Читать книгу Улыбки уличных Джоконд. Психологический триллер - Александр Пензенский - Страница 14

Зина ещё раз придирчивым взглядом оглядела гостиную и прихожую, удовлетворённо кивнула, отметив идеальный порядок. Улыбнулась своему отражению в зеркале, поправила шляпку и уже потянулась рукой к зонтику, как в дверь бешено забарабанили.

– Зинаида Ильинична! Зинаида Ильинична! Вы дома? Откройте, это Отрепьев!

Зина повернула ключ. На лестничной клетке стоял тяжело дышащий письмоводитель из Казанской части Николай Антипович Отрепьев. Он нередко бывал в квартире Маршала по разным служебным надобностям, но обычно всегда следящий за собой молодой человек сегодня предстал перед Зиной в довольно растрёпанном виде: аккуратный пробор нарушен, волосы на высоком лбу слиплись от пота и висели тонкими сосульками, борода всклокочена, а фуражку он и вовсе держал в руке. Судя по виду, он не просто взлетел бегом по лестнице, а преодолел в той же манере весь путь от службы до Мойки.

– Господи, хвала тебе, вы ещё дома!

– Что стряслось, Николай Антипович? С Константином Павловичем что-то? – Зина схватилась рукой за дверной косяк.

– Нет, слаба богу, с господином Маршалом всё хорошо. Но они настоятельно просили вас их дождаться, не уходить. У нас там жуть очередная приключилась, опять барышню злодейски умертвили. Очень Константин Павлович обеспокоены, просят вас без них сегодня из дому не выходить. Вот, записку передали.

Зина развернула сложенный вчетверо листок, пробежала глазами по ровным, аккуратным строчкам.

«Зина! Это очень важно! Заклинаю, дождись меня. Я уважаю твоё нежелание оставаться у меня, и я после провожу тебя до дома. Знаю, что ты очень смелая, и потому не ради себя, а ради моего спокойствия повторяю – дождись меня.»

Тон записки в отличие от ровного почерка был непривычно эмоциональным. Обычно Константин Павлович волю чувствам не давал ни в переписке, ни в личном общении, потому Зина покорно сняла шляпку и повернулась к отдышавшемуся Отрепьеву.

– Николай Антипович, давайте я вас кофе угощу.

Тот снова сорвал с головы только что надетую фуражку:

– С удовольствием, Зинаида Ильинична, только лучше бы сперва воды, а после чаю. Я кофе не очень…

Зина направилась в комнату, а Отрепьев на короткое время задержался в прихожей – внимательно осмотрел себя в зеркале, тщательно восстановил с помощью гребешка порядок в куафюре – и только после этого прошёл в гостиную. В годах Николай Антипович пребывал ещё довольно юных, и потому к внешности своей относился с повышенным вниманием, особенно находясь в обществе столь же молодых и приятных дам.

Пока Зина хлопотала с чашками, заваривала чай, раскладывала салфетки, Отрепьев молча и с достоинством восседал у большого стола, закинув ногу на ногу и сцепив руки замком на колене. Справедливости ради стоит отметить, что пару раз он делал робкие попытки предложить свою помощь, но те были решительно пресечены Зиной. Однако, как только она разлила душистый чай, а после достала из буфета и поставила на стол корзинку с утренними пирожками, Николай Антипович, утратив всякое стеснение, громко сглотнул, схватил пирожок и проглотил его в два укуса, практически не тратя время на такое глупое занятие, как пережёвывание пищи.

– Простите покорно, Зинаида Ильинична, но ведь маковой росинки целый день во рту не было, – смущённо извинился юноша. – Как с самого утра в «Дунай» на убийство уехали, так и ни минутки не выдалось для удовлетворения естественных надобностей.

Зина улыбнулась на голодную поспешность письмоводителя, но на словах об убийстве снова нахмурила брови:

– Так что же у вас там произошло, Николай Антипович?

Отрепьев уже более степенно дожевал второй пирожок, отпил из чашки горячий чай, с сомнением взглянул поверх фаянсовой кромки на ждущую ответа Зину. Казалось, он никак не может решить, стоит ли делиться с посторонним человеком служебной информацией. Потом, решив, что вряд ли Зинаиду Ильиничну можно отнести к людям вовсе уж посторонним и проникшись благодарностью за угощенье (а ещё и потому, что очень уж хотелось ему хоть с кем-нибудь обсудить увиденное и услышанное этим хлопотливым днём), начал:

– Опять убийство, сударыня, и опять зверское, не русское какое-то. Уличную девушку умертвил какой-то изверг совершенно изуверским способом.

Зина подпёрла подбородок кулачком, приготовилась к долгому рассказу.

– С утра позвонили нам из Рождественской части. Господин Иноверцев. Ну как нам, – слегка смутился Отрепьев, – Владимиру Гавриловичу, само собой. Я просто в кабинете у них был, распоряжение записывал. В гостинице «Дунай» на Лиговке найдена мёртвой барышня. Господин Филиппов мне махнули – мол, следуй за мной, а сами к Константину Павловичу прошествовали. Я сначала подивился – ну убили и убили, Лиговка же, не Миллионная. Но выяснилось, что умертвили опять «желтобилетницу», и по всем признакам, тот же душегуб, что и восемнадцатого числа другую девушку зарезал, ту, что из Невы вытащили на Калашниковой набережной. Ну да вам Константин Павлович про тот случай, должно быть, рассказывали?

Зина поспешно кивнула, хотя Маршал привычки делиться служебными историями не имел, и про первое убийство она ничего не знала.

– Так вот. Вызвали два мотора, погрузились: в первый Владимир Гаврилович с Константином Павловичем и доктором, во втором пристав, фотограф и я. Ажитация такая, что про меня только на месте уж вспомнили, мне-то там быть не по чину. Но мне думается, что господин начальник даже обрадовались, что я под рукой оказался. «Смотрите, – говорит, – Отрепьев, не всё ж вам с бумажками возиться». Хотя, скорее всего, просто Владимиру Гавриловичу очень уж не хотелось там самим быть, уж больно жуткий натюрморт мы в номере застали. Они-то как вошли, так сразу к окошку, створку отворили и не сходили с места, только распоряжения через платок давали. А мы с Константином Павловичем и доктором ничего, и покойницу осмотрели, и комнатку тоже. Пристав-то за столом сидел, писал, а мы, стало быть, расследование чинили.

Юноша приосанился, гордый тем, что оказался выдержаннее самого Филиппова, украдкой бросил взгляд на слушательницу – как она, оценила ли его смелость?

Зина оценила, для пущей убедительности даже охнула и руками развела.

– А дальше и рассказывать-то жутко, Зинаида Ильинична. Я человек хоть и не робкий, а и то не думаю, что усну нынче, а вам-то и вовсе незачем страсти эти знать. – предупредил Николай Антипович, но тут же всё и выложил, в самых ярких красках: – Всё тело истыкано, вся постель в крови, лицо покромсал, ирод, да так, что рот раскроил от уха до уха. Но самое жуткое – это доктор сказал – всё это он над живой вытворял, изувер, всю ножиком исколол. А потом удушил подушкой.

Молодой человек замолчал, наблюдая за реакцией, которую произвёл его рассказ. Эффект был вполне удовлетворительный – Зина сидела, прикрыв рукой округлившийся от ужаса ротик и широко распахнув глаза, забывая даже моргать, а по щекам её двумя дорожками ползли слёзы. Отрепьев галантно предложил даме белоснежный платок, та благодарно кивнула, вытерла глаза и спросила:

– А что же гостиничные служащие-то? Неужто не слышали ничего?

– Ох, Зинаида Ильинична, так то «Дунай», а не «Англия». Там же гостиница – название одно. Дешёвые номера, какие можно хоть на час снять. Истинный вертеп, к крикам там все коридорные привычные. Да и не станет никто на Лиговке на крики-то прибегать, скорее в другую сторону припустят. Но странно не это. И не просто странно, а даже страшно.

– Чего уж ещё страшнее-то? – испуганно протянула Зина, опять прикрывая рот ладонью.

– Страшно то, что умертвил мадемуазель Герус убийца ещё вечером, сразу по приходу в номер, а ушёл из него по показаниям того же коридорного лишь под утро. Всю ночь на одной кровати с мёртвым телом провёл. Что с вами, Зинаида Ильинична?

Зина побледнела, глаза стали совершенно круглыми, рот судорожно хватал воздух.

– Как?.. Как вы её назвали?..

– Кого?

– Девушку!

– Екатерина Герус… Да что случилось, Зинаи…

– Откуда вы узнали её имя?! – Зина умоляюще сложила на груди руки в надежде, что сейчас услышит что-то, что вернёт ей хоть самую малость, хоть толику, хоть крупинку веры в то, что это какая-то ошибка, что это не Катя.

– Так при ней билет был, как положено. На имя Екатерины Алексеевны Герус, 1889 года рождения.

С глухим стоном Зина соскользнула со стула в спасительный обморок.

***

Сколько длилось блаженное забытьё, Зина не знала. Но там было так хорошо. Они снова бежали с Катей по длинному коридору гимназии, весело смеясь, а вслед им грозила тонким указательным пальцем затянутая в коричневое бархатное платье с глухим кружевным воротом их классная дама. «Воспитанным юным девицам не пристало бегать, будто сельским сорванцам!» Но минуту спустя и строгая матрона тоже смеялась вслед своим ученицам, а те, взявшись крепко за руки, неслись навстречу ласковому весеннему солнцу, которое пыталось целиком влезть в распахнутые двери крыльца. Там, на улице, звенела капель, и они с наслаждением подставляли юные, разгорячённые от бега лица под ледяные капли и тёплый ветер, уже пропитанный солнечным светом и запахом оттаивающей земли.

***

Вновь открыв глаза, Зина увидела склонившихся над ней двух мужчин. Маршал протирал ей влажным платком лицо, а Отрепьев обмахивал Зину её же веером и бормотал, оправдываясь и проглатывая от спешки окончания:

– КостантинПалыч, истинный крест, просто ведь рассказал, из-за чего вы ЗинаидИльиничну дождаться вас просили, а она вон как впечатлилась…

– Всё хорошо, Николай Антипович, вы не виноваты, – слабым голосом пробормотала Зина, убирая от своего лица руку с платком. – Всё уже в порядке, господа.

Усадив Зину на стул, Маршал проводил письмоводителя и вернулся в комнату. Девушка сидела, спрятав лицо в ладонях. Спина её тряслась и время от времени через плотно прижатый к лицу платок прорывались всхлипывания. Константин Павлович принёс воды, но Зина лишь махнула рукой. Выплакавшись, она подняла мокрые глаза на Маршала:

– Костя… Вы же найдёте его?

Тот пожал плечами:

– Ну конечно найдём. Постараемся. – он погладил Зину по плечу. – Ну хватит, что ты? Вот уже не думал, что ты у меня такая впечатлительная.

– Ей… Ей было очень… больно? – снова в уголках глаз у Зины заблестели капельки.

– Павел Евгеньевич, наш доктор, говорит, что она, вероятнее всего, потеряла сознание после нескольких ударов. А потом, когда пришла в себя, он её и задушил… Ну Зина, да что ж такое?..

Уже совсем не стесняясь, Зина заревела в голос, совсем как в детстве, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Ей было очень жалко Катю, себя, весь этот жестокий сумасшедший мир.

– Ведь только вчера, – сквозь рыдания выдавила она. – Только вчера я с ней, с живой…

Маршал нахмурился:

– Зина. О чём ты? Что было вчера?

Девушка сделала над собой усилие, подавила очередной стон, хлюпнула носом, сглотнула:

– Катя Герус – мы с ней дружили в гимназии. Я вчера пила с ней кофе в «Квисисане».

***