Читать книгу Чайный аромат - Александр Непоседа - Страница 5

Мы сидели за столиком летнего кафе. Не знаю, помнишь ли ты тот жаркий, безветренный день. Официант, молоденький, гибкий, со стрижеными усиками под орлиным носом, принёс нам мороженое и две чашечки кофе. Взглянул на тебя, замораживая время.

Я вспыхнул, взлетая в сладостном жаре предстоящей драки, охватываясь ознобом, до ледяного холода на губах, до хруста на костяшках пальцев.

И ты, мгновенно почувствовав моё состояние – взяла мою руку, поцеловала в щёку.

– Тихо, тихо! Ну что ты. Лучше расскажи мне, что было там?

Наградив моего оппонента равнодушным взглядом. Он сник, и я увидел, что он – совсем мальчишка.

Военный аэродром. Клубы пыли и рёв двигателей. Батальон наш развалился на пыльной площадке под скудной тенью старого платана. Липкая слюна и отвратительная на вкус вода. Жарко так, что плавится позвоночник. Самолёт прибывает через полтора часа.

Володя Соловьёв, мой друг по учебке, рослый, широкоплечий парень, легко отжимающийся на руках от земли 120 раз, с белым вихром над загорелым до кофейного цвета лицом, лениво закуривая третью сигарету подряд.

– Неужели среди этих азиатских просторов нет приличной водки?

– Вопрос?

– Ответ! Дома, в такую жару, я уезжал на дачу. В Москве скука, в жаркие дни – просто гибельная. А там! Речка Пахра, знаешь, заросшая по берегам осокой, чуть выше – огромными лопухами, ивами и черемухой, и маленький домик на берегу. Мать целое лето проводила там; огурцы, помидоры, редиска, смородина. Да что я тебе говорю? Вечером я уходил на танцы, брал в магазине портвейн, глотал из горлышка, прятал бутылку в кустах акации. Светлана. Она всегда возле арки меня ждала. А я как увижу, меня дрожь пробивала. Знаешь? Тонкая такая, словно тень, а глаза…

– Первая рота! Становись! Повзводно! Командиры взводов – ко мне!

В трюме транспортника мгла. Оружие, подсумки – на себе. Остальное снаряжение – под ноги. Сидим плотно, два ряда в середине, вдоль грузового отсека, и два – возле бортов. Гул двигателей отдаётся в серебристой клетке фюзеляжа. Раскалённый день остался внизу. Крылья, при наборе высоты, вздрагивают от напряжения. Я пытаюсь увидеть в иллюминаторе последний клочок родной земли.

– Афган! Видишь? Мы уже за рекой!

Крепко сбитый, с выпуклой грудью и мощной шеей, он ловко вынимает из недр своего вещмешка фляжку. Протягивает мне.

– Пей! Чтобы при возвращении выпить!

И я, морщась, с горечью в горле, глотаю спирт.

Это старшина взвода, в третий раз пересекающий границу с пополнением. «Хорошее помнится, плохое забудется» – его слова. Вот только, чему он меня научил, самому не пригодилось. Погиб, от внезапного миномётного огня, ночью, под Пешаваром.

– Ну вот, мороженое растаяло.

Произнесла ты, коснувшись ресниц. Слёзы?

– Ты плачешь? Ну что ты. Что ты?

Мы долго танцевали в тот вечер. Обнимая тебя, охватывая талию, чувствуя колени и грудь, заглядывая в глаза – уверовал, выжил в той войне – ради единственной счастливой встречи. Падало солнце, крик чаек носился над волнами, в блеске твоих зрачков я видел оранжевый цвет моря. И нежное прикосновение твоих пальцев тоже было оранжевым, как твои волосы в апельсиновых лучах.

Вот то платье – на узких лямках, со сборками на груди, обрезанное выше колен,

с волнующим – вниз от пояса – колоколом. Почему я вспоминаю его? До осязания на подушечках пальцев.

Луна втекала в окно бледною рекою, серебрилась тонкая занавеска, за нею чернела вишня и цикады, цикады – непрерывный ночной звон, до небес.

– Их кажется больше чем звёзд.

Сказала ты мне, переводя дыхание.

Окутанный горячим шёпотом, в нервном возбуждении, торопясь, разрушая последнее препятствие, задержал на руке твое платье. Лишь на секунду. Вдыхая обворожительный девичий запах. Снял с запястья часы. Зачем? Боялся поцарапать тебя рубчатым браслетом? Они так и остались на полу, одиноко высвечиваясь фосфористым зелёным глазом. Впрочем, не важно.