Читать книгу Античная юность. Повести, рассказы, пьеса, сценарии - Александр Поздеев - Страница 9

Через два дня после нашей последней поездки за город состоялось первое заседание нашего литературного школьного клуба. Правда, народа собралось совсем немного я, Люся, собственно сам литератор Игорь Николаевич и две пятиклассницы, но совсем неожиданностью было для меня, что пришла Алена. Правда, ей, как комсоргу, нужно было быть в курсе всех школьных дел, но теперь её присутствие меня совсем не радовало никак.

– Ну-с, – проговорил Игорь Николаевич, – наше первое заседание, можно сказать, открыто, он обвел нас всех долгим вопросительным взглядом и остановился на Люсе. – Ну кому, как не Мухиной начинать, – с радостью подытожил он, – я наслышан об её талантах, да-с.

Люся вышла к сцене (заседание происходило в актовом зале), какая-то уж совсем чересчур торжественная в белой кофточке (уже и домой успела сбегать, форму скинуть, переодеться!) ну, однако, не шла ей эта тетушкина кофточка, как-то делала старше, однозначно не шла, так ведь и юбка у нее была почти до пят, что мне еще больше не нравилось. А читала Люся очень хорошо, с каким то трепетным, яростным надрывом, видно было что читает сердцем, и темы-то были такие, самые модные в то время – социум, разрушенные храмы и школьные проблемы. Я слушал, затаив дыхание, и все мне нравилось, но в какой то момент я специально оглянулся на Алену, встретился с её горящим ненавистью взглядом понятно по отношению к кому, и мне стало не себе. Игорь же Николаевич сидел с откровенно скучающим, очень равнодушным видом, вертел в пальцах ручку, и мне тоже здесь все стало понятно. Правда свой шквал аплодисментов Люся по окончании чтения собрала, но Игорь Николаевич только произнес довольно суховато:

– Неплохо, весьма неплохо Мухина, но только без обид, от тебя ожидал большего.

Подошел мой черед, мой дебют. Я вышел к сцене, приготовил тетрадь, но перед тем, как начать читать, окинул взглядом зал и лица, устремленные взглядами ко мне, пылающий гневом Аленкин, восхищенные пятиклассниц и Люси, вопросительный Игоря Николаевича, чего от тебя мол там ожидать, графоман малолетний? И по мере того, как я бубнил свой текст, весьма неумело бросая реплики в слушающих (как они ещё это вытерпели после Люси?), читать на публику я, право, не умел совсем, да ещё и жутко стеснялся, зажимался, проглатывая целые фразы, то увидел, что лицо Игоря Николаевича пере-шло от полного равнодушия к какому-то странному для меня дикому восхищению, глаза его прямо-таки горели, он весь подался вперед и просто не отрывал от меня взгляда.

– Ну, собственно, все, говорил же, рассказ не окончен, – сказал я. Игорь Николаевич повернулся к пятиклассницам.

– Девочки, не обижайтесь, но на этом пока все, жду вас на следующем заседании, Люся, ты тоже иди.

– Ну, вот ещё! – громко возмутилась Люся, – сейчас или никогда, говорите мне все, что положено, и ему, я сразу хочу знать, бросать это в костер или нет, – она потрясла кипой листочков.

– Бросать, однозначно бросать, – ответил Игорь Николаевич, – но не прекращать работу над словом и к каждому заседанию приносить что-то новое, а бросать будем, пока не найдем то, что уже в костер никак не бросишь.

– Спасибо за откровенность, – ответила Люся и вышла, громко хлопнув дверью. Игорь Николаевич посмотрел на меня с каким-то виноватым видом.

– Прости меня, конечно, – тихо произнес он, – но поэтом ей не быть никогда, мне такие вещи открыты, но твой рассказ, за сорок лет я впервые встречаю у школьника такой безупречный стиль, язык, и образность, ты можешь стать новым Чеховым, но надо работать.

– Да не думал я об этом! Ну так, накарябал что-то, почиркал, побаловался, чтобы Люсю поддержать, я и сочинения-то ни одного толком не написал…

– Врет он все, Игорь Николаевич, врет, – вдруг подала реплику Аленка, – он гений, он талантище! А мы с литератором будто и забыли о её присутствии, дружно повернулись к ней, услышав голос.

– Ален, не надо, – тихо, почти беспомощно попросил я.

– Да надо, надо, Славка, надо, ты не ценишь себя! ты себе цену не знаешь! И Мухина эта! Дурак какой! – её, поначалу достаточно спокойный и уверенный, голос внезапно сорвался в крик, в истерику, а потом она выбежала, оставив тетрадь с записями на парте и громко, просто оглушительно хлопнула дверью. Я в растерянности посмотрел на Игоря Николаевича.

– Найди её, – не попросил, а потребовал он, – ты ей сейчас нужен. – Что все эти девчонки так любят хлопать дверями, – последнее, что я услышал из его мыслей вслух перед тем, как побежал догонять Аленку. Алену я, разумеется, нашел в парке, она увидев меня не зашипела, не заругалась, а приняла напускно этакий равнодушный вид, затягиваясь какой-то дорогой сигаретой из папиных закромов, естественно.

– Ален, – сказал я, присаживаясь на скамейку, – ну дурак я, понимаю, но не могу я её бросить, понимаешь, она нуждается сейчас во мне больше чем ты, ох, что я говорю…

– Дурак, ты говоришь сейчас, что ты круглый дурак, – ответила она, и внезапно миловидное её лицо исказилось гримасой такой ненависти, что я поневоле отпрыгнул на другую сторону скамейки. – Жди беды, дурак, понял?! Рассказовы ничего никогда своего задаром не отдавали! Понял?! Не ходи темными переулками и Мухину не пускай, ты будешь жить в страхе отныне всегда, пока не вернешься ко мне, все, пшел вон от меня! Иди же! Иди…

– Но, ведь, ты этого не хочешь?

– Самое страшное и дурацкое в том, что я действительно не хочу тебя гнать.

– Я же честно признаюсь тебе, что люблю другую, ведь не вру же!

Она подошла и уткнула голову с распущенными беспорядочно волосами мне в плечо.

– Послушай, а ты можешь со мной так же, как с Мухиной, ездить за город, и все остальное что вы там делаете…

– Извини, нет, мне пора.

Я дошел до конца аллеи, оглянулся, Алена так все и стояла на том же месте, глядя мне вслед.

– Люся, – сказал я, – нам надо прекратить ездить за город, я не хотел говорить, но Алена была там и нас видела.

– Ну и что, ты боишься? я же знаю, тебя никогда ничем не напугаешь, – улыбнулась она. В это время к нам подбежала Алина Громова, активистка-семиклассница и, сбиваясь, путая, глотая от волнения слова, произнесла нечто невероятное.

– А вы знаете, что приехали киношники? По классам будут ходить, им массовка нужна, они в нашем городе кино снимают про таких же школьников, как мы.

Мы с Люсей недоуменно переглянулись и, вроде бы, не поверили, но буквально на первых же уроках киношники действительно пришли. Невысокая пожилая женщина в очках неспешно ходила между рядами, внимательно вглядываясь в наши лица, и наконец произнесла желаемое:

– Мне нужны вот эти две девочки и вон тот мальчик. По какой-то доброй или злой ли иронии судьбы, но выбрала она именно нас троих – Люсю, Алену и меня.

– Завтра в 10:00 мы будем ждать вас в тринадцатой школе, – сказала она, – там идут сьемки, не подведете? Но прийти нужно в школьной форме, фильм о школе, хорошо?

– Не подведут, – ответила за нас учительница, – это честь для нашей школы. Так в последние дни мая 1990 года в нашу юную жизнь неожиданно ворвалось кино, а вослед за ним пришли последние страсти утекающей юности, любовь и страх, песни Виктора Цоя, ну и, конечно, ненависть, запечатленная в свинцовых волнах нашей реки, то есть, Волги.