Читать книгу Одиннадцатый - Александр Михайлович Пензенский - Страница 4

ПЕТЕРБУРГ. По отчету главного управления по казенной продаже питей, общее потребление в минувшем году составило 89 542 447 ведер, стоимостью в 759 675 278 рублей, превысив потребление в 1909 году на 6,19 процента. Среднее душевное потребление составило в отчетном году 12 бутылок, понизившись на 0,02 ведра против предшествующего года; максимальным душевным потреблением отмечены столичные губернии, Петербургская и Московская, где оно превысило 30 бутылок.

Газета «Дневныя извѣстiя», август 1911 года.

***

– Занятная история просматривается, Владимир Гаврилович. Надо бы поговорить с этим Мазуровым. Ну неужто он убил сестру, чтоб спасти её от нигилистов? – Свиридов раздраженно размял в пепельнице папиросу.

Филиппов молча посмотрел на раздавленный окурок.

– Да уж… Спасением это трудно назвать… Но ведь и предположить, что – простите за мрачный каламбур – самоубийца был убийцей, да ещё и той, чью карточку бережно хранил в своём бумажнике, так же сложно. Хотя… Это объясняло бы его дальнейшее поведение. Давайте-ка прежде протокол почитаем, и допросные листы тоже. Скучное бытовое убийство перестаёт таковым казаться.

Дежурный принёс бумаги, и Филиппов начал читать вслух:

– «Протокол осмотра места преступления, составил околоточный надзиратель Пикин 1911 года, августа 10 дня» – ну формальности опустим, вот: «Прибыв по вызову дворника Коновалова по адресу: С.-Петербург, Литейный пр., 24, доходный дом генерала Рейна, обнаружили труп молодой женщины, предположительно 20-22 лет, русоголовой, прилично одетой, с огнестрельным ранением практически по центру грудной клетки. В комнате опрокинуты пара стульев, сорвана со стола скатерть, осколки стекла. Рядом на полу спал молодой мужчина, лет 25-27. Разбудить его не представилось возможным ввиду сильнейшего опьянения. Доставлен в участок в спящем состоянии. При осмотре места убийства оружия не обнаружено. Так же не было оно найдено и при обыске задержанного. Протокол опроса дворника прилагаю. Пикин И. С.» Так… Ну дворник понятно, услышал среди ночи выстрел, свистнул городового. Читаем дальше. Что за чёрт?! Простите, Александр Павлович. Но тут только листок с допросом того самого дворника. Где ж показания Мазурова?

– Может, с ним ещё беседуют? Дежурный!!

В дверь просунулась голова в фуражке.

– Где сейчас задержанный Мазуров?

– У пристава Корнеева.

– Идёмте, Александр Павлович, – поднялся Филиппов.

В кабинете им предстала весьма колоритная картина. Пожилой пристав, раскрыв от изумления рот, молча смотрел на бьющегося перед ним в истерике арестанта, а тот, разодрав ворот рубахи, рвал на себе волосы и истошным хриплым шёпотом повторял: «Надя!.. Надя!..» Филиппов быстро подошёл к молодому человеку и отвесил тому звонкую оплеуху, а Свиридов протянул ему стакан воды, только что налитой из стоящего на казённом столе графина. Мазуров, держась за ушибленную щёку, молча взял стакан, осушил его большими глотками и изумлённо уставился на вошедших.

– Господин Мазуров. Мы глубоко и искренне разделяем ваше горе. Но давайте вы сделаете над собой усилие и поможете нам прояснить это загадочное дело, – медленно, монотонно и почти по слогам произнёс Владимир Гаврилович, глядя прямо в глаза молодому человеку и усаживая его за плечи на стул.

– Я – начальник столичной сыскной полиции, Филиппов Владимир Гаврилович. А это – мой помощник, Александр Павлович Свиридов. А вы у нас?..

– М-мазуров… Алексей Дмитриевич… Студент… Как? Как это случилось?! Этот господин говорит, что Надю убили, и что это сделал я!.. Убили… Н-Надю… – снова начал всхлипывать Мазуров. Свиридов подал ему ещё воды, тот снова выпил, стуча зубами по стеклу.

– Я так понимаю, пристав Корнеев только начал обрисовывать вам суть произошедшего. Позвольте продолжу я. – Филиппов посмотрел в сторону стола, пристав согласно кивнул в ответ. – Итак. Вчера в доме 24 на Литейном около 4 часов ночи – ну или утра, если будет угодно – прозвучал выстрел. Дворник, обеспокоившись, вызвал полицию. В 17-й квартире была найдена девушка, увы, мёртвая, и вы, вполне себе живой, но в состоянии, абсолютно не пригодном для ведения беседы. Вас доставили в участок, где мы с вами сейчас и разговариваем. У нас есть свидетель, который опознал и вас, и вашу сестру. И нам очень интересно услышать от вас, как развивались события, приведшие в конце концов к столь печальному итогу.

– На Литейном? Это же… Господи, я ничего не помню!.. Надя! Она правда мертва? Я хочу её видеть!

– Обязательно. Но чуть позже. Скажите, у вас есть оружие?

– Оружие? Какое оружие?

– Огнестрельное. Револьвер, допустим. Или пистолет? Браунинг, к примеру…

– Браунинг? Почему именно браунинг?

– Ну… Популярные пистолеты, у многих есть…

– Нет, нету у меня ничего. Ружьё тульское у отца есть, но я не охотник. Господи, родители не перенесут…

– Простите, Алексей Дмитриевич, сколько вам лет?

– Двадцать четыре.

– И вы всё ещё учитесь?

– Я на выпускном курсе. Мы небогаты, потому мне пришлось дважды брать отпуск.

– Вы спросили про Литейный так, будто вам знаком этот адрес? Кто живёт в этой квартире? – спросил Свиридов.

– Понятия не имею. Дайте ещё воды.

Александр Павлович не стал дожидаться, пока опрашиваемый допьёт до конца, и выпалил скороговоркой:

– Там ведь живёт ваш приятель, Сергей Зимин?

Брызги разлетелись во все стороны.

– Откуда?.. Где он? Это он её, да? Да нет, он не мог! Он хоть и негодяй, но он не подлец. Он же любил её. Но у него есть пистолет! Вы его схватили? Что он говорит?

– Увы, Алексей Дмитриевич, хоть господин Зимин и у нас, но он ничего не говорит, и уже точно ничего не расскажет. – Филиппов поднял откатившийся к столу стакан.

– П-почему? Дайте мне с ним… Я такого про него расскажу!..

– И повторюсь – увы. Сергей – как его по батюшке?

– Сергеевич…

– Так вот, Сергей Сергеевич Зимин крайне неразговорчив по причине того, что он мёртв.

***

В третий раз за день идти в покойницкую Филиппов отказался и отправил туда с конвойным и Мазуровым помощника. Сам же занялся расшифровкой извлеченных из пиджака Зимина бумаг. При более внимательном рассмотрении выяснилось, что не все листы были написаны одним человеком, о руку которого они сперва споткнулись. Имелись и вполне читаемые экземпляры. И Владимир Гаврилович начал с того, что разделил стопку по разборчивости почерков. Тут же стало ясно, что почти все труднопонимаемые тексты принадлежат перу одного и того же человека, а остальные исписаны разными людьми. После прочтения последних выяснилось, что текст во всех совпадает, различаясь лишь в первом предложении. Это были письменные клятвы, причем относительно свежие – самое древнее было датировано 24 июня 1911 года.

«Я, Сухомлин Виктор Сергеевич, клянусь отдать себя всего делу революции, не жалеть ни сил, ни самой жизни, служа интересам России и партии, и требуя того же от своих товарищей. Отрекаюсь отныне от всяких семейных уз, дабы ничего не мешало моей революционной борьбе. Обещаю быть безжалостным к врагам народа и беспрекословно подчиняться приказам партии.»

Название партии нигде не указывалось, а в делах политического сыска Владимир Гаврилович профессионалом не являлся, потому вот так сходу по тексту определить принадлежность к какому-либо из многочисленных революционных движений современной России не мог. Он отложил эти расписки, снова закурил и в задумчивости взял в руки бумажник. Достал фотографию Надежды Мазуровой, долго вглядывался в красивое лицо, потом перевернул карточку и ещё раз прочитал послание. Теперь, после всех установленных фактов, в нём легко можно было усмотреть не только личный интимный характер, но и призыв к какому-то определённому деянию в отношении конкретной персоны. Камень, который всё-таки нужно было убрать с дороги… Увы, покушения на людей государственных в последнее время стали прямо какой-то чёрной революционной модой. Похоже, к делу нужно будет привлекать Охранное отделение, а то и вовсе придётся передать его жандармским. Мысль эта Филиппову не понравилась, он рассеянно постучал бумажником о сукно стола, а после и вовсе швырнул его об дверь. Мгновение спустя та приоткрылась, и в щель опасливо просунулась голова Свиридова.

– Ох, Александр Павлович, голубчик, бога ради, извините, что-то я распсиховался как курсистка. – поднялся из-за стола Филиппов. – Входите, входите, рассказывайте, что там?

Свиридов сел напротив и положил на стол тонкую папку.

– Ну с Мазуровым всё предсказуемо – увидел сестру, опять забился в истерике. Я попросил доктора дать ему что-нибудь успокоительное и отправил в камеру. А вот дальше всё очень интересно. Павел Евгеньевич подготовил отчёт, – Свиридов кивнул на папку, – и вы оказались правы: кровь на ботинках не Зимина.

– Ох, надо было попросить его сравнить её с кровью убитой Мазуровой.

– А он так и сделал. Чёрт знает, что его дёрнуло, говорит, явилось озарение, как под руку кто толкнул. Это её кровь у него на обуви.

– Значит, Зимин точно там был. Вот только вопрос: в момент убийства или после?

– Осмелюсь предположить, что он не просто был там во время выстрела, но и сам стрелял. У Зимина – в отчёте доктора этот факт отражен – на правой кисти в области большого пальца и на внешней стороне ладони свежие пороховые вкрапления. Так что я предлагаю заказать на завтра эксперта по баллистике. Проверим и пулю, и пистолет. Но вероятнее всего, дело обстояло следующим образом: Зимин и Надежда Мазурова находились у него на квартире, куда заявился уже пьяный Алексей Мазуров. Видимо, выяснять отношения. Возникла ссора, которая вылилась в потасовку и случайный выстрел. Я осмотрел одежду убитой. Края пулевого отверстия на жакете явно подпалены, то есть стреляли почти в упор. Возможно, Зимин угрожал пистолетом пьяному братцу, а Надежда Дмитриевна пыталась их разнять. Несчастный случай, осталось дождаться подтверждения от эксперта.

– Да, звучит довольно правдоподобно.

– Вполне. И объясняет всё его дальнейшее поведение, вплоть до самоубийства. Он ведь не просто потерял любимого человека, а послужил причиной его гибели. Если бы виноват был Мазуров, логично было бы предположить дальнейшую месть со стороны Зимина, а никак не сведение счётов с жизнью.

– Только давайте-ка мы ещё попробуем дактилоскопию сделать. Есть у меня знакомый в Центральном Бюро, помните, какие они недавно фокусы показывали на выставке в Царском селе?

– Ну если они не откажут, то было бы весьма познавательно. А как у вас обстоят дела с тайнописью?

– Обычные революционные расписки в верности партийным идеалам. Пусть дальше Охранное отделение выясняет, адепты какой именно партии их писали. Это ведь я из-за мысли, что придётся им дело отдавать, так уликами раскидался. Голубчик, поднимите портмоне, не сочтите за труд.

Свиридов встал со стула, прошёл до двери, поднял раскрывшийся бумажник и изумлённо уставился на торчащий из торца кожаной складки листок синеватой бумаги.

– Владимир Гаврилович, очередной бумажный сюрприз с того света, – он повернулся к начальнику, не поднимая глаз от клочка бумажки с фиолетовой печатью. – Тут пропуск в Охранное отделение на сегодняшнее утро на имя Зимина. Выписан самим полковником фон Коттеном.

***

День второго столпа охраны правопорядка российской столицы – а учитывая мнение государственной власти, то, пожалуй, что и первого – полковника фон Коттена, начальника петербургского Охранного отделения, начался чуть менее суетливо, нежели у господина Филиппова. Завтрак прошёл мирно, супруга дежурно поцеловала его перед выходом в щёку, и к 11 часам он уже находился в своём кабинете на Мойке. Но вот дальше всё пошло так, будто его подвергли жуткому сглазу.

Сперва не явился очень важный визитёр – агент по кличке «Павлов», ради которого, собственно, Михаил Фридрихович и появился сегодня на службе. Причём не просто не явился – вместо него в приёмной ждал сотрудник, которого фон Коттен приставил за ним доглядывать. И ждал он с дурными новостями с Литейного: на двери квартиры печать, дворник рассказал, что ночью в доме была стрельба, а из самой квартиры полицейские утром увезли два тела. Свой человек в Казанской части сообщил, что действительно рано утром привезли пьяного мужчину и мертвую женщину, но по приметам мужчина на «Павлова» не походил.

В состоянии жуткой напряжённости и полной неопределённости прошёл обед, а после как гром среди непривычно ясного для северной столицы неба прозвучал второй звонок из Казанской – в часть привезли новый труп, описание совпадает. А после совпало и имя! Дело, планировавшееся несколько месяцев, рушилось на глазах. Необходимо было докладывать во Дворец, но рука не поднималась крутануть ручку телефона. Тем не менее, пришлось-таки собрать в кулак взбунтовавшуюся волю и совершить звонок.

Встреча была назначена в Михайловском саду через три четверти часа. Михаил Фридрихович поднялся в служебную квартиру, сменил мундир и фуражку на чесучовую пару и летнюю шляпу, захватил трость и направился по Конюшенному в сторону канала. Его путь был ближе, чем у его визави, и он рассчитывал прибыть к месту встречи первым, однако, войдя со стороны собора в сад, он увидел поднявшегося ему навстречу со второй скамейки высокого господина в лёгком светло-коричневом костюме, соломенном канотье и щегольской бабочке. Однако выправка его явно диссонировала с модным цивильным нарядом, равно как и аккуратные ухоженные усы, отдающие медной рыжинкой.

– Что стряслось, Михаил Фридрихович? – он вежливо приподнял шляпу и, вытянув правую руку, пригласил фон Коттена внутрь парка.

– Странное место для встречи, вам не кажется? Тут же полно народу?

Людей к вечеру действительно прибавилось. По аллеям прогуливалась чистая публика, пришедшая сюда из душных квартир и кабинетов в поисках тени и вечерней прохлады, на входе торговали холодной сельтерской и оранжадом, а из глубины сада неслось разноголосье разносчиков всякой снеди: «кому пирожки с перцем да собачьим сердцем», «возьми кваса кружку, да от калача дужку», «деньгу мечи – покупай калачи».

– Так что с того? – беспечно пожал плечами рыжеусый. – Иголку проще всего спрятать в шкатулке для рукоделья. Никто на нас не обратит внимания, поверьте. Просто гуляем и мило беседуем. Так что за срочная информация?

– Зимин погиб. – выпалил фон Коттен, опасаясь, что решимость его может оставить.

Господин в канотье резко остановился, бешено сверкнул из-под английской соломки глазами, но быстро справился с собой и продолжил движение. То, что известие явно его не обрадовало, выдавали только столбики пыли, поднимающиеся над дорожкой в местах, где он сильно впечатывал наконечник своей трости.

– Как это произошло?

– По имеющимся у меня сведениям – самоубийство. Бросился под трамвай на Невском.

– Опознан?

– Да. Дело на контроле у Филиппова.

– При нём что-нибудь обнаружили? Что-нибудь важное? – последнее слово было произнесено с явным нажимом.

– Увы, это мне пока не известно, а выяснять сразу было бы опасно. Но я боюсь, что выявить его связи будет не так уж трудно – мы ведь и выбирали Зимина за явные революционные взгляды. Вопрос лишь в том, когда меня навестит Филиппов и сумеет ли он установить отношения Зимина с охранным отделением? Но за Филипповым присмотрят. Да и не думаю, что Зимин фиксировал на бумаге детали нашего плана, на этот счёт инструкции были однозначные, так что проблема не в сыскных, а в том, что у нас нет исполнителя.

– Да уж… – задумчиво протянул «коричневый» господин. – Беда… Что ж за чёрт его под трамвай-то толкнул, что за истерики, он же не гимназист какой?

– Причину мы непременно установим, но ситуацию это не исправит. Нам нужно либо всё отменять, либо срочно искать замену.

– Есть кандидаты?

– Есть одна мысль – возникла, пока шёл сюда. Возможно, случившееся с Зиминым, не беда, а промысел господний.

– Объяснитесь?

– Изначально я планировал предложить для этой пьесы другую приму. И его кандидатура снимала бы вопрос о том, как нам своего протеже доставить в Киев – он из местных. Когда я хотел с ним встретиться в прошлом году, он испугался и сбежал заграницу. Но теперь вернулся домой – надо полагать, набегался. Но придётся во всё посвящать Кулябко.

– Во всё не обязательно. Рассказывайте.

Через полчаса конфиденты прощались у восточных ворот парка.

– Итак, Михаил Фридрихович, как и условились, вы нынче же снесётесь с Кулябко по вашим каналам, предупредите его о необходимости встречи с вашим беглецом. Пусть пока просто наблюдает за ним и ждёт меня. Я буду в Киеве в субботу, тринадцатого, тогда мы с ним обсудим все нюансы и выберем место и время. Главная его задача до моего приезда – обеспечить присутствие объекта в городе. Честь имею.

Он приложил два пальца к полям шляпы – солнечным зайчиком ударил по глазам полковника бриллиантовый перстень – и зашагал вверх по Садовой в сторону проспекта. Фон Коттен же двинулся обратно через сад – он планировал ещё вернуться к себе на Мойку.

***