Читать книгу Другая школа. Откуда берутся нормальные люди - Александр Мурашев - Страница 11

Он не просто учит детей тому, как жить в этом мире, а показывает, как можно этот мир менять. И делает это с помощью… шахмат.

«Если знаешь, как работать с детьми, то можешь их заразить любовью к жизни», – говорит мне Зураб. В 18 лет он собирался стать врачом – как и его отец. «Я отучился в медицинском училище, поработав в непростом отделении, где многие люди умирали, – рассказывает мне Зураб. – В такие моменты понимаешь свою ограниченность в возможности помочь другому человеку». Так из врача Зураб перешел в психологи – и в общем-то до сих пор остается скорее им, чем учителем в традиционном понимании этого слова. «Начиная с тринадцати лет у меня было очень много вопросов к инаковости: что значит «быть другим»? – рассказывает Зураб. – В девяностые годы я жил в Подмосковье, у меня рано погиб отец, и для всех я был грузинским ребенком. В Грузии же я всегда был «русским». Всё это не позволяло полностью идентифицировать себя ни с кем из окружающих. Но если раньше мне это доставляло дискомфорт, то сейчас наоборот – мне от этого хорошо. Это как знание нескольких языков: когда ты говоришь на одном, ты живешь в его рамках. Но когда знаешь уже два языка, ты можешь их сравнивать между собой и видеть преимущества и ограничения каждого из них».

Учитель, который не собирался им быть

Одна австралийская учительница однажды сказала мне: «Преподавателями становятся по двум причинам: либо у тебя был учитель, который тебя вдохновил и ты захотел стать похожим на него. Либо ты ненавидел школу и стал учителем, которого у тебя никогда не было». Зураб – человек без всяких скидок уникальный: у него был опыт и с теми, и с другими преподавателями. Еще в школе у него обнаружилась дисграфия: «По сути, я до сих пор не могу нормально писать». В первом классе бланк для городской контрольной Зураб переписывал пятнадцать раз, по полтора часа проводя на продленке. «Всю жизнь в образовательных учреждениях мне объясняли, что я не отличаюсь умом и сообразительностью, к тому же весьма ленив, – рассказывает Зураб. – Как это обычно происходит? Тебе объясняют, кто ты такой, и если ты сильный и крепкий, то ты можешь с этим бороться. А можешь смириться». Зураб был из последней категории: до момента поступления в вуз он вполне сознательно верил в то, что он «очень плохой человек». «В институте я увидел, что есть другие технологии, – рассказывает мне Зураб. – Что нужно просто чуть больше ресурсов для образования людей, для организации учебного пространства и времени. Меня это очень сильно воодушевило. Папа всегда говорил, что люди не меняются, но это не так. Просто нам нужны какие-то опоры. Это как строительные леса вокруг здания. Мы строим каркас здания и заливаем бетон. После того как бетон засох, эти леса можно убрать. То же самое с человеком: мы создаем каркас для «бетона» – навыка. Будь это правильное произношение на английском, игра на скрипке… или игра в шахматы». Это понимание совпало с тем, что в одном из московских детских центров Зураб получил неожиданное приглашение стать учителем самому. «Я учил брата жены играть в шахматы и, опираясь на этот опыт, стал преподавать в детском центре», – рассказывает он.

Как любила говорить героиня одного из самых популярных сериалов в мире, «и вот тут мне стало понятно». Возможно, именно тот факт, что Зураб не собирался быть преподавателем, и стало в итоге его преимуществом: благодаря пережитому опыту он видит то, что обычно упускают из виду учителя. «Этот вопрос инаковости больше всего помогает мне в педагогике, потому что я понимаю: каждый из нас другой по отношению ко всем остальным», – говорит Зураб.

Шахматы, которых вы еще не видели

В качестве второго игрока-добровольца на нашей встрече выступает сын Зураба Марк. Мгеладзе расставляет фигуры на доске и достает пластилин. Никаких Е2–Е4, первая игра на доске – прятки. Шахматы для Зураба – только инструменты для того, чтобы объяснить некоторые вещи за пределами игры.

Зураб отвечает на мой вопрос, для чего фигурам нужен пластилин, а на доске – кружки

«Что должен сделать хороший учитель? Передать стремление жить своим ученикам, – говорит Зураб. – Если я люблю шахматы, это не значит, что мой ученик тоже должен их любить. Учитель должен показать другому человеку, что жизнь – это клёво, что в ней можно найти что-то интересное. Для чего школа появилась изначально? Для подготовки к работе на заводах и фабриках, куда люди стремились из-за стабильного дохода. И до сих пор в школе всё напоминает фабрику или армию. Оттуда же идет эта механизация: линейка, начальство, подряды, бригадир, система оценки. Я очень люблю говорить с родителями о том, что само по себе «детство» – если мы не говорим об аристократии – появилось сравнительно недавно. В викторианской Англии большинство пятилетних детей работали в шахтах, а шестилетние и семилетние работали все. Детства не было. Сейчас изменилась не только продолжительность жизни, но и ее качество. Для чего теперь нужна школа? Для того, чтобы я мог стать лучше, чтобы потом мне было хорошо жить. Учитель обладает технологиями, которые помогают тебе развернуть твои качества и навыки».

Сейчас школа и учителя такие, потому что у общества нет никакого сформулированного к ним запроса. Мы не тратим ни времени, ни сил, чтобы собраться и решить, что сделать с педагогикой

Правда, Зураб абсолютно не согласен, что школы по-прежнему похожи на фабрики из-за вероломства «плохих учителей». «Вот люди однажды собрались и решили: «В кафе и ресторанах больше не курим». Появился соответствующий закон, и многим стало от этого уютнее, – объясняет Зураб. – Сейчас школа и учителя такие, потому что у общества нет никакого сформулированного к ним запроса. Мы не тратим ни времени, ни сил, чтобы собраться и решить, что сделать с педагогикой, потому что многие другие вопросы социальной сферы требуют от нас ответа. Внутри нас этот запрос есть, но он не высказан, и мы не в полной мере готовы о нем договариваться».

Для меня главный талант Зураба в том, что во время урока и учитель и ученик прекрасно понимают, зачем в эту самую секунду они разыгрывают шахматную партию. Даже рассказывая о своей работе, Зураб говорит, что ценность не в том, чтобы научить детей, а в том, чтобы за короткий прожитый вместе миг они оба почувствовали обогащение навыками. «Мы друг другу ничего не должны, нам просто приятно вместе что-то узнавать» – философия укладывается в одну строчку. «Дай ребенку велосипед, пойди с ним в парк – и он будет долго с удовольствием кататься. Отведи его вместе с парой других детей на площадку – и они будут там целый день бегать. Но приведи ребенка на урок физкультуры – и он тут же устанет. Потому что это происходит вопреки его воле, – объясняет Зураб. – Получается, учителю нужно включать свою эмоциональную сферу. Что это значит? Ребенок должен видеть, что тебе прямо здесь и сейчас интересно и важно то, что ты делаешь. Люди заражаются друг от друга, такие уж мы существа». «Микробами!» – радостно резюмирует Марк. «И микробами, кстати, тоже, – невозмутимо продолжает Зураб. – Общий иммунитет, по сути, тот же эмоциональный фон. Как мы передаем технологические знания, так передаем и эмоции. На уроке в какие-то моменты ты можешь сделать «горящий глаз», потому что тебе это действительно важно. А в какие-то – чисто технологически, как актер».

Урок шахмат у Зураба Мгеладзе. Почему важно поддаваться?

Много раз во время разговора я услышу от Зураба о «запросе», особенно когда дело будет касаться влияния игры в шахматы на детей. «Что такое запрос? Например, я водитель, ко мне в такси садятся, и я спрашиваю: «Куда едем?» Я стараюсь встретиться с родителями, чтобы обсудить, что мы хотим от шахмат, – рассказывает Зураб. – Педагогика отличается от искусства тем, что мы работаем с другим человеком, и такое влияние в меньшей степени предсказуемо. Это деревяшка полностью зависит от меня, а ребенок – нет. Я согласую с родителями, на что они ориентируются, потому что могу преподавать шахматы по-разному. Могу больше задействовать мыслительный аппарат – чтобы ребенок больше думал. А могу – эмоциональную сферу, чтобы он больше общался со мной и другими ребятами».

Зачем ладье бинокль?

Дети на уроках Зураба следят за правилами сами. «Самую простую игру я называю «прятки», – объясняет Зураб. – Расставляю шесть шахматных фигур по росту: от короля и до пешки. Задача ребенка спрятать фигуру, а моя – угадать, какую он спрятал». Марк дожидается, пока папа закроет глаза, а потом с самым шкодливым выражением лица, на которое только способен ребенок, убирает с доски сразу все фигуры. «Что-то много там шума! – с подозрением говорит Зураб, не открывая глаз. – По-моему, ты всех спрятал: короля, ферзя, слона, коня, ладью и пешку…» Зураб открывает глаза: «Пятерка!» Оба в восторге.

В чем смысл игры в шахматы? Отвечает Зураб Мгеладзе

Если и можно представить себе вступление в мир взрослой жизни, то, наверное, оно должно быть именно таким. К моменту, когда Марк освоит «настоящие» шахматы, это будет для него веселой и приносящей удовольствие игрой, а не состязанием двух соперников, натужно пытающихся воспроизвести гроссмейстерские партии. Марк – типичный ученик Зураба, который проводит время за доской с фигурами не потому, что родители решили, что кружок шахмат хотя бы ненадолго отвлечет их ребенка от компьютера. «Если я говорю ребенку: «Шахматы нужны обязательно!» – он должен понимать почему, и не я должен ему дать ответ на этот вопрос, а ситуация, – говорит Зураб. – Он сам должен видеть ценность игры. Вот у этой ладьи есть «бинокль» из пластилина. Ребенок сам должен найти ответ, куда он направлен: у него должна быть возможность «нащупать» опору самому. А я как учитель должен создать ситуацию, чтобы он сам нашел ответ: например, ставлю перед ладьей одну пешку на расстоянии двух клеток. Он ее видит просто потому, что так устроены законы восприятия: между двумя точками в пространстве мы выстраиваем некоторую прямую, а прямая – это и есть движение ладьи. Так я создал ситуацию для его освоения. Шахматы мне нравятся тем, что их можно трогать руками, это очень важно для детей, и за ними стоит очень много абстрактных связей. Это всего лишь хороший, удобный инструмент, но можно усвоить любой другой. Маслоу говорил, что его теща «творчески варит борщ». Это то же самое. Например, дочка с мамой вместе готовят – тот же самый язык, те же самые шахматы».

Дай ребенку велосипед, пойди с ним в парк – и он будет долго с удовольствием кататься. Но приведи ребенка на урок физкультуры – и он тут же устанет

«У меня брат недавно задал очень хороший вопрос: почему дети любят песок и пластилин? – говорит Зураб. – Для меня ответ в том, что их легко менять. Дети видят сделанные ими изменения и чувствуют себя творцами. Как учитель я должен создать ситуацию успеха: я сажаю их за шахматную доску, и мы собираем пешечки – дети справились. Я подключаю родителей: говорю, что ваш ребенок в этом успешен. Ребенок должен обязательно чувствовать, что он может изменить этот мир». Но что будет, если он вырастет и столкнется с реальностью? «И это очень хорошо, – говорит Зураб. – Он увидит, что он что-то может изменить, а что-то нет. И будет менять мир в той степени, в которой это необходимо».

Ближе к концу дня Зураб без стеснения расскажет, что многие дети уже давно его обыгрывают, хотя он им не поддается. Но я уже и так увидел, что задача этого преподавателя совсем не в том, чтобы сделать из них гроссмейстеров. Научить детей верить в то, что они могут изменить мир, куда важнее умения поставить мат в три хода.