Читать книгу Местное время 20:10 - Александр Попадин - Страница 19

Начав с уличного искусства, нелишне обратить свой взор на его потребителей. Речь о нас, родимых, снующих по городским улицам, и о тех из нас, которые даже в транзитной форме жизни находят место для мастерства.

Раньше было проще: были пешеходы, не любившие автомобилистов, были автомобилисты, не любившие пешеходов. Этим транспортная драматургия города ограничивалась. Но ни с того ни с сего велосипедный микроб получил питательную почву и стал интенсивно закрепляться на стратегических рубежах.

Сперва появились специализированные магазины велотехники. Затем, в такт продажам акробатических велосипедов, подросли пацаны, которые на велоконях-бимиксерах стали исследовать город. Затем на улицах появился шведский генконсул Манне, ездящий на бывалом шведском веловетеране. В ночь на Ивана Купалу он в костюме средневекового шведа, в венке из кленовых листьев, в зелёном мундире с золотыми пуговицами неторопливо едет по улицам Калининграда, улыбаясь налево и направо фирменной улыбкой. Сказочный Кленовый Король, променявший карету на велосипед.

Явным признаком наступающего велобудущего можно считать появление на наших улицах одного человека, который концептуально презирал автомобиль и путешествовал всегда либо на велосипеде, либо на поезде. Ну, в крайнем случае, на самолёте. Первый раз я увидел его на улице Тельмана, там, где две трамвайные колеи сходятся в одну. Чудный архаизм немецкой трамвайной ветки 100-летней давности… Так вот, первый раз я увидел его поздним маем, вечером, напротив школы Гофмана. Тельмановские каштаны, уже почти отцветшие, светились лапчатыми кронами. Выйдя на простор бывшей площади герцога Альбрехта, я остановился: по противоположной стороне площади мчался невероятный велосипедист. Из разряда «такого не может быть, потому что не может быть никогда». Красивый молодой мужчина «в полном расцвете сил» – ездят ли такие на велосипедах?!

Нет, нет и нет! – молодой мужчина в Очень Хорошем Костюме а-ля Джеймс Бонд – с развевающимися фалдами пиджака, в тёмных очках (в сумерках!) – на Большой Скорости стремительно мчался по тротуару. Он за три секунды промелькнул остаток площади и скрылся из виду, оставив меня в столбняке. Сильнее всего меня поразила не изысканность костюма, более свойственная премьере в Большом театре, а именно стремительная грациозность, с какой он мчался. Так в книгах Фенимора Купера индейцы ездят на лошадях. Не скачут, а «слитно мчатся».

Постояв несколько минут в изумлении, я побрёл дальше. «Кто это был? – задавал я себе вопросы, – и почему так одет? куда он спешил в столь невероятном сочетании себя, костюма и транспортного средства?» Никаких ответов тогда я не нашёл.

Лишь позднее, путём опроса веломанов и сопоставления случайных признаков я прояснил имя чудного наездника. То был Су Хин, родом из Питера, но живущий в Роттердаме. Фигура легендарная и потому расплывчатая, как рисунок акварелью. Самым известным подвигом его на велопоприще было жело-вело-путешествие «Берлин – Калининград – Вильнюс – С. Петербург». Сначала ему не продали билет на колёсного друга в Берлине. Тогда он, размахивая членской книжечкой Берлинского велоклуба, дошёл до начальника Берлинской железной дороги, у которого и подписал разрешение на провоз в прицепном вагоне «Берлин – Калининград» своего велосипеда со снятым колесом.

Потом ему чинили препятствия калининградские тротуары. Он выпускал подкрылки и переходил на старинную технику «езды в одно касание». Калининградские пацаны-бимиксеры, суровые умельцы акробатической езды, были приятно потрясены, увидев его в деле.

Когда Су Хин пил со мной кофе в «Висячих садах Семирамиды», бывший моряк, пивший семирамидное пиво, с неодобрением смотрел на его очки-велосипеды, на английский клубный пиджак и на бакенбарды лорда. Заценив прикид, моряк допил пиво, грохнул кружкой об стол и в качестве начала дискуссии изрёк:

– Вот такие хлыщи и развалили Россию!

– Что может быть красивее хлыща на велосипеде? – возразил я.

– На велосипеде? – не поверил моряк. – Не может быть!

Велосипедисты не способны развалить Россию, не те это люди. Я начал вспоминать своих велознакомых: могут ли они развалить страну? Вот Юра Павлов, велосипедист с фотоаппаратом, – он точно не может. Или Палыч с кофеваркой и в архивных нарукавниках. Или возьмём Валеру-меломана, или Сашу-с-глухим-голосом – разве все они разрушители? Нет, нет и нет. В общем и целом сплошь созидательные люди, веломены и цикломаны. И то, что некоторые из них хлыщи, лишь усиливает их обаяние.

Познав радость автономного двухколёсного существования, вслед за великами появились скутермены, что в переводе с коптского означает «оседлавшие пылесос». Их нашествие сдерживает один очевидный факт: городское покрытие. Оно для двухколёсной езды не приспособлено. Но даже это не останавливает отчаянное племя. Они крутят педали, рулят своими «табуретками» и проникают постепенно во все слои общества. Не ровен час, займут-таки руководящие посты по вертикалям Ближнего Мира, и тогда их замы и помощники также пересядут на велики и будут с мигалками разъезжать по городу, крякая специальственными начальственными звоночками.

Но, пока этого не произошло, а лишь грезится, вспомним про колёсных горожан. Про их квинтэссенцию.

Приходится признать, что таксисты (и журналисты) – самые осведомлённые в нашем городе люди. Каждый на свой лад. В пользу первых мне вспоминается интервью известного музыканта, автора «Мочалкин-блюза».

– А как вы можете оценивать жизнь, если вы даже в магазин за хлебом, небось, не ходите? – упрекнул его журналист. В ответ музыкант резонно отвечал, что часто гастролирует и очень много общается с таксистами, поэтому о том, что «происходит в стране», он знает не из теленовостей…

Таксисты и водители рейсовых автобусов – хозяева актуального топонимического ландшафта города. Если вы говорите товарищу с шашечками: «К трём поросятам!» – будьте покойны, он знает, где это (в конце Невского) и что это (три малосемейные общаги, стоящие у старых немецких казарм, получившие имя от строителей и подарившие его круглосуточному магазинчику на углу17). Через таксомоторную навигацию мы узнаём, что «Вагонка» – это не завод, а дискотека и также общепринятое название целого района; что у нас в городе до сих пор есть Шпандин, но уже нет Понарта; что «кишлак» – это не самоназвание района, а нелестная кличка, даденная недругами. При этом гибкость шофёрного характера достойна всяческих похвал.

Многие известные писатели работали журналистами; многие достойные люди нашей эпохи – например, В. В. Путин – чуть было тоже не стали таксистами, и лишь Судьба вынудила их переменить перспективу.

Эту гибкость иллюстрирует один случай. Как перманентный кофеман я вечно не успеваю попить драгоценную горькую влагу с толком и с расстановкой. Дела заверчивают, и полдня бегаешь с одною лишь мыслью: надо срочно выровнять давление в системе! И вот в состоянии кофейной недостаточности я сажусь однажды в такси. Везёт меня премилый парень, таксист новой генерации. У него на панели висит табличка с дополнительными сервисами. Даже побриться могу в машине, если дома не успел: пенка, одноразовая бритва и влажная салфетка предоставляются. Я читаю табличку и с ходу ему говорю: всё у вас замечательно, только вот кофе вы не готовите. Непорядочек! Есть же аппараты, в прикуриватель втыкаются…

– А что, это идея… – говорит он серьёзно.

– Вот-вот. Скажите начальству…

– Зачем – начальству? Я сам сделаю… – говорит он.

Теперь всё жду, когда же я сяду опять в такси, и там меня напоят горячим кофеём прямо в машине.

Для ученика в пешеходном искусстве самым опасным является упражнение «Пешеход всегда прав». Уже из названия видно, что сия максима есть скорее ободряющее выражение, чем практическая формула. Тем не менее не следует пренебрегать опытом пешеходных отцов. Прислушаемся к их советам, пока они ещё живы!

Упражнение придумал певец городских предместий доктор Агга, основываясь на теории тёмных инстинктов и безоружного взаимодействия с дикими животными. Причём здесь тёмные силы? Это же очевидно! Много раз я наблюдал, как деликатнейший человек, садясь за руль автомобиля, вдруг подпадал под власть дремлющих инстинктов, становился агрессивным и ругался, как первобытный пешеход. Инстинкты, замороженные воспитанием и культурой, оттаивали и завладевали речью и движениями бывшего добрейшего человека. Столь древний инстинкт оборим не менее древним способом. Он сохранился лишь в заповедных территориях вроде цирка зверей и японской борьбы сумо, где происходит борьба духа и воли с другими духом и волей прямым бесконтактным способом.

Согласно учению доктора Агга перед шагом на полосатую пешеходную зебру нужно поймать взгляд водителя и, глядя ему прямо в глаза, смело шагать на переход. Единственное неудобие такого положения в том, что идти приходится, вывернув голову в сторону. Есть риск столкновения с таким же практикантом, идущим навстречу по общей «зебре»… Как утверждает доктор Агга, приём действует безотказно, за исключением одного случая, когда у водителя то ли сила духа оказалась сильней, потому как был он сумоист; то ли он вовсе не смотрел на дорогу… Но то, что при рассказе доктор Агга посмеивался, просто указывает, что бывают и здесь исключения.

Как бы там ни было, силу духа и волю тренировать надо в любом случае. Не помешает! Ну и просто не стоит терять бдительности.

В весеннюю пору такое количество гормонов встречается в нашем теле с авитаминозом, что это напоминает трепетное свидание. Начальную его фазу, когда испытывается сама возможность встречи и до конфетно-букетного периода ещё несколько шагов.

То есть – почки лопаются, щепка на ветку прёт, и зацветают деревья. Время – весна. Ранний май, погода дрянь. Небо застёгнуто наглухо, тучи переходят в облака и обратно без малейшего проблеска. Настроение… какое тут может быть настроение?.. Сахей-сан так не считает, потому что просветление может прийти с любой стороны. Собрав рюкзак, он отправляется в речную мастерскую. Хотя он давно работает на дому, сидеть дома не хочется, лучше прошвырнуться пешочком, чем киснуть на кухне, как забытый кефир на подоконнике.

Выходит из дому.

На улице цветут яблоня и алыча, груша набирает сил, боярышник на подходе. Сахей-сан посматривает вокруг художественным глазом, двигаясь от улицы Борзова к реке. Природа, увлечённая цветеньем, как токующий глухарь, не замечает ни цепкого взгляда Сахей-сана, ни рюкзака с причиндалами, ни стоптанной походки. Каштановой аллеей идёт он к Преголе, идёт брусчаткою, идёт ямочным ремонтом, идёт несбитыми тротуарами, сено-солома, инь-ян, право-лево. Небо клубится киселём.

Но вот «Победка» позади, пахнет рекой. Сахей-сан выходит на виадучный мост со странным именем «Западный-Новый». Проходит Вагонку, хлебзавод, выходит к Преголе. Перед ним старый причал для ракет на подводных крыльях. Рядом – кнехт и прибитый к берегу плавник. Справа кирпичная стена мельзавода, белёсая от муки и голубиного гуано. Через реку – элеватор, гавань, портовые краны и корабли на фоне серого неба. Не взирая на описанные обстоятельства, он усаживается на огромный железный кнехт, подстелив под себя рюкзак.

Волшебным здесь является слово «кнехт».

В тот же самый миг в небесном киселе образуется ровная прореха, откуда спускается столб летнего жаркого солнца – спускается на кнехт, седока и кусочек Преголи по соседству. Сахей-сан вынимает из-под себя рюкзак. Ему хорошо. У него с кнехтом на двоих персональное небольшое лето. В душе у кнехта стаивают льдинки, и жизнь полнится новыми запахами и смыслами.

Погревшись чуток, Сахей-сан спускается к реке. Находит на берегу чистый сухой плавник, обкатанные рекою деревяхи, выброшенные на берег волной от недавнего сухогруза. Соорудив из них лежак, Сахейсан снимает свитер, футболку и загорает в столбе летнего солнца, бьющего через дырку в небе персонально для него. Наверное, это дрёма. Проходит несколько вечных мгновений. В бездвижности душа не прирастает, и Сахей-сан одевается и отправляет плавник под мышку.

Солнце медленно исчезает. Отверстие в небесах затягивается, как рана выздоравливающего. Настроение – весна.

Сахей-сан несёт плавник в речную мастерскую, на 10-й этаж немецкого элеватора. Идти по лестнице в темноте на ощупь с 3-го по 7-й, зато на 8-м из окна такая высь, что даже плевать не хочется. Там из плавника сделают вабк-саби.

Наступает «смена фильтров». Теперь можно идти домой. Собственно, дома ничего не изменилось, и смысла туда идти нет, но вот не стоять же на месте, когда весна в душе! Он идёт до «Победки», встречает там Серёгу и останавливается курнуть.

– Да ну, настроение паршивое, день ни к чёрту!.. – Серёга горячится, машет руками, Сахей-сан покуривает голландскую трубку и предлагает пройтись. Всё равно день ведь ни к чёрту, отчего ж не прогуляться?

За сменой ландшафта вполне может измениться и наблюдающий… Они идут по улице Энгельса, и на все восклицания Серёги: «Вон сакура! Или вон! Или вон!» – Сахей-сан посмеивается в бородку, посасывает трубочку и говорит:

– Алыча…. груша…. яблоня «золотой ранет»… – покуда в палисаднике дома №39 не замечает невзрачное деревце с резным облачком вкруг веток. Он увлекает Серёгу покурить под сенью облачка, говоря, что надо бы передохнуть, самое время.

На третьей затяжке из подъезда выходит пожилая женщина с полным мусорным ведром.

– А что, мать, не знаешь, что это за дерево такое? Больно странный цветок у него… – спрашивает у неё Сахей-сан, уважительно кланяясь. Та поджимает губы и, ни слова не говоря, пропадает за углом. Вскоре она возвращается, ставит порожнюю тару на землю и рассказывает. Муж её, царство ему небесное, в 70-е ходил в моря шкипером и привёз оттуда черенок этой вишни. Да и то сказать – вишня: ни поесть, ни варенья сварить, ягоды ма-аленькие, с привкусом, даже птицы не клюют, а осенью, когда падают на асфальт, масляно-багровое пятно стоит до самых морозов, не смывается дождями… Сахей-сан блаженно слушает рассказ, достаёт из рюкзака термос с чаем, наливает женщине чашку (та не замечает или не хочет), передаёт Серёге, потом отхлёбывает сам. Лепестки весеннего белого облака кружатся в воздухе, и Сахей-сан довольно жмурится в столбе солнца, которое второй раз за день пробило тучи специально для него.

Долгий путь проделал я,

прежде чем цветок сакуры

упал в мою чашу.