Читать книгу Европа – полуостров России (сборник) - Александр Образцов - Страница 13

Я предлагаю читателю самому сделать выводы из приводимых мною сведений: в 1914 году в Петербурге одновременно проживали и работали следующие поэты – Блок, Ахматова, Мандельштам, Кузмин, Гумилев и многие другие. Пожалуй, этого небольшого списочка достаточно, чтобы перевесить всю современную мировую поэзию.

На сегодняшний день в Петербурге официально числятся два имени – Кушнер и тень Бродского.

Не только в поэзии такая картина. В театре уже не первое десятилетие господствуют безоговорочно Додин и тень Товстоногова. В прозе – Гранин и тень Гранина.

Не станем дальше составлять хилые сегодняшние ряды. Попробуем разобраться с поэзией.

Известный городской башибузук Топоров прославился тем, что безбоязненно рубит в капусту средние, но известные литературные имена. На представителей высшего ранга рука Топорова секиру подымать не могёт. Потому что Топоров тоже хочет кушать, а на подступившую пенсию кушать мало чего можно.

Еще двадцать лет назад легко объясняли литературную хилость большевистским зажимом. Однако и в эмиграции что-то не слышно было высоких голосов – одни проклятья и сарказмы. За двадцать лет после зажима должно было появиться хотя бы одно крупное имя. Ну, не самое крупное. Хотя бы уровня Гитовича или Владимира Соколова. Нет, не появляется.

Или появляется, но не проявляется?

Сегодня ведь на дворе время для искусств пострашней, чем 37 год. И если Мандельштам хрипел: «Читателя! Советчика! Врача!.. На лестничке колючей разговорца б!..», то сегодня он уже не призывал бы читателя. Его нет. Во всём блеске сегодня вышивает на бумаге, на экранах, на всех мировых подмостках Грядущий Хам Мережковского. А для того, чтобы ему никто не мешал и не смел вплетать в ликующий поток гламура невеселые нотки, и существуют хилые, но окончательные пограничники на всех рубежах.

На рубеже поэзии в городе Петербурге располагаются две заставы: Бродскизм и Кушнеровщина.

В чем особенность этих застав? В том, что они закрывают собою широкий фронт. Практически никто не просочится. Потому что Бродский закрывает полностью весь левый фланг, а Александр Семенович со всею своею тщательностью работает в остальных направлениях, в основном в традиционных жанрах. Даже оды иногда прихватывает, чтобы не кисли и не употреблялись кем попало.

Однако только присутствием этих двух имен всю картину достойную разве что Босха (вспомним хотя бы Сорокина с Вик. Ерофеевым) объяснить невозможно. И нельзя даже Нобелевского лауреата подозревать в подобном влиянии на окружающую жизнь. Смею заметить, что даже товарищ Сталин не обладал решающим влиянием на ход событий. Существуют более общие объективные причины упадка. Одна из этих причин – герметизм.

Сегодня стоит вспомнить Осипа Мандельштама, Николая Олейникова или даже Велемира Хлебникова. Ни один из них не был герметистом. Ни один не выстраивал крепостных стен между собою и читателем. Хотя все трое погибли не в своих постелях. А были бы осторожнее, могли и премии получать.

Сегодняшние лауреаты мало обижены жизнью. Высылку Бродского в Архангельскую область Ахматова не случайно назвала подарком судьбы. Александр Семенович уже лет пятьдесят выпускает по книжке в год: вот ведь человек поразительного вдохновения! Чем, интересно, он его кормит и в каком подземелье держит на цепи?

Герметизм всех прозападных советских поэтов несомненен. Все эти Евтушенки с Вознесенскими только обозначают демократизм и оппозицию другим западникам, с других застав. Глаза у них ледяные. Вы поставьте рядом Есенина или Заболоцкого.

Отчего же развился герметизм в поздней советской поэзии? Оттого, что по словам Межирова «муз с Олимпа перестал поставлять Аполлон»? И потому тоже. Очень уж легко поскидали с себя всё Ларины и Ростовы.

Но были и поосновательнее причины. Одна из них – поражение России в мировой борьбе. Казалось бы, о каком поражении речь? Выигранные войны, космос, искусство 20 века – сплошь русские!

Вот потому и поражение. А к поражению полагаются могильщики. Если Бродский при жизни не стеснялся плевать в восточную сторону, то Кушнер предпочитает собою любимым и единственным захлопнуть толстый том под названием «Русская литература».

Это еще поэт с Запада некто Хазанов отлил девиз – спасаться в языке. Русский народ, как оказалось, недостоин своего великого языка, поэтому мы отнимаем у него право на данный язык и уводим в собственное пользование. Бродский, правда, пытался окончательно порвать и с языком, но опыты его в английском ужаснули американскую критику. Всё же старые русские типа Набокова были покрепче.

Значит, теперь еще и язык. Вслед за «Роснефтью», алюминием, сталью. Вслед за яйцами Фаберже. «Выношу мебель!» – как нагло заявил товарищ Бендер, совершая уголовное преступление.

В городе сегодня бродскианцы контролируют всё. Чтобы не шевелилось. Два неумирающих толстых журнала, три с половиной полудохлых издательства. Больше не надо. Больше – опасно.

Как говорила незабвенная дочь Альбиона: русских должно быть не больше 15 миллионов, больше – опасно.

Так и петербургская русская литература: держать ее изо всех цыплячьих сил.

Думается всё же: посыплются вскоре все ваши застежки и запоры. Вместе с вашим герметизмом собачьим.