Читать книгу Европа – полуостров России (сборник) - Александр Образцов - Страница 2
Публицистика
Европа – полуостров России. Диалог с переводчицей
ОглавлениеА. О. «Тугоухая Европа». Кто-то сказал так про Европу, имея в виду собственное прозябание. То есть, в России тебя не признают, по тому что всё куплено, а Европа должна восстановить статус-кво. А почему, интересно спросить, она что-то должна? Марксизм мы до сих пор считаем тайным оружием Европы против угрозы с Востока. Расширение НАТО на Восток также считаем прелюдией будущей агрессии. И в то же время постоянно обижаемся на Европу, как на нерадивую мамашу из-за того, что она не обращает на нас никакого внимания. Надо определиться: Европа или наша мама, или враг. Лично мне она не так близка, как Китай. Может быть потому, что я родился и вырос на Дальнем Востоке. А что такое Россия для Европы сегодня? Танки, демагогия, злоба – некий заплеванный привокзальный сквер, где когда-то играли Штрауса и тонко пахло вечер ними флоксами, а на скамеечке сидели Толстой и Чехов, проповедуя доб рое и вечное молчаливой толпе? Которая думала во время проповеди сов сем о другом.
Б. Ш. Моя дорога в Россию была обычной для немецкого интеллигента, если можно сделать такое словосочетание. Я окончила университет в Марбурге, институт славистики с польским и русским языками. Затем работала в институте Гердера в польском отделе. Мы занимались бывшими немецкими землями на Востоке. Мой интерес к России становился одновременно и шире и глубже. Когда изучаешь язык и сталкиваешься с его носителями, то происходит некоторое искажение образа народа – ведь к гостям, которые знают твой язык и культуру, относятся обычно намного лучше, чем к окружающим. Поэтому, может быть, все переводчики с Запада так влюблены в Россию. И если ты что-то любишь, то тебе больно видеть бедность и заблуждения. И ты не можешь отделять плохое от хорошего. Это ведь и есть любовь.
А. О. В последние годы стало даже модно убеждать русских полюбить свою Родину. Хотя разговоры о Родине, о судьбах культуры носят скорее ритуальный характер. Так же, как разговоры о погоде и политике. На самом деле мы редко задумываемся на эту тему. Хотя постоянно болтаем, болтаем… Давайте лучше поговорим конкретно. Входит сейчас современная русская литература в десятку лучших в Германии?
Б. Ш. Входит. Хотя после начала перестройки она стала менее интересна. Я сейчас живу в Швейцарии, в Берне. У нас два года назад выступал Чингиз Айтматов. В зале собралось 400 человек! Это очень большая аудитория для Швейцарии, где все так заняты, так заняты.
А. О. Чтобы оценить истинные масштабы популярности Айтматова, может быть, назовете кого-то еще?
Б. Ш. Приезжал из Петербурга писатель Рытхеу. Собралось 100 человек.
А. О. Немало. Думаю, что здесь ни Айтматов, ни Рытхеу, ни даже Габриэль Гарсия Маркес столько не соберут. Оцепенение и апатия интеллигенции что-то затянулись. Театры пусты, тиражи современных авторов упали до сотен экземпляров. Не хочет сяду мать так, но приходится, против очевидного не попрешь: наши хваленые шестидесятники создали такое поле мысли и такие культурные ценности, что достаточно было лег кого сквозняка, чтобы облетел весь пышный сад. Но они упрямо создают видимость завершителей великой культуры. Хотя это уже и нелепо, и не опрятно. Чем дольше продлится ситуация затора в искусстве, чем оглуши тельней будет выхлоп. И все о них забудут. Навсегда.
Б. Ш. В Карлсруэ, где проходили 13 Европейские культурные дни, приезжал Андрей Битов. Было очень много людей. Мне непонятно, почему русские писатели не при езжают на Франкфуртскую книжную ярмарку? Это очень хороший способ за интересовать своими книгами западных издателей.
А. О. Они не приезжают туда только потому, что едят макароны и гречку, хотя предпочитают бастурму… То, как начинает писать поэт, всем известно. Как начинает писать прозаик – об этом страшно вспоминать. А вот как начинает переводить переводчик? Барбара, вы сами писали когда-то стихи или пьесы?
Б. Ш. Никогда. Переводчиками становятся случайно. То есть, талант переводчика, интерпретатора необходим, конечно, но сама профессия возникает неожиданно. В Женеве, в университете, работал лектором русс кий. И я вдруг узнаю, что он писатель. Он дал мне почитать свои рассказы. Мне они понравились и я их перевела. Потом я нашла издательство и их издали на немецком языке. Потом я перевела его роман.
А. О. Это очень по-русски – начинать какую-то работу без договора.
Б. Ш. Я не смогла бы переводить мертвого автора. Мне важно общение, реакции, дальнейший путь творчества. А у вас бывают периоды депрессии, кризисов?
А. О. Мне надо с неделю побыть в совершенном одиночестве, чтобы источник раскрылся. Однажды, когда я работал шкипером, мне повезло: я сел на камень, у лихтера пробило днище, и я две недели простоял у берега в Новой Ладоге. За эти две недели я написал больше, чем на два предыдущих года. Это было в 1982 году в дни смерти Брежнева. Это ведь так давно было! Очень давно. А кризисов у меня не было. Кризис возникает от беспроблемности.
Б. Ш. Меня при знакомстве с русскими писателями всегда удивлял какой-то их фатализм. Если русский писатель пытается организовать свои дела с рекламой и распространением своих книг, то он делает это, не веря в положительный результат. Лишь бы не говорили знакомые: почему ты не заботишься о себе? Я правильно понимаю психологию русского писателя? И если правильно, то откуда такой фатализм? Он в генах или в сознательном опыте?
А. О. И там, и там. А скорее всего он произрастает из состояния внутреннего величия – если биография удается, или внутреннего хамства – если она проваливается. Каждый русский писатель – пророк. Он мечтает пасти народы. И с этим ничего не поделаешь. Поэтому у нас очень хорошо устраиваются в искусстве ловкие и трезвые люди. Которые знают свой потолок. Их немного и им всем хватает места. Зато у остальных есть шанс вытащить счастливый билет. Да это и неудивительно, если помнить о географии.
Б. Ш. О географии?
А. О. О географии. Из всех наук она самая точная. Насколько я знаю, на Западе, а особенно в Америке, этой науке не придают никакого значения. Там путают Словакию и Словению, Сибирь и имбирь, Ганг и дранг. А между тем, география могла бы прояснить многие спорные вопросы приоритетов и влияний. В частности, кто от кого произошел. И не трогать при этом сомнительные камни и постройки. А также книги, которые легче всего фальсифицировать и провести свои выводы в жизнь методом тотального террора.
Б. Ш. Вы имеете в виду…
А. О. Именно то, о чем вы подумали! Посмотрите на географическую карту. Там ведь все изображено. Европа, Барбара, уже несколько миллиардов лет является полуостровом России! И с этим в ближайшие тысячелетия уже ничего не поделать. Ничего.
Пауза.
Б. Ш. Все можно понять в России, кроме одного: почему вам вдруг становится смешно, когда позади – лишения и нужда, а впереди – неизвестность?