Читать книгу Уссурийская метелица. Исторический роман - Александр Миронов - Страница 4

В Ленкомнате находились Вячеслав Потапов и Юрий Морёнов. Один просматривал подшивки «Красной Звезды», «Комсомольской правды», второй что-то подбирал на баяне, судя по знакомым звукам, пограничную песенку «Я служу на границе…» У Юрия шевелились губы, он тихо подпевал. Но как только пальцы запинались на клавишах, мурлыканье прекращалось, правый уголок губ недовольно дергался, и он заново начинал прерванную мелодию. «Мама, милая мама, как тебя я люблю…» – подпевал он.

– Когда последний раз матери писал? – спросил Славка и передразнил: – Мама, милая мама…

– Неделю назад. И сегодня после обеда буду писать, – ответил Юрий. – А ты давай, давай, повышай политическое образование. А то опять неудку схватишь. – «Неудка», то есть неудовлетворительная оценка.

– Во! – воскликнул Потапов. – Ты посмотри! Чехи китайских студентов поперли из своей страны. За хулиганство!.. А наше правительство опять китайскому правительству предупреждение выразило.

– Ну вот, видишь, уже кругозор повысился, – усмехнулся Юрий. – И какое?

– Восемьсот восьмое! – пошутил Потапов.

– Пиливал дяденька Маонька на наши баиньки, – с жиганской придурью усмехнулся Юрий.

– Точно. Ого! Ты посмотри только, – Славка стал читать:

«25 января («То есть три дня назад», – отметил Юрий), в полдень, около 70 китайских граждан – это были китайские студенты, возвращавшиеся из Западной Европы через Москву на родину… («Это наверно те, которых под зад выперли из Чехословакии», – заметил он иронично.) …и сотрудники китайского посольства в Москве прибыли на Красную площадь. Когда китайские граждане подошли к Мавзолею, их представитель возложил венок у входа. До этого всё было спокойно, и китайские граждане не нарушали правил поведения на Красной площади.

Потом китайцы выстроились вдоль Мавзолея, достали книжечки с цитатами Мао Дзе-дуна и стали хором декламировать. Советские люди, стоявшие позади китайской группы, терпеливо ждали, пока получат возможность пройти в Мавзолей.

Спустя некоторое время представители милиции обратились к китайским гражданам с просьбой пройти в Мавзолей или освободить проход, чтобы не задерживать других. В ответ китайцы стали ещё громче декламировать цитаты, подкрепляя их жестами и выкриками. Они толкали стоявших рядом советских людей, явно провоцируя беспорядки. Один из китайцев вдруг ударил по лицу женщину, стоявшую в очереди…»

– Во, хамло! – воскликнул Юрий.

Славка согласно кивнул.

«…Это послужило как бы сигналом. Китайцы стали набрасываться на советских людей, наносить им удары. Китайцы применяли следующую тактику: три или четыре человека окружали одного советского гражданина и пытались его избивать. Их лица были искажены от ярости и злобы.

Советские люди, находившиеся на Красной площади, продемонстрировали выдержку и спокойствие, не поддались на провокационную выходку. Сами, без помощи милиции, взявшись за руки и образовав живую цепь, они оттеснили китайскую группу на несколько метров от Мавзолея. Поняв, что затеянная провокация не увенчалась успехом, китайцы вынуждены были сесть в автобус и уехать с Красной площади.

То, что произошло 25 января 1967 года на Красной площади, заявил Б.Д.Пядышев, является не чем иным, как откровенной и заранее спланированной провокацией. Всеми действиями китайской группы руководил первый секретарь посольства КНР в СССР Мяо Цань. Цель этих хулиганских бесчинств состояла в том, чтобы попытаться нанести ущерб советско-китайским отношениям и дружбе народов Советского Союза и Китая».

– А вот дальше, – продолжил читать Славка другую статью.

«На Ярославский вокзал, чтобы уехать Пекинским поездом на родину, китайские студенты пришли с марлевыми наклейками и пятнами йода на лицах. Одна студентка явилась даже на костылях. Однако под йодом и наклейками не видно было признаков царапин, синяков, порезов или опухших мест».

– Цирк!

Юрий пиликал на баяне двумя пальцами: указательным и средним, изредка подключая к ним негнущиеся безымянный и мизинец. Особенно трудно ему давались аккорды, когда нужно было выполнять их всеми пальцами кисти. (До Армии пальцы были перерезаны ножом.) Когда-то он хорошо играл на гармошке, чуть позже, на баяне мог повеселить компанию, сыграть «цыганочку», «русскую», кое-какие вальсы, песни. После травмы «завязал» с музыкой и надолго, пока не понял, что, упражняясь на музыкальных инструментах, разрабатывает кисть. До этого использовал только эспандер. И добился некоторых успехов. Указательный палец стал сгибаться на всех фалангах, средний на втором, – это уже давало возможность крепче держать в руке круглые предметы, в том числе автомат, штык-нож.

Но два нижних пальца едва сгибались на вторых фалангах, по клавишам баяна они ходили грубо, неловко, то, опаздывая надавить на нужные кнопки, то, запинаясь на них, отчего Юрий недовольно дергал уголком губ. «Я служу на границе…» Когда Потапов стал читать газету, он прекратил пиликать и с интересом уставился на дружка. К информации о том, что китайцы творят у себя в стране, а также в Польше, Чехословакии и даже в Америке, он относился с долей иронии, – напишут там, не видел сам, не верь ушам. Как-то не укладывалось в сознании поведения китайцев, что-то ребяческое в том прослеживалось, несерьезное.

– А во, смотри, дальше… – продолжал Потапов.

«…вслед за провокационными выходками китайских граждан в Москве началась новая волна бесчинств у здания советского посольства в Пекине. Организованные толпы хунвейбинов выкрикивают злобные и грязные ругательства в адрес советских людей. Несущие охрану посольства полицейские выкрикивают антисоветские лозунги вместе с толпой. Советские дипломаты, сотрудники посольства, журналисты, члены их семей, все советские люди, находящиеся в Пекине, соблюдают выдержку, спокойствие».

– У них там что, крыша совсем съехала? – усмехнулся Морёнов.

Но обменяться мнениями они не успели, в Ленкомнату вошёл дежурный.

– Ага, ратаны, оба здесь. Собирайтесь друзья, и потеплее.

– Товарищ старший сержант, мы выходные, – напомнил Потапов.

– Знаю.

– И куда? – спросил Морёнов с нотками недовольства в голосе. У него были виды на свой выходной: хотя бы отоспаться вволю, особенно после обеда, и написать письмо домой, о чём сообщил Потапову в разговоре.

– Это ненадолго. Поедете с товарищем майором вешки устанавливать.

– Сколько их можно ставить? Надоело уже. Китайцам на забаву? – проворчал Славка.

– Ладно, приказы не обсуждаются, а что? – выполняются. Собирайтесь, людей-то нет, – сказал Пелевин и, утешая друзей, добавил: – К обеду вернетесь.

Солдат на заставе не хватало, по этой причине даже выходные дни иногда предоставлялись не по два в месяц, а на половину меньше. И старшему сержанту была понятна реакция солдат – ответ на посягательство на их единственный выходной.

– Не посылать же тех, кто с наряда пришёл или в наряд идёт?

– Ладно, Толя, чего там, – сказал Юрий и, вздохнув, поставил баян в футляр. – Поедем, прокатимся.

Славка перевернул прочитанные листы подшивки, поднялся.

– Поедем, потешим хунов.

Пелевин вышел на веранду. Просторное, застекленное помещение, пристроенное из досок во весь торец казармы – место времяпровождения пограничников в тёплые летние вечера, где всегда слышны шутки, смех, звуки баяна, гитары и песни. Сейчас здесь холодно и кое-где на лавках и на полу лежал снег. «Надо заставить, чтоб подмели», – подумал Анатолий.

Солнце ярко светило, и снег на улице слепил глаза. За оградой стоял ГАЗ-69"б», но водителя не было. Анатолий от яркого солнца приложил ладонь козырьком ко лбу, посмотрел на вышку, стоявшую за оградой заставы.

– Колун! – крикнул он. С вышки никто не отозвался. – Колун! – крикнул он громче.

В окне будки показался часовой. Анатолий махнул ему: выйди!

Часовой вышел из будки и подошёл к перилам. Был он в полушубке, от времени потемневшем, и толстый от поддетой под него телогрейки. Выходя в наряд часовым на вышку, солдаты поддевали под полушубок дополнительно и бушлат. А также ватные брюки или пару кальсон и размера на два больше валенки. Вышка – это хоть и не в космическом пространстве находится, но зимой и на ней не Ташкент.

– Ну что, Илюша, там видно?

– Ничего особенного, – буднично ответил часовой. – Всё спокойно. На той стороне какие-то люди, похоже, хуны, бадью с водой тягают. Трое тянут салазки, а один на бочке сидит, видать, крепким словом помогает. В БМТ хорошо видно.

– Ладно, понятно, – одобрительно сказал Анатолий и спросил: – Где Бабуля? Машина стоит, а сам где?

– Кажется, к Панчуку на кухню ушёл.

– А Урченка?

– Не знаю. В коровнике или в курятнике.

– Хорошо, найдём.

Пелевин поёжился от морозца, который стал пробираться сквозь гимнастерку и нательную рубашку под ней. Проскрипел сапогами по полу веранды и вновь скрылся за дверью. Прошёл по коридору заставы в сушилку. Там уже были Морёнов и Потапов, они снимали с сушил свои вещи, валенки и портянки.

Юрий ощупывал портянки, которые вчера поздно вечером, вернувшись с реки Хор, с левого фланга, выстирал, надеялся, что за выходной высохнут. Они были волглыми. Валенки тоже ещё не просохли.

Славка также с неохотой натягивал на себя не просохшие вещи.

– Морёнов, сходи, поищи Урченку, – сказал Пелевин, войдя.

Юрий обернулся, держа в руках портянку.

– Извини, Толя, но за ним не пойду.

– Это ещё почему? – удивился старший сержант отказу.

– Не спрашивай. Но искать его не пойду.

– Рядовой Морёнов!

Потапов сдернул с вешалки полушубок.

– Я схожу, – сказал он примирительно. – Что ему передать?

У Пелевина засвербело в ухе, и он от досады, морщась, зачесал пальцем в раковине, затряс им. И тут же, вынув из кармана галифе коробок и достав из него спичку, стал ею ковырять в ушной раковине. Работая на шахте в Кузбассе, он простудил уши, проболел отитом, и теперь зуд в ушах нет-нет да занимался. Особенно в моменты, когда начинал злиться, нервничать. Уж от кого от кого, а от земляка он такого не ожидал. Не выполнить даже не приказ – просьбу…

– Скажи ему, чтобы собирался вместе с вами, – сказал он Потапову. – Пусть приготовит топор и два ломика. И флягу для воды с черпаком, – повернулся и вышел.

– Юрка, ты чего? – спросил Славка.

– Потом как-нибудь объясню, – виновато ответил Юрий. – Долго рассказывать.

– Ну ладно, я пошёл.

Потапов надел полушубок и вышел.