Читать книгу Однажды умереть - Александр Михалин - Страница 15

Когда жизнь шла хорошо, когда было полно еды и самок, когда довольство стало постоянным состоянием – именно тогда и приходил страх перед тем, что всё когда-нибудь заканчивается. Не просто страх, а ужас. Ужас этот – ужас смерти, ведь со смертью этот чудесный мир исчезнет навсегда. Навсегда!

Ужас смерти – смерти! – сжимал меня порой. Ужас вползал в мою пещеру, подбирался ко мне, семеня лапками, на кончиках коготков, и сдавливал мои сердца. И наслаждение счастьем существования сразу же сменялось паникой безысходности. Я понимал, что небытие само по себе – ничто, не имеющее формы. Но вот страх – сам страх – небытия выглядел отвратительно: пучок клешней – чтобы терзать ими мои сердца, шипастый хвост – чтобы взболтать им мой мозг, широкая пасть с узкими гибкими слюнявыми губами – чтобы высосать мою радость.

А ещё у страха отвисало широкое толстое брюхо – оно наваливалось и давило на меня. Я лежал в своей пещере, раздавленный бессмысленностью существования – ведь это существование не могло не закончиться смертью. Моё бренное, моё совершенное тело не могло не перестать существовать когда-нибудь. Тело не могло не забрать с собой в небытие и меня – мыслящего, яркого, такого живого. Разве не бессмысленно?

Именно тогда, или чуть раньше, я начал различать себя и вмещающее меня тело. С тех пор я перестал воспринимать себя только мускулистым мешком мяса, моё понимание «Я» невероятным образом оторвалось и устремилось к бесконечности. И я, возможно, благодарен тому шипастому толстобрюхому страху. Вероятно он и освободил меня от себя самого.

Победить страх перед умиранием и небытием невозможно – это инстинктивный страх. Заглушить или ослабить – вот и всё, пожалуй, чего можно добиться. И я заглушал и ослаблял – силился преодолевать страх, как мог. Заглушал радостями жизни. Ослаблял обыденными заботами – охотой, схватками с другими хищниками. Но не мог сдаться скользкой, чуждой банальности: «Все там будем», – глупость, выдуманная добычей, чтобы спокойно есть, пить и развлекаться, ни в коем случае не худеть от мрачных и тоскливых мыслей, а нагуливать мягкую и вкусную плоть для краткой услады хищника или смерти. Тогда я задавил в себе смирение.

В конце концов, смерть не была для меня отвлеченным понятием из далекого будущего. За всю свою жизнь я привык умирать по частям. В стычках мне отрывали щупальца, отгрызали куски головобрюха, однажды выкусили глаз. Я чувствовал боль, я умирал частью себя в оторванном щупальце, в отгрызенном куске моего тела, в откушенном глазе. И раз за разом я преодолевал умирание, отращивая себе новые щупальца и глаз и заращивая дыры в боках головобрюха.

Как-то незаметно для себя самого я понял, что моя плоть не так-то просто подавалась уничтожению. Я вырастил бы нового себя из любого сохранившегося кусочка тела, лишь бы в этом кусочке присутствовал хоть один комочек нервов, хоть немного кровеносных сосудов и хотя бы часть желудка. Желудок, впрочем, совсем необязателен – я мог бы питаться через присоски. Мои присоски умеют выделять едкий сок, вроде желудочного, а потом всасывать растворенную этим соком плоть того, к кому получилось присосаться. Для меня достаточно одной присосочки или даже её частички. Чтобы гонять кровь по остатку тела, у меня нет потребности в сердце – мои кровеносные сосуды могут сжиматься и разжиматься, заставлять кровь циркулировать. Изначально, от рождения, в моем теле билось только одно сердце, а потом, по мере роста этого тела, для улучшения кровообращения сначала кое-где начали пульсировать артерии, со временем в тех местах выросли сердца – простые мускулистые мешочки, четыре штучки. Два из пяти сердец специально омывали кровью жабры. Мне и жабры не нужны: моя кожа прекрасно дышит, я дышал через кожу в тех случаях, когда прятался, когда нельзя было совсем шевелиться, даже жабрами перебирать.

И вот однажды я нашёл себе достойное и великое дело – решил улучшить, переделать, исправить себя, отрастить себе кое-что по-новому. Принять решение оказалось совсем легко. Меня перестало устраивать моё прежнее, слишком слабое, не предельно боевое, тело. Ничего в этом невозможного не оказалось, необходимо было только утопить собственные предубеждения, направить усилия воли в нужные каналы – и дальше всё пошло само собой, одно за другое цепляясь, одно от другого отталкиваясь и произрастая.

Для начала я увеличил себе несколько щупалец раза в полтора, вырастил на концах этих щупалец утолщения, усеянные большими когтями. Чтобы в достатке снабжать кровью эти новые боевые щупальца, пришлось создать дополнительное шестое сердце. Из-за этого шестого сердца я поначалу чуть не умер – аритмия – но вовремя спохватился и изменил ритм и порядок биения сердец, чтобы новое сердце работало в одном темпе с остальными и работало активно.

Изменения тела заставили меня усовершенствовать нервную систему, я лепил новые пучки и узлы нервов и постепенно выстроил себе большой мозг, куда как крупнее прежнего. До этого мой мозг представлял собой сплошное соединение нервных утолщений, сплошную, почти гладкую массу яйцевидной формы под защитной пластиной в головобрюхе. Усовершенствованный же шарообразный мозг заполнял вдвое больший объем, мозговая кора вся покрылась глубокими и частыми бороздами. Защитную пластину пришлось нарастить и сделать высокой и купольной, иначе мозгу под ней становилось тесно. Кроме того, крупные нервные узлы и утолщения разрослись по всему моему телу, бешено ускоряя мои реакции.

Мои жизненные возможности расширились. Одним ударом боевого щупальца я рвал акулий бок, а если бил «на разрыв» четырьмя большими щупальцами, то мог и располовинить некрупную акулу. Я знаю – я делал это. А кого помельче я просто расплющивал, превращал в массу полужидкого мяса.

Загипнотизированные мной рыбы сами заплывали в мою пещеру и зависали в воде, перебирая плавниками: ждали, когда можно будет нырнуть в мой раскрытый рот и дать себя проглотить. Мне пришлось отрастить рот пошире, а клюв – побольше. Однако, всё это мелочи, ерунда, забавы по сравнению с настоящим.

Я всего лишь сделал себя жизнеспособней, как смог, свел к минимуму возможность моей преждевременной смерти. Убить меня стало почти совсем невозможно. Смерть взмахнула хвостиком и отправилась пока поплавать в других местах, подальше от меня. Но она собиралась вернуться.