Читать книгу Чайный аромат - Александр Непоседа - Страница 10

И ангел, сидя на подоконнике третьего этажа, поведя плечом и качая босой пухлой ножкой – ясно улыбнулся нам.

Вот он, удобно расположившись в узкой расщелине, раскинув ноги и слившись с винтовкой в одну линию. Черный ангел войны.

Сверху – всё как на ладони. Выбрав жертву, нажимает спуск, отползает, стремительно уходит по подготовленному заранее маршруту. На это место он уже никогда не вернётся. Кого он сейчас высматривает через оптику прицела?

Привыкнуть к смерти невозможно. Страх и привычка – взаимоисключают друг друга.

Первым был убит Слава Крашенинников. Умывшись и растираясь полотенцем, он проходил мимо курилки, где сидели бойцы, вернувшиеся с ночного несения службы. Повернувшись к ним, улыбнулся, хотел что-то сказать и рухнул. Пуля угодила чуть ниже уха. По горам покатилось слабое эхо. Сидевшие на лавках ребята, дружно упали на выжженную землю. Змеиными движениями укрылись за стену. В это время, из штабной машины связи, показался Коля Первенцев, распахнул дверь, и отброшенный сумасшедшим криком – снайпер! назад? – тут же её и захлопнул. Такое вот утро.

Не совсем доброе.

Поступил приказ – «передвигаться только в касках и бегом».

Пост на Никодимовской снайпера не засёк. Им тоже приказ – «усилить наблюдение»!

Ребятам, после Славкиной гибели об этом можно было и не напоминать. Тщательно просматривая весь ландшафт через оптику, меняли друг друга у окуляров. Составили схему секторов обзора, понимая, что сами являются отличной мишенью.

Первые часы протекали в легкой панике, затем сгладилось, потеряло остроту.

Прошло два дня, а на третий, он появился вновь. Когда к нам примчался пропылённый, видавший виды БТР, с товаром, и продавщицей Военторга – Катей. Вопреки, или благодаря серьёзной обстановке и военному быту, для нас это было светлым событием, этаким коротким возвращением в детство, когда можно время от времени блаженно облизывать губы в крошках незамысловатой сладости, принятой из ласковых женских рук. Ну, скажем – пряник, с хорошим глотком сгущенного молока, из вспоротой тут же банки. Признаюсь. По прошествии лет, попробовал. Привкус не тот. Или возраст?

Катя? Волосы у неё всегда были красиво уложены. Цвета спелой ржи. Глаза добрые, чистая, свежая, будто и не война вовсе. Чуть заметные серьги в ушах. Голос грудной, тихий.

Стрелял он в этот раз с точки – вне сектора обзора Никодимовской. Зашёл с противоположной стороны, максимально приблизившись к дороге. Сменил и оружие. Когда БТР с Катей и двумя бойцами охранения двинулся в обратный путь, отчаянно ревя двигателем и оставляя за собой пыльный развесистый хвост – сбил его выстрелом из гранатомёта. БТР, вильнув, выбрасывая черно-красные языки, исчез в глубине ущелья.

Через час, силою двух взводов мы выжали «ангела» из каменного хаоса, вынудив уходить в восточном направлении. Горы в этот раз были на нашей стороне. Зря, ох, как зря, он коснулся крылом – эту женщину. Нашей злости хватило бы на дивизию. Лейтенант Каримов, таджик, тонкий и быстрый, всё правильно рассчитав, заставил нас бежать до чёрных кругов перед глазами. Прекрасно ориентируясь на местности, отрывисто бросал команды, подгонял отставших, зорко вглядывался вперёд. Было что-то древне-дикое в его выражении лица и пластичном легком беге. И мы, всецело доверяя и подчиняясь ему, кипели единым желанием – настигнуть, убить.

Война, должно быть, радостно потирала руки.

Достигнув полуразрушенных развалин, выбеленных солнцем надгробных камней, занесённых пылью, за которыми открывался узкий каньон с отвесными стенами, мы еще долго преследовали его, чувствуя, как соль разъедает спину меж лопаток, как наливается тяжестью тело, как гулко колотится сердце, от бега, от чувства отмщения. Внезапно лейтенант поднял руку, выстрелив из ракетницы по направлению нашего движения.

В синеве неба, взлетая и раскрываясь горячей краснотой, вспыхнула яркая точка.

– Ложись!

Мы выполнили команду, свалились, переглядываясь и тяжело дыша, вытянув гудящие от усталости ноги. И вдруг, со стороны Никодимовской застучал пулемёт. Долгой, бесконечной очередью, словно вбивая свою цель в землю. За Катю. За Катю. За Катю.

Как-то в сочинском тире, в длинном узком вагончике недалеко от пляжа, я учил тебя стрелять из винтовки. Объяснял, как взять её левой рукой, как правильно поставить локоть, прижать приклад к плечу, говорил о правилах прицеливания, в тоже время не сводя глаз с твоего волнующего изгиба спины покрытой легким загаром.

Склонившись, поцеловал за ушком. Хозяин, пожилой грузин, с седой шевелюрой и такой же жесткой щетиной на щеках, внимательно и грустно наблюдая за нами, улыбнулся и спросил.

– Почему учишь стрелять такую красавицу? Снайпером, наверное, был?

– Нет, отец. А вот уничтожать их – приходилось.

И подумал, что это возможно единственное, о чём не жалел, и жалеть не стану.

А твой загар с запахом солнца и моря, мучал ещё долгих полдня, до вечерних сумерек, пока мы, не нагулявшись после ужина по аллеям Ривьеры, надышавшись цветочного воздуха в парке, вернувшись в свою комнату, где ты грудью обессиленно упала на тахту – я заставил испытать тебя ту степень бесстыдства, когда нет ни времени раздеть, ни прикрыть за собою дверь – лишь целовать, вдыхать впадинку на спине и озноб вздрагивающих плеч.