Читать книгу Гроза Византии (сборник) - Александр Красницкий - Страница 21

Ирина эту ужасную сцену, так неожиданно разыгравшуюся перед ее глазами и участницей которой она стала сама, сперва не приняла даже за действительность. Ей казалось, что она видит какой-то ужасный сон, что стоит ей только сделать усилие и проснуться – все это мигом развеется, как дым от дуновенья ветра, и снова, но уже наяву, возвратятся сладкие мечты и грезы.

Но, увы, страшная действительность скоро дала себя почувствовать. Веревки резали ее тело, грубые толчки императорских гвардейцев помимо ее собственной воли заставляли ее передвигать ноги и идти вперед, а этот противный начальник солдат, лишивших ее самого дорогого на свете существа, шел рядом и шептал ей на ухо слова, смысл которых заставлял ее краснеть даже в такую минуту.

Впрочем, она плохо понимала, что говорит ей этот человек. Отдельные фразы доходили до ее слуха, поражали ее, заставляли краснеть невольно, но общий смысл все-таки ускользал. Пониманию этого ребенка-полудикаря мало была доступна витиеватая, полная фигурных оборотов речь византийца.

Она так была поражена постигшим несчастьем, что вся еще пребывала душой в страшной сцене, разыгравшейся на берегу Босфора, в том мирном уголке, где она провела всю свою жизнь.

«Как прав был Лука! – говорила сама себе Ирина. – Еще вчера он говорил мне, что в счастье скрыто горе. Явилось счастье и тотчас же затмилось горем! Неужели все так бывает на свете?»

Машинально она стала прислушиваться к тому, что говорил шедший рядом с ней византиец.

– Ты была, – шептал он ей, – среди всех цветов парка нашего императора самым роскошнейшим, самым пышным, но это было в лесной глуши, вдали от всего живого, только птицы да солнце любовались твоей красотой, но теперь, о, радуйся же, радуйся, теперь все изменится, все пойдет по-другому! Мой дом полон золота, серебра и багряниц; сотни рабов будут стремиться выполнить каждое твое желание, каждую твою прихоть; все, что на земле есть великолепного, роскошного, все будет к твоим услугам, и в моем доме ты, распустишься еще пышней, станешь еще прекраснее… И все это будет тебе за один только твой ласковый взгляд, за твою улыбку, нежное слово.

– Что тебе нужно от меня? – невольно вырвалось у расслышавшей эти слова Ирины. Она вся дрожала.

– Любви, твоей любви… – услышала она.

– К тебе? Убийце?

– Какой же я убийца? Что ты!

– А Лука…

– Так это вовсе не я… виноват вон тот гвардеец, а я тут ни при чем. Да что тебе в этом старике? Он достаточно пожил, на что ему была жизнь? Пожил на свете и умер – такой уж вечный закон природы, а как умереть – от болезни ли, от меча – не все ли равно.

– Отпусти меня!

– Конечно! Разве ты могла в этом сомневаться? Ты будешь свободна! В этом мое слово…

– Когда?

– Когда навестишь мой дом. Ты побудешь у меня немного. Поглядишь, как живут у нас в Византии, а потом, если угодно, если тебе у меня не понравится, иди… я не осмелюсь задерживать тебя.

– Тогда прикажи развязать веревки.

– Нет, прости… когда птица попадает в клетку, дверцы всегда остаются закрытыми.

– Презренный! Теперь я вижу, что ты все лжешь.

Византиец расхохотался.

– Как ты прекрасна в своем гневе! – воскликнул он. – Я поспешил бы отдать дань твоей красоте и расцеловать тебя, если бы не эти приближающиеся сюда люди, среди которых я вижу великолепную матрону Зою, моего милого Марциана и еще кого-то. Увы, эта встреча несколько мешает моим намерениям, но мой поцелуй за мной не пропадет… Я, как только мы будем дома, с излишком наверстаю все, теперь мною потерянное. Мы будем счастливы, мой цветочек! Но что это значит? Великолепная Зоя направляется в нашу сторону. О, я предчувствую, что она перехватит у меня радостную весть о поимке варвара и прежде меня принесет ее очаровательной Склирене!

Носилки Зои, действительно, остановились по ее знаку. Матрона с любопытством и изумлением глядела на связанных юношу и девушку.

– Привет тебе, несравненная Зоя, – подошел к ней начальствующий над гвардейцами патриций, – привет тебе, Марциан, и тебе…

Он низко поклонился, придав своему лицу возможно более подобострастное выражение.

Зоя внимательно посмотрела на него.

– И тебе мой привет, благородный Никифор, – ответила она, – я вижу, что сегодняшний день был для тебя удачным. Где нашел ты такую прекрасную добычу?

– Ты говоришь про девушку или про этого варвара?

– Про обоих.

– Я могу тебе сказать только про варвара. Ты видишь, он смотрит как будто во все глаза, между тем он слеп, как, впрочем, слепы все они…

– Перестань говорить загадками, я плохо понимаю тебя! Что ты хочешь сказать этими словами?

– Никифор намекает, – вмешался Марциан, – что этот варвар слеп потому, что его глаза не оценили всех прелестей венероподобной Склирены…

– Вот как! А эта девушка? Что она могла сделать? Или она осмелилась вступить в соперничество с моей несравненной Склиреной?

– О нет! Эта дикарка вместе с каким-то стариком укрыла у себя моего дикого зверя, но, благодаря мне, он был все-таки найден. Старик зачем-то нашел нужным умереть.

– Какой старик, о ком ты говоришь, Никифор? – с заметным волнением и тревогою воскликнула Зоя, даже приподнявшись на носилках.

Василий внимательно посмотрел на матрону и сразу заметил это ее волнение. «Что это может значить? – подумал он. – Зоя интересуется каким-то варваром! Не понимаю!»

– О каком старике говоришь ты? – повторила свой вопрос Зоя.

– Ах, почем я знаю! Какой-то варвар, живший в чаще парка, у самой воды. Его, кажется, я видел во дворце. Его называли Лукой.

– Он умер, ты говоришь

– Я в этом уверен, и рассуди сама, несравненная Зоя, мог ли я оставить этот цветок, – он указал на Ирину, – одиноким! Нет, тогда я считал бы сам себя самым грубым из варваров.

Он хотел еще что-то прибавить, но громкий крик перебил его. Это Изок, долго всматривающийся в Зою, вмешался и начал кричать, привлекая к себе общее внимание.

– Слушай ты, женщина! – гремел он. – Я знаю, я видел тебя и слышал, что в твоих жилах течет славянская кровь. Ведь ты сама с Днепра, это говорили мне верные люди, ты должна знать полянского старейшину Улеба.

– Улеба! – воскликнула Зоя, и смертельная бледность выступила даже сквозь покрывавшие ее щеки румяна. – Что с ним?

– Он убит… убит по приказанию вот этого человека, который говорит с тобой, как друг, а его внуков, детей его сына Всеслава – они перед тобой, – ведут на смерть, на муки, на позор. Радуйся, отступница, и да поразит тебя великий Перун своими громами!

Зоя совсем встала на носилках. Она с широко раскрытыми глазами слушала Изока. Теперь она вся бледная, с высоко вздымающейся грудью, соскочила с носилок и кинулась к юноше.

– Улеб! Ты сказал: Улеб, Всеслав? – повторяла она.

– Да… Да… Я – Изок, а это – сестра моя, Ирина, мы – дети Всеслава.

– О боги! Что же это… Никифор! Благородный Никифор!

– Что прикажешь, несравненная?

– Умоляю тебя, отдай мне твоих пленников!

– Ты просишь меня об этом? Но нет, я не могу исполнить такого желания!

– Отчего?

– Этот варвар – преступник, он должен быть возвращен в темницу Демонодоры, а эта девушка… Ну, ты, конечно, поймешь меня, если я скажу, что отпустить ее мне мешает мое сердце.

– Ты их отдашь мне! Я этого требую!

– Нет! Но прости, мне уже пора! Вперед!

По приказанию Никифора гвардейцы со своими пленниками тронулись в путь.

– Но что же мне делать? – прошептала Зоя. – Ведь я так или иначе должна спасти их…

Марциан в ответ только пожал плечами, как бы желая дать понять, что в этом случае на его помощь нечего рассчитывать.

– Прости и прощай, несравненная Зоя, – произнес Никифор, – не гневайся на меня, что я не могу исполнить твоей просьбы.

После иронически-вежливого поклона он хотел идти за солдатами, но выступивший вперед македонянин величавым жестом руки остановил его.