсуа не было первых изданий ранних книг Мюссе, но издания пятидесятых годов XIX века стояли на полке, не говоря уже о современных книгах. И я зачитывалась его «Испанскими любовными песнями», «Испанскими и итальянскими повестями». Была очарована его изумительным французским. Ведь в России читала переводы на русский язык.

Ночами, у постели Пьера, когда он засыпал, писала стихи. Но ни Испании, ни Италии я не знала, писала что-то с туманным намеком на Россию, Ленинград. Тогда он еще оставался для меня Ленинградом. Нет, никому не показывала их. Но однажды прочитала заново и ужаснулась – посчитала слепком со стихов Мюссе, но на корявом французском языке. Тогда я их не порвала, просто засунула в нижний ящик стола.

А потом был период рассказа. Почему-то выбрала сюжет прощания рыцаря с девушкой. Он отправляется в поход с отрядом сеньора и не верит, что вернется живым. Объясняется девушке в любви, но умоляет ее не губить себя, найти счастье с другим. Полная глупость. Но тогда я так не думала. Обдумывала много дней, благо, когда Франсуа уходил на лекции, было много свободного времени. Высокопарные длинные фразы, многократное повторение слова «любовь» в одном абзаце. Мне это казалось красивым. Написала три страницы их диалогов и вдруг поймала себя, что заимствовала идею из стихотворения Мюссе «Песнь Барберины». Не понимала тогда, что не так важен сюжет, как исполнение. Правда, исполнение было ужасным… Рассказ отправился следом за стихами.

С пьесой я провозилась более полугода. Выбрала местом действия Флоренцию XVI века. Естественно, сюжет был связан с семейством Медичи. Главная героиня – Камилла Мартелли была представлена мной благородной юной девушкой, боровшейся за свою любовь к пожилому герцогу Козимо I с отвратительной интриганкой Элеонорой дельи Альбицци. Там было замешано все: ужасная смерть Марии Медичи, полюбившей пажа; конфликт Гарсии и Джованни Медичи, закончившийся гибелью обоих; смерть Леноры Толедской, задушенной Пьетро Медичи. Но главным стержнем интриги были попытки Элеоноры дельи Альбицци опорочить Камиллу. Не стеснялась сдвигать события, изменять их в соответствии со своей задумкой. И завершала пьесу заточением герцогом Франческо Медичи Камиллы в монастырь после смерти Козимо.

Меня не смущало, что я брала многое из «Лоренцаччо» Мюссе: обращения персонажей друг к другу, термины. Даже описание одной из смертей скопировала у него. Но написала только первое действие и эпилог. Отвлеклась на продумывание и рисование костюмов героям. Отвлеклась надолго. И постепенно, рисуя все более разнообразные костюмы, охладела к пьесе. Удивительно, но если стихотворения и рассказик я не показала Франсуа, то первое действие решилась представить ему. Наверное, хотелось похвастаться эскизами костюмов. Но до этого дело не дошло. Погладив свою бородку, Франсуа тихо заметил мне:

– Ты отражаешь здесь наши отношения? А кто у нас Элеонора дельи Альбицци?

Господи, ничего подобного я не хотела, даже не задумывалась над тем, что разница в возрасте Камиллы и Козимо как раз была равна нашей с Франсуа. Вспыхнула, яростно закрутила головой:

– Что ты! Нет, нет! Это случайное совпадение. Я хотела, чтобы ты посмотрел мой язык пьесы, мой французский.

– Почти нормальный язык, но несколько устаревший. Впрочем, ты ведь описываешь XVI век. Может быть, можно было бы еще больше архаизировать его. Обожди, ты используешь язык Мюссе? Вот это выражение…

Показал мне фразу, которую я, точно, слямзила из «Лоренцаччо». Не удивительно, ведь мой Франсуа серьезный специалист по французской литературе XIX века. И я скисла после этого. Даже перестала рисовать эскизы. Правда, один из нарядов заказала, добилась, что его исполнили точно в соответствии с моим эскизом и покрутилась в нем перед Франсуа. Он посмеялся очень добродушно, хвалил меня.

Почему-то в дневнике опять большой разрыв.

16.01.12, понедельник. Париж.

Когда мне в Париже безрадостно, я вспоминаю зиму 1993/1994 года. Ту зиму я провела вместе с Франсуа, сначала только в походах по театрам, концертным залам, ресторанам, а потом, с февраля, мы стали жить вместе. Я и теперь на зиму уехала в Париж. Что мне делать зимой в Лимере? Хоть иногда приезжает на уик-энд Пьер. А на каникулы я всегда стараюсь заполучить его к себе, любыми способами. В конце октября он заскочил в Париж только за деньгами и уехал с друзьями в Германию. Но все рождественские каникулы Пьер провел в Париже.

Кончились каникулы, Пьер и его друзья уехали в лицей, теперь они выпускники, летом завершат обучение. Нужно будет решать – куда идти учиться. Вернее, мы с ним уже решили, что поступать будет в Парижский университет. Но пока он колеблется, на какой факультет, какую специальность выбрать. А я не хочу на него давить. Все, что учила в университете, мне так и не пригодилось. Правда, я его так и не окончила.

На каникулах у меня было полно забот, ведь он привез с собой трех друзей: приятеля и двух девочек. Я сначала хотела не согласиться, рано им еще с девочками дружить, школьники еще. Но Пьер с честными глазами уверял меня, что они ни о чем «таком» не думают. Просто дружат в лицее. Пришлось согласиться. Девочек я разместила в бывшей спальне Франсуа. Пьер получил свою детскую комнату, а его приятеля – Сержа – устроила на диване в кабинете Франсуа.

Может быть, я напрасно поверила Пьеру, так как однажды заметила утром Сержа, осторожно выходящего из комнаты девочек. Была ли вторая девочка в комнате Пьера – не знаю. Главное – не хочу знать. Для меня даже в последнем классе школы мальчики были жителями другой планеты, с которыми можно, конечно, танцевать на праздничных вечерах в школе, разрешать им во время танца тесно прижиматься, но не более. Мы продукт совсем другой эпохи, вернее, дети сейчас совсем другие. А ведь прошло всего лишь чуть более двадцати лет. Может быть, если бы у меня был не сын, а дочь, я реагировала бы по-другому? Не знаю.

Но что мне теперь делать в моем одиночестве?

09.03.12, пятница. Париж.

Март не предвещал мне ничего хорошего. В феврале хоть заскакивал на два дня Пьер. Отчитаться перед матерью и получить деньги. Поцеловал меня на прощанье и улетел. Действительно улетел – в Швейцарию, кататься с друзьями на лыжах. Теперь я его увижу на Пасху. И тоже заедет только за деньгами. Что поделаешь – у него свои увлечения, своя жизнь. Пойдет в университет – вообще незачем ему будет являться к матери. Ведь счет будет в его распоряжении. Вчера в одиночестве провела 8 Марта. По старой привычке хотелось, чтобы поздравил с женским днем хоть кто-нибудь. Дождалась только звонка от Анны. В боевом настроении, сказала, что в феврале провела в горах неделю в одном из замков. Провела отлично! Все понятно, был новый приятель. Жаль только, что ни один из этих приятелей не может удержать ее. А ведь Анне уже тридцать шесть лет. Пора бы остепениться. А мне – пора? Или уже поздно?

Да, март не предвещал ничего. Но сегодня телефонный звонок прозвенел после обеда. Подняла телефон. Равнодушно сказала: «Да, слушаю». И в ответ услышала русскую речь:

– Лиза? С праздником тебя прошедшим! Извини, что вчера не поздравил.

У меня чуть телефон не выпал из рук. Лизой меня мог назвать только Игорь. Переждала несколько секунд, чтобы прийти в себя:

– Это ты, Игорь? Спасибо. Откуда звонишь?

Сказала вроде спокойно. Такое впечатление, что мы разговаривали вчера, или хотя бы неделю назад. А я уже и не помню, когда в последний раз слышала голос Игоря. Нет, вру. Конечно, помню! Это было в конце марта, почти год назад. Тогда он извинялся, что встретил девушку и все такое… А я молча выслушала и что-то пожелала ему. Кажется, не забывать, что он художник.

– Я еду в Вену. Там с 12 марта намечается большая выставка-продажа картин молодых художников, берут три моих работы.

– Я рада за тебя, поздравляю. Наверное, прилечу посмотреть выставку. Где ты остановишься, в каком отеле?

Говорю спокойно, но слово «молодых» звучит для меня очень неприятно, как напоминание о моем возрасте.

– Нет, не в отеле. Возможно, нас разместят в студенческом городке, если повезет.

– Хорошо, я позвоню.

И закрыла телефон. А сама думаю: «Что это я навязываюсь?» Он же наверняка с какой-то женщиной будет. Молодых художников всегда кто-то опекает. К сожалению, в данном случае не я. Но все равно, делать мне в Париже нечего, хоть развлекусь, посмотрю на современных художников и их творения. Нужно только решить, в чем поеду, и привести голову в порядок.

14.03.12, среда. Вена.

Вчера прилетела, устроилась в отеле и вечером уже на выставке. Три больших зала увешены полотнами, искала и нашла картины Игоря. Он и сам стоит рядом, дает объяснения двум дамам. Я подошла к ним сбоку, Игорь не сразу заметил меня. Что-то увлеченно объясняет старшей даме, время от времени показывая на одну из своих трех картин.

Я тоже посмотрела на картины. Два небольших пейзажа в очень приличных рамах: на одном – лениво текущая Луара в лучах заходящего солнца, на другом хмурые волны Канала с недалекими островками. Это понятно, он еще в Тель-Авиве много работал над пейзажами с водой, но не очень успешно. Я не стала разглядывать их, так как между ними висела картина с женщиной на пляже у чуть волнующегося моря. И это была я. Это я тогда бросила на солдатиков мимолетный взгляд, распрямив плечи и гордо выставив на всеобщее обозрение бюст. Это моя чуть небрежная прическа, кажется (не помню точно), мой довольно откровенный купальник.

Только теперь Игорь заметил меня, прервал объяснения и поспешил представить дамам. Обращаясь к той, что значительно старше:

– Мой давний друг, Элизабет Дюкре.

Повернулся ко мне, представляет дам:

– Мадам Герстенмайер и ее племянница мисс Ева.

Все обменялись словами «очень приятно». Мадам Герстенмайер кинула на меня только один взгляд и, вероятно, продолжила разговор:

– Скажите, маэстро, сколько стоит этот портрет. Я хотела бы купить его.

– Могу упомянуть только первоначальную цену, экспертная комиссия назначила триста евро за каждую из этих моих картин. А что покажет аукцион – не знаю. Может быть, будет больше, а если никому не понравятся, цены по правилам аукциона будут немного снижать.

– Я обязательно куплю ее. Мне очень нравится, как вы подчеркнули некоторую ленивость волн. Они очень живые.

Вот сволочь, волны ей нравятся, а я как бы и не существую! Может быть, она и понимает что-то в живописи, но мой портрет она не получит. Понятно, что мадам, как ее там, не увидела сходства со мной, постарела я, да и одежда несколько не та. Думаю, ей не картина, а художник нравится. Но и Игоря она не получит, дудки. Если ей нравится вода – пусть покупает оба пейзажа. Вместе с рамами.

Но промолчала. Не устраивать же здесь словесный поединок, хотя очень хотелось высказать этой мадам что-нибудь сладко-язвительное. Игорь что-то еще сказал дамам, Ева промолчала, а мадам Герстенмайер попрощалась только с Игорем, как будто меня и нет здесь. Я, в ответ, кивнула только Еве.

– Лиза, я рад тебя видеть. Где ты остановилась?

Назвала отель. Подошла поближе к средней картине:

– Ты все-таки довел тот этюд до полной картины. Помню, на этюде море отсутствовало.

– Ты узнала себя? Да, я не владел тогда цветом и движением воды. К сожалению, не могу подарить тебе эту картину. По-моему, меня взяли на эту выставку только из-за твоего портрета. Две другие картины довольно ординарные.

– Нет, они мне тоже нравятся.

– Тоже? Значит, портрет тебе нравится?

– Разумеется. Правда, ты немного польстил мне. Я тут моложе, чем была тогда, на пляже.

– Нет, нет. Ты всегда молодая!

– Где ты научился льстить? Вернее, кто тебя научил этому?

– Лиза, не подкалывай меня. Ты для меня всегда была и будешь самой красивой женщиной на свете!

Гляжу в его глаза, ищу насмешку или ложь. Не нахожу. Неужели у него остались какие-то чувства ко мне? Промолчала. А он продолжил:

– Я должен здесь, у картин, оставаться еще долго. Но, может быть, мы потом поужинаем вместе?

– Разве ты один здесь?

– Нет, есть один приятель из России, но ты же, наверное, про женщин спрашиваешь? Никого у меня сейчас нет. Ни здесь и нигде. Так я приглашаю.

Рассмеялась:

– Ты такой самоуверенный стал… А может быть, я здесь не одна.

И гляжу в его улыбающиеся глаза. Как я по нему соскучилась… Плевать на всех женщин, которые были с ним за последний год. Я тоже не святая была. Продолжила:

– Хорошо, поужинаем, но приглашаю я.

– Лиза, не обижай, на ужин у меня денег хватит.

Гляжу на моего двадцати четырех-двадцати пятилетнего друга – как был мальчишкой, так и остался:

– Это мое условие. Пойду, посмотрю выставку.

И развернулась. Отошла в соседний зал.

05.09.18. Париж.

Помню венскую встречу отлично. Тогда я позвонила мэтру Вилару, объяснила ему, что хочу купить такую вот картину художника такого-то, но хочу сделать это анонимно. Просила найти арт-дилера в Вене. Он подумал немного, сказал, что перезвонит. Я прошлась по залам уже два раза, когда Вилар позвонил: