Читать книгу Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения - Александр Мещеряков - Страница 7

«Дикая», не преобразованная человеком природа часто воспринималась в древней Японии как источник опасностей и страхов. Море и поросшие густым лесом горы находились в непосредственном ведении синтоистских божеств, которые обладают амбивалентной природой, сопротивляются проникновению и вмешательству в подведомственное им пространство и зачастую наказывают людей за такое вмешательство. В связи с этим подъем в горы и хозяйственная деятельность там всегда подвергались серьезным ограничениям (вплоть до полного запрета находиться там). Это традиция, которая «дожила» до XX в. Морские путешествия требовали не только практических умений, но и постоянных ритуалов по усмирению морской стихии.

Такое отношение к дикой природе давало о себе знать и в эстетическом восприятии: одомашненность природной среды стала восприниматься в целом как явление более высокого эстетического порядка, чем природа дикая. В «Уцубо моногатари» высказывается такое суждение: «Дикорастущие растения малопривлекательны, но если они растут недалеко от жилищ и люди все время ухаживают за ними, то растения становятся облагороженными»[183].

Модель природы, представленная в японской поэзии, формировала идеальное ментальное (текстовое) пространство, избавленное от неожиданностей и катаклизмов. В пространственном (трехмерном) измерении сходные функции выполнял сад. В начале существования садового «искусства» чисто эстетические соображения не играли почти никакой роли – столь широко распространенное в современном западном (да и японском) дискурсе представление о высокой «эстетичности» японского сада является мыслительным продуктом XX в. На самом деле древний сад выполнял совсем другие функции: в таком саду в концентрированном виде представлены принципы строения космоса – пространства, очищенного от конкретных и затемняющих сознание подробностей. Этот сад обладает определенной структурой, конечным набором «деталей» и отражает представления о мироздании, находящемся в умиротворенном и безопасном для человека состоянии. Такой сад призван обеспечить наиболее благоприятную среду обитания, избавленную от вредоносных сил и защищенную от них.

Садовое пространство прочно изолировало человека от дикой и грозной природы. Недаром ограда является непременным конструктивным элементом сада. Предполагается, что в этом полностью контролируемом пространстве не случается землетрясений, ливней, засух, бурь. Никакие вредоносные духи не могут проникнуть в него. Это пространство по определению «чисто», поэтому в императорском саду возможно проведение ритуала очищения. Так происходит с принцессой крови, которая отправляется в качестве жрицы в святилище Исэ. В другой записи летописи сообщается, что сам император Камму провел в саду обряд очищения[184].

Идея сада была первоначально заимствована из корейского царства Пэкче (яп. Кудара). В VI – первой половине VII в. именно это царство на Корейском полуострове являлось для Японии основным каналом трансляции материковых цивилизационных и культурных достижений. Выходцы из Пэкче сыграли большую роль и в создании в Японии первых садов. Термин «сад» не должен вводить нас в заблуждение. Это была площадка, предназначенная для проведения там определенных ритуальных действий. Источники не упоминают о растительной составляющей такого сада – растения занимали в нем явно подчиненное место. Главными «материалами», использовавшимися при создании раннего сада, были вода и камень.

Первые упоминания о садах содержатся в хронике «Нихон сёки». В записи, подводящей итог событиям 612 г., сообщается о переселенце из Пэкче. Он построил в саду к югу от дворца модель горы Сумеру (центр буддийского мироздания) и мост (по всей вероятности, соединявший берег пруда и остров в нем). В записи за 626 г., характеризующей скончавшегося влиятельнейшего царедворца Сога-но Умако (?–626), говорится: «Он был одарен в военном искусстве и обладал красноречием. С благоговением почитал он Три Сокровища [Будду, его учение и буддийскую общину]. Его дом стоял на берегу реки Асука. Во дворе его дома был выкопан пруд, а в пруду был сооружен маленький остров. Поэтому люди его времени называли его Сима-но Ооми [Островным Министром]»[185]. Таким образом, первые письменные данные о японских садах свидетельствуют об их связи с буддизмом (в его корейском варианте).

Археологические раскопки, проводившиеся в районе Асука, где располагались дворцы государей в VI–VII вв., показывают: садовое пространство имело своим центром водоем прямоугольной формы. Дно прудов засыпали галькой, берега укрепляли более крупными камнями. Возле таких прудов обнаруживаются каменные модели горы Сумеру. Одна из них являет собой род фонтана: внутри камня выдолблена полость, в нее закачивали воду, которая затем выливалась наружу сквозь небольшие отверстия, проделанные в тулове. По всей вероятности, в этой конструкции нашла отражение идея о том, что Сумеру является источником всех рек на земле. Из записей «Нихон сёки» известно, что возле модели Сумеру проводились государевы пиры по случаю прибытия посланцев эмиси, которые являлись ко двору для выражения своей покорности[186]. Они являлись с периферии страны в ее центр. Он обозначался с помощью мировой горы, возле которой пребывает государь со своим двором.

Такой же фонтан представляла собой и скульптурная группа, состоящая из старика со старухой, держащих в руках чарки. Несомненно, что такой «сад» представлял собой площадку для проведения определенных ритуалов. Необходимо, однако, отметить, что это время еще плохо документировано письменными свидетельствами (это касается как Японии, так и Кореи). В связи с этим мы мало представляем себе, что происходило на ритуальных площадках, именуемых в письменных источниках садами. Обнаруженная в 2000 г. каменная ванночка в виде черепахи без панциря (240 см в длину), наполнявшаяся проточной водой, расположена на засыпанной галькой площадке и явно служила для каких-то обрядов, связанных с водой, но что это были за ритуалы, остается неизвестным. Трудности в интерпретации усугубляются тем, что садовые традиции периода Асука не находят непосредственного продолжения. Для более поздних японских садов не характерен пруд прямоугольной формы. Изваяния и фонтаны в нем тоже отсутствуют.

С середины VII в. страной для подражания становится уже не Корея, а непосредственно Китай, и японские сады начинают выстраиваться в соответствии с китайскими образцами, которые поддаются интерпретации намного лучше. После падения в середине VII в. царств Пэкче и Когурё Корея была объединена царством Силла. Силла являлась данником Китая, и там тоже возрастает китайское влияние, которое транслируется и в Японию. Однако и в китайском изводе сада, так же как и в раннекорейском, садовое пространство все равно выстраивается вокруг воды (пруда), и в это пространство непременно включается камень. Растительность также является важным элементом устройства садового пространства.

Столица Нара отличалась масштабностью и возводилась в соответствии с китайскими градостроительными представлениями. Столица являлась местообитанием верховного правителя, которому полагался по статусу обширный сад («запретный», т. е. «императорский», сад). Действительно, хроника «Сёку нихонги» сообщает о наличии в Нара по крайней мере двух императорских садов. Это южный сад и сад Сёринъэн (Сосновый сад). В южном саду в присутствии императора проводились конная стрельба из лука, конные бега. Кроме того, там устраивалась церемония повышения в ранге, чтения буддийской сутры «Ниннокё» («Сутра о человеколюбивых государях»). Понятно, что южный сад должен был занимать достаточно большую территорию, однако его точное местоположение неизвестно, хотя все исследователи сходятся в том, что этот сад находился внутри дворцовой территории. Зато археологам удалось обнаружить Сосновый сад, располагавшийся к северу от дворцового комплекса. Его площадь составляла около одного квадратного километра. Сёринъэн был многофункциональной площадкой – там тоже проводили конные скачки, устраивали пиры. На территории сада было выкопано несколько прудов. Всего же на территории столицы удалось обнаружить более десятка садов. Не приходится сомневаться, что на самом деле их было намного больше – сад прочно вошел в быт японской элиты.

Согласно китайским натурфилософским идеям все сущее подвержено влиянию двух полярных и взаимосвязанных начал – Ян и Инь. Их сочетание характеризует все процессы, которые происходят на земле. Пара Ян и Инь имеет конкретное и видимое проявление: мужское и женское, твердое и мягкое, светлое и темное и т. д. На уровне природных явлений они образуют пару гора – вода. В связи с этим в любом «японском» саду непременно присутствуют камень (гора) и вода (пруд, ручей).

Посреди пруда обычно имеется гора-остров Хорай, на которой, как считалось, обитают даосские бессмертные. Концепция Хорай (кит. Пэнлай) впервые в развернутом виде фиксируется в «Исторических записках» Сыма Цяня (свиток 28). Там сказано, что три священные горы-острова – Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу – находятся в море Бохай, достичь их очень трудно, те же, кому это удавалось, передавали: «…Там находятся небожители и эликсир, дарующий бессмертие, и все предметы, все птицы и звери на островах белого цвета, а дворцы и башни сделаны из золота и серебра»[187]. В более раннем свидетельстве китайской хроники «Хань-шу» (около 82 г. н. э.) сообщается о том, что император У-ди (140–85 до н. э.) насыпал в своем пруду острова, символизирующие три острова бессмертных. Вера в существование островов бессмертных укоренилась и в Корее. Так, в записях хроники «Самгук саги» (свиток 27) от 634 г. сообщается, что в Пэкче к югу от государева дворца вырыли пруд, вокруг него посадили ивы, а посередине пруда насыпали остров, похожий на Фанчжан[188]. Считалось, что острова бессмертных покоятся на спине черепахи, которая ассоциировалась с мудростью и долгожительством. В древней Японии вера в острова бессмертных (преимущественно в Хорай) тоже получила широчайшее распространение и сохранялась в течение очень длительного времени (в качестве благопожелательно-сувенирного знака сохраняется и сейчас).

Огата Гэкко. Хорай

Поскольку гора-остров Хорай расположена посреди моря, то естественно, что пруд воспринимался как модель моря. Дно пруда устилала галька, он был неглубок, поэтому – смотря из нашего дня – мы можем назвать его «морем по колено». Жилище размещается на берегу пруда, что приближает его к острову бессмертных (в действительности японские аристократы на берегу моря никогда не селились). Территория усадебного участка с расположенным на ней садом окружена глинобитной изгородью и имеет, как правило, квадратную форму (т. е. является копией Земли).

Сад – модель идеального пространства, его действующий «макет», он репрезентирует это пространство. Он предназначен не столько для абстрактного и праздного любования, сколько для проведения там определенных ритуальных действий. Сад эпохи Нара соответствует китайским геомантическим представлениям, поэтому и проводимые там ритуалы имеют китайское происхождение, т. е. определенному типу пространства соответствует определенный тип ритуала. Таким образом, сад является капищем или своеобразным храмом под открытым небом.

Одним из государственных ритуалов, устраивавшихся в саду, был ритуал гокусуй («петляющая вода»), проводившийся в 3-й день 3-й луны. Человек, находившийся в «верховьях» S-образного мелкого (обычно 20–40 см) искусственного ручья с булыжно-галечными берегами и дном, пускал по воде чарку с сакэ (видимо, чарку помещали на своеобразный плотик[189]) и одновременно объявлял тему, на которую должен сочинить стихотворение другой человек, который находился ниже по течению. Если сочинитель успевал огласить стихотворение, тогда он выпивал чарку. В противном случае она проплывала мимо. Перепад высот по течению ручья был относительно небольшим (в одном из обнаруженных археологами в Нара ручье – 1 см на 3 м), так что чарка плыла весьма неспешно, предоставляя сочинителю вполне достаточно времени для создания стихотворения.