Читать книгу Античная юность. Повести, рассказы, пьеса, сценарии - Александр Поздеев - Страница 22

Городская молва явно переусердствовала. События в лесопарке сами по себе исключительные для маленького провинциального города были расцвечены волною слухов деталями, уже совсем фантастическими, которые в судебном разбирательстве не подтвердились: Когда Пантелеева и Говорова лежали в больнице, там умирала от тяжелой болезни их ровесница – тоже пятнадцатилетняя девочка. Городская молва, тревожно сосредоточенная на этом деле, отожествила её с потерпевшими.

Весть о том, что жертвы избиения умирают, ещё больше взбудоражила страсти…

Поздно вечером, накануне последнего дня, когда судьи должны были удалиться в совещательную комнату, перед домом, где находился суд, собралась большая толпа. Она шумела, она настаивала:

– Расстрелять!

Вывели подсудимых, толпа заклокотала…

На лице подсудимых девочек был написан ужас. Первый раз в жизни они поняли, что это такое – «разбираться не морально а физически».

– Назад! – остановил толпу лейтенант милиции. И в наступившей тишине яростно выдохнул, – Это же дети, дети…

И хотя самосуд неприемлем, дик, независимо от возраста его жертв, это пронзительное, это ранящее «Дети!» подействовало на толпу, бурлящую от гнева, как мощный удар электрического тока. Да, это были дети-ровесники юного города…

Последний день суда должен был пройти в стенах школы. В актовом зале собралась половина населения всего того маленького городка, в котором подобное происшествие было немыслимым ЧП. Где-то в задних рядах сидел и отец Лены священник, который даже ради такого случая не пожелал переодеться в мирскую одежду, пришел в церковном облачении. Тут же сидели многочисленные братья и сестры Лены, только не было её мамы, она слегла, узнав о трагедии.

И вот когда конвой ввел в актовый зал девчонок толпа взорвалась, в них полетели плевки, и грязная ругань. Судье и конвою пришлось приложить немало усилий, что бы призвать зал к порядку. Процесс шел мучительно и долго, в зале от скопления людей было ужасающе душно. Славику удалось занять место почти рядом с Леной и он, трепеща, с замирающим сердцем смотрел на свою любимую не смея сдержать слез. Лена же смотрела поочередно то на него, то на отца и ни на кого больше, и вид у нее был очень виноватый.

Прилуцкая же весь процесс просидела с низко опущенной головой, но было видно она нисколько не сожалеет о происшедшем, и не раскаивается.

В зал вошел Ромашов для дачи свидетельских показаний его как несовершеннолетнего сопровождал отец.

Судья обрушилась на мальчика с несвойственной ей излишней эмоциональностью:

– Как это понимать? – волновалась она. – При вас избивали девочку её могли забить насмерть, а вы наслаждались как в цирке.

– Я первый раз видел такое, – лепетал Женя Ромашов.

– Если человек элементарно порядочен, он не может никогда это видеть ни в первый, ни в последний раз.

– Я растерялся.

– Растеряться можно на пять, на десять минут, а не на час! А ваш сын, – обратилась она к Ромашову старшему, – наблюдал с удовольствием целый урок и перемену. Вам было интересно? – подалась она опять к Жене. – Интересно вам было?!

Женя молчал. На лице Ромашова старшего читалась буря эмоций. Судья успокоилась, она сообразила, что, дав волю эмоциям ничего не добьется. А надо было понять, разобраться.

– Вам было интересно? – повторила она, собираясь с мыслями. И задала новый вопрос: – Это вы любите играть с малышами в микрорайоне?

– Он! – ответил радостно Ромашов отец.

– А почему играете? – допытывалась судья.

– Интересно… – отозвался Женя.

– Интересно… – повторила судья. – Интересно играть с детьми думала она, – интересно наблюдать, как бьют, а ведь он не наблюдал, он советовал, как больнее бить, как лучше поставить на колени.

И вдруг не выдержав напряжения, Женя закрыл лицо руками и выбежал вон из зала.

После Жени судья по очереди вызывала и других мальчишек, проходящих как свидетелей происшедшего в лесопарке, их показания были все монотонными одинаковыми будто вмешиваться не хотели, считая его не своим делом. Впервые за двадцать лет службы судье расхотелось быть судьей.

«До чего же гадко, мерзко все и противно», – думала пожилая женщина, глядя на сытые, равнодушные лица мальчишек, – а ведь это дети, будущее поколение. Возможна ли была подобная история в моем послевоенном голодном детстве? вряд ли, кодекс чести для тех далеких мальчишек сороковых не был пустым звуком. Единственная к кому прониклась глубокой симпатией судья, была дочь местного священника Лена Перевалова попавшая на эту скамью по воле какого-то злобного рока, её не должно было здесь быть, не должно! Но, однако же… Впервые за всю долгую службу закону сердце непререкаемой судьи кровоточило. Три дня назад от кровоизлияния в больнице умерла Говорова, вследствие того ей предстоит вынести Переваловой более суровый приговор чем остальным девочкам. В то что Лена принимала участие в избиении Пантелеевой судья не верила никак, но это все-равно не поможет хоть как-то смягчить приговор, убийство есть убийство.

И вот, наконец, подошло время для зачитывания приговоров.

– Приговорить именем закона Российской федерации Прилуцкую Татьяну Анатольевну к пяти годам лишения свободы.

Услышав приговор, Прилуцкая побелела, вскочила со скамьи, и как рыба, выброшенная на берег хватать губами воздух.

– Я не виновна ни в чем, – кричала она, – это все Ленка!

– Она задыхается! – крикнул кто-то из зала.

– Конвой, – приказал судья, – выведите пока осужденную, ей

нужно в себя придти.

– Девчонок искалечить это вы могли, – зло выкрикнул кто-то из зала, – а отвечать то не хотите!

– Да опомнитесь вы, – возразил другой голос, – какие они преступницы? Дети ведь совсем, нужно дать шанс…

– А Пантелеевой они дали шанс?! – человек в пятнадцать лет стал инвалидом, о чем вы говорите, боже правый…

Зал резко зашумел, разделившись лагеря на три и судье пришлось призвать всех к порядку. Приговор Лены судья зачитывал последним.

– Приговорить именем закона Российской федерации Перевалову Елену Федоровну к восьми годам лишения свободы…

Чудовищная сила притяжения этих слов вдавила Славика в кресло и дышать стало трудно, просто невыносимо.

Но с каким достоинством, и тактом держалась Лена в отличии от подруги при вынесении приговора, и когда ей дали последне слово.

Славик в тот момент просто не мог оторвать от нее глаз, ведь в роковой миг она была необыкновенно красива. Черный как смола волос, заправленный в две аккуратные косички, в них вплетены ленточки, черная юбочка чуть ниже колен. А заправленная в нее строгая белая блузочка контрастно выделялась на фоне бесформенных маек остальных подсудимых девочек.

Когда Лене предоставили последнее слово, она обратилась именно к своему отцу.

– Папочка, милый не осуждай меня, потому что отныне наши дороги разойдутся навеки. Ты выбрал дух религиозности и отрешенности от мира, ты служишь Богу, но не знаешь его лично. Мой путь другой, мне открылось, что я должна пройти через страдание ради того что бы одна хотя бы из этих блудных душ сидящих рядом со мной на скамье подсудимых была бы спасена и принята небом…

– У вас все подсудимая? – спросила судья.

И вдруг отец Лены вышел в проход между рядами и опустился на колени чем вызвал неимоверный протест в зале.