Читать книгу Лиловый рассвет - Александр Сергеевич Быкадоров - Страница 4

Мир жесток. И от того ли, что не раз уже приходилось испытывать жестокость на себе – за двадцать два года он испытал многое – Ян сидел в подавленном настроении. Жизнь казалась бессмысленной штукой, и от этого само её существование тяготило настолько, что Ян сам себе казался куском вакуума, выдернутого из космоса. В причудливых формах переплетались неурядицы его жизни, да так, что вспоминать их казалось пыткой похуже испытания на дыбу. Но они как назло лезли в голову, постоянно всплывая комками мутной грязи.

Всё чужое… Воздух, вода, почва. Чужое всё – без прикрас. Только планета родная. Планета родная, а всё на ней – чужое. Земля изменилась неузнаваемо за какие-то двадцать три года. Хотя Ян был ровесником этого срока, он знал, он чувствовал это. Он знал, каким должен быть воздух, как должна сверкать на солнце вода, как должна плодоносить почва. Он мог без труда мог отличить пришельцев от землян, даже если внешне они были ничем не различимы. Он чувствовал их. Он ненавидел их.

Ян не знал своего отца. Он умер ещё до его рождения. Мать говорила – погиб. Она и сама редко видела своего сына. По законам Азура родители отдавали своих детей в интернаты и там они воспитывались в соответствии с моральными принципами Азура. Но то, что Азур – враг, чуждая земной жизни система, Ян знал не только от неё. Старшие – без пяти минут выпускники интернатов – рассказывали младшим, чего на самом деле стоит Азур, раскрывали истинную цену азурской любви, свободы и межпланетной демократии. Когда Яну исполнилось двенадцать лет, он престал видеть маму вообще. На околоземной орбите потерпел крушение корабль с переселенцами из Азура. Мать каким-то образом была причастна к этой катастрофе, и она была выслана на одну из производственных планет – тюрем в земном варианте не существовало, а вместо них использовались закрытые планеты-колонии, используемые как сырьевые придатки обширной коммунистической империи под названием «Азур».

И Ян отчаянно не понимал, почему, при всей похожести одних людей на других, одни могут считать себя более развитыми нравственно, политически и духовно, чем другие, и относиться к землянам снисходительно, так, словно их стоит учить. Многие азурцы называли себя «прогрессорами» – людьми, чьё призвание сводилось к переезду на Землю и «продвижению социального прогресса».

Они устанавливали свои порядки. По своему образу и подобию. Уничтожали культуру землян и вместо неё навязывали свою. Увозили людей на закрытые планеты, и привозили своих. Чем больше Ян жил на этом свете, тем больше он пропитывался ненавистью к ним, как губка – водой.

Само слово «Азур», похожее на земное название геральдического синего цвета, пришло из общего языка головной азурской планеты. Оно не означало ничего конкретного, и было разработано искусственно. По мнению азурских лингвистов, людей, разговаривающих, а главное – думающих, на головном азурском языке, именно это слово, на подсознательном уровне должно было внушать каждому из собеседников некое чувство патетики и симпатии к произносимому. Но земляне между собой не разговаривали на стандарте Азура – в их памяти жили их коренные языки.

Несмотря на то, что Ян Погорельский воспитывался в соответствии новыми моральными принципами, он не впитал ни один из них. Они казались ему полубредовыми и настолько противными, что их стоило выжигать каленым железом. Ни одно из зёрен коммунистических идей не смогло найти себе почву для роста. Однако Ян считался одним из самых лучших воспитанников. По сути, он вёл двойную игру. В каждом интернате существовали ячейки секретной организации, которая боролась против ига непрошеных гостей. И Ян был членом одной из таких ячеек.

С шестнадцати лет он принимал участие в различных акциях и диверсиях. Но благодаря своему уму, изворотливости, авторитету одного из самых лучших воспитанников, а главное – телепатическим возможностям – он не был даже заподозрен. Он довольно быстро пробился «наверх» и сблизился с руководителем подполья Джоном Га́рвичем. К своим двадцати двум годам Ян, несмотря на возраст, имел небольшой политический вес в организации и состоял в боевой группе организации сопротивления землян.

По началу у этой организации не было названия. Земляне называли его просто и бесхитростно – «сопротивление», но никогда не писали его с большой буквы. Главной целью организации являлось выживание азурцев с планеты при помощи страха и террора, и обретение для землян свободы от ига инопланетных «прогрессоров», от руководства пришельцами, от уничтожения культурного наследия. И последнее было немаловажно, ведь одним из пунктов «прогрессорства» в «Кодексе развития новых территорий» значилось «уничтожение и разрушение объектов псевдокультуры, направленной своим воздействием на сознание путём гибельной агрессивности». Правда, что такое «гибельная агрессивность» каждый прибывший на Землю азурец мог понимать по-своему. И, что самое обидное для землян, – объекты культуры Земли должны были быть заменены на азурские: азурские книги, фильмы, картины, компьютерные игры… Члены сопротивления желали для Земли своей собственной судьбы, возможности для землян самим вершить свою историю. До определённого времени «страх и террор» не были тотальными – сопротивление занималось лишь разрушением азурской инфраструктуры, саботажем технических объектов, «сопутствующие жертвы» сопротивление позволяло лишь в отношении СБА. Но лишь до того момента, пока на одной из закрытых планет, куда вывозили землян, не произошла техногенная катастрофа, и тысяча землян погибла на захолустной и малоизученной планете Ксе́нто. Тот день для землян стал днём траура, и с тех пор он стал называться «Лиловым Днём» – в ознаменование цвета выработанной породы на горных разработках той планеты. «Лиловости» в траур добавляло и то, что практически все земляне, вывезенные на Ксенто, вывозились через территорию бывшей Франции, чьи древние короли в случае траура носили лиловый цвет. В годовщину трагедии каждый землянин носил лиловые одежды.

И это вновь не добавило взаимопонимания с Азуром. Ответной мерой со стороны службы безопасности стало запрещение лиловых оттенков одежды в любой день, кроме Лилового Дня – он стал поблажкой в честь уважения погибших. Данный цвет стал выражением ненависти к оккупантам и выражения симпатии к сопротивлению. Недолго думая, сопротивление подхватило этот цвет в качестве собственного знамени, и теперь везде, где это было возможным, после акции устрашения или террористического акта, на месте преступления оставлялся маленький лиловый флажок или кусочек лиловой ткани. С тех пор сопротивление получило собственное имя: они стали Лиловыми.

Масла в огонь противостояния подлила попытка неудачного побега группы землян с планеты. Им удалось захватить челнок и произвести несанкционированный взлёт. Однако, на самом выходе из стратосферы их челнок, из-за того, что не отвечал должным образом на запрос спутника СБА, был сбит протонной торпедой. Вместе со всем экипажем и пассажирами корбаль рухнул в Тихий океан. Как удалось группе из двадцати человек и пятёрке пилотов, несвязанных с Лиловыми, проникнуть на космодром, разместиться в челноке, да ещё и взлететь без ведома диспетчера, оставалось загадкой для Службы Безопасности до сих пор. С этих пор Азур пошёл на крайние меры, ещё больше отгородив Землян от изведанной области галактики. Первой и самой главной мерой стало введение на орбиту Земли системы охранных спутников. Челноку, попавшему под удар торпеды, можно сказать, не повезло: «эсбэшный» спутник оказался рядом – он был всего один на земной орбите. Теперь их вокруг планеты насчитывалось несколько десятков тысяч. Каждый из этих спутников располагался в углах воображаемой сетки. Спутники помещались на геостационарной орбите и от каждого спутника к двум соседним под углом девяносто градусов друг к другу были направлены узкие световые пучки высокой мощности – чтоб их можно было наблюдать с тверди. Издали, при подлёте к планете, казалось, что Земля опутана некоей сетчатой оболочкой. И правда, эту сетку можно было увидеть с поверхности планеты, она слабо светила днём, и её можно было разглядеть, если присмотреться, а ночью она была ярче звёзд, и теперь каждый землянин стал понимать крылатую фразу «небо в клеточку». Земляне назвали эту систему спутников «Саркофаг» и ещё больше возненавидели Азур. Практически, конечно, Азуру хватило бы сотни-другой спутников, для равномерного расположения на орбите и слежения за кораблями. Метод этот, видимо, имел больше устрашающий эффект, чем практический.

В интернате Ян подружился с Мишелем Россини. Мишель был моложе Яна на два года, но полностью разделял его идеи и действовал точно так же, как Ян. Ян помог Мишелю попасть в подполье и протащил его «наверх» за собой. Их объединяло одно – ненависть к врагам, а в остальном это были настолько разные люди, что окружающие удивлялись – как они сошлись. Мишель был импульсивен и горяч, Ян – спокоен и рассудителен.

После интерната, помимо обязательных работ по государственному распределению Азура, Ян полностью занялся нелегальной работой: саботаж, террористические акты, диверсии и погромы были его прямой задачей. Однако, после почти свершившегося провала операции в «Идальгере», всем участникам той операции пришлось «залечь на дно». Прошёл почти год, прежде чем центр сопротивления, именуемый Лиловыми в обиходе просто «центр», вновь, с помощью шифрованной записки, вызвал Погорельского на явку в пассажирский космопорт «Нотре́к».

Шифровальный блокнот менялся каждые два месяца, и до сих пор единственные шифровки, которые получал Ян – это сообщение о том, в каком потайном месте лежит новый блокнот. Вызов на явку был для него неожиданностью – он рассчитывал, что центр вскоре откажется от его услуг и вовсе перестанет выходить на связь. Но разве бывают бывшие партизаны? И вот сейчас он стоял у входа в космопорт, ожидая явки.

Живая зелень вокруг космопорта – разве такое может быть? Совершенно не смотрится она на фоне космических кораблей, здания гостиницы и ресторана. Ян стоял на самом краю бетонной тропинки и вглядывался в снующих букашек. Он сам не мог понять, откуда в нём вдруг взялась эта душевность? Почему он вдруг стал таким? Где его былая холодность, где расчетливый ум? Если бы существовали ещё на Земле психоаналитики, он бы непременно к нему заглянул, но их нет, они – пережитки старого, «агрессивного», общества.

– Пассажирский рейс ноль-ноль-четыре «Планета Тахи́к – планета Земля» прибывает через четыре минуты, – сообщил диктор космопорта на азурском стандартном языке.

«Вот тоже работка неблагодарная…» – решил Ян. Он развернулся и пошёл к зданию ресторана. Сверху безжалостно палило Солнце. «Быстрее внутрь, к кондиционеру!» – думал он. Внутри было прохладно. Ян с удовольствием подставил расстегнутый ворот рубашки струе живительной прохлады. Воздух задувало под одежду, стало намного лучше, чем на бетонной жаре. «Простужусь – и пусть! – подумал Ян, – Так даже лучше. Что-то мне не хочется чем-нибудь заниматься. К дьяволу все обязанности, всех врагов! Надоело всё!»

Есть не хотелось – от жары томила жажда, Ян заказал себе сок. Хотя заказал – это не совсем точно сказано. Вдоль стены стояли терминалы, сильно походившие на железные шкафы, принимавшие заказы. Он подошёл к такому шкафу, вслух заказал себе сок и возвратился к своему столу. Через некоторое время обслуживающий робот должен был привезти ему заказанный напиток.

Ожидая своего заказа, он осмотрелся. В ресторане землянин был один только он. Сзади перекусывали пилоты рейса «Планета Икса́н – планета Земля», невдалеке от Яна щебетала стайка неземной молодежи, похожей на землян: светловолосая девушка и два высоких парня.

Ян обратил на них внимание и подумал: «И всегда-то им весело, сволочам! Почему они так счастливы: все и всегда? У них вообще бывают какие-нибудь несчастья? Может они находят счастье в своей работе? Вот эти, например, зачем сюда прилетели? Чтоб нашу агрессивность разбавлять? Не выйдет!» – Погорельский пристально посмотрел на девушку. Она была красива: короткие пшеничные волосы, стройная фигурка – всё это почему-то напоминало землянок, самых красивых, которых он видел, – Будь они хоть трижды прекрасны!»

– Я запомню тебя такой на всю жизнь! – долетел до него восторженный голос от их стола.

«Неужели у них тоже есть любовь? Наверное, они счастливы потому, что среди них больше любви, чем среди нас… Среди нас – ненависть. Ну, так они и посеяли её…»

– Прощай, красавица! – донеслось до него вновь.

Девушка с пшеничными волосами встала и с лёгкостью бабочки, вышла, словно вылетела, из ресторана. Она помахала рукой своим спутникам, смотревшим на неё через прозрачную стену, и отправилась по своим делам.

«Жалко, что у них не бывает семей. Она должна была быть хорошей матерью и любящей женщиной. Но, это возможно лишь на Земле, и добиваться того мы будем кровью, во многом их кровью. Нет, девушка, Земля не место для тебя! Земля слишком жестокая планета!» – Ян поймал себя на том, что ему впервые стало жалко своего врага, и мысленно усмехнулся: ему стало жалко кровного врага, ведь он считал жителей Азура именно кровными врагами. Будет плохо, как он считал, если девушка станет жертвой его деятельности. Ему впервые не захотелось губить жизнь пришельцев. А как он радовался, когда умер его воспитатель, отравленный им собственноручно – никто даже не заподозрил в этом происшествии деятельность сопротивления! Для него это был праздник.

Воспоминания неприятной волной вновь прокатились в голове, когда у двери ресторана космопорта он увидел Сюзанну, штатного связного центра. Обычно, по установленному порядку действий, связной устно, в зашифрованной форме, передавал некое задание бойцу боевой группы или место тайного брифинга. Бывало и такое, что связные могли использовать различные элементы одежды, или даже прийти с заранее обговоренным ароматом духов, причём каждый из таких элементов тоже мог нести в себе зашифрованное послание. Со стороны казалось, что двое обычных людей ведут обычную беседу.

– Янчик! – она помахала ему рукой. В этот же момент к столику подкатил робот-официант, привёз заказанный Яном сок, – Привет, Солнце, как дела?

Казалось, она никогда не могла вызвать подозрений ни у кого вокруг. Все её приветствия и слова всегда были искренни. Как можно было заподозрить в ней связного? Есть люди, от которых всегда веет душевным теплом. Сюзанна была таковой. С ней рядом всегда можно было излить душу, высказать всё наболевшее – она была из сорта тех людей, которые выслушают и поймут. Ян часто испытывал желание откровенничать с ней, но ни разу не сделал этого. Даже с Мишелем он порой не мог так поговорить по душам, как хотелось это делать с ней. И теперь, после его гибели, он горько сожалел об этом.

Ян всегда удивлялся, почему Сюзанна звала его Солнцем. Скорее всего, из-за его светлых волос. Ян стригся коротко, чуть длиннее «ёжика». И к тому же был натуральным блондином. В сочетании со средним ростом и хорошо развитой мускулатурой эта внешность делала его брутальным до невероятности. Пожалуй, для завершения образа, ему не хватало только светозащитных очков. Мужественный образ дополнялся джинсовой рубашкой, сидевшей строго по фигуре, длинные рукава которой Ян подвернул дважды, узкими джинсами, сшитыми по фасону брюк и лёгкие броги4. Обычно Погорельский применял такой образ для идентификации сигнала «Готов к выполнению задания».

– Лучше всех! – он улыбнулся ей в ответ, продолжая соблюдать конспирацию. Да и потом: как он мог не улыбаться такому позитивному человеку? Не было необходимости строить кислую мину и потом объяснять, что происходит у него на душе – ей не зачем об этом знать, это не её проблемы.

Сюзанна откинула свои роскошные чёрные распущенные волосы, и только сейчас Ян увидел бирюзовые серьги в её ушах – сообщение о том, что центр передаёт данные прямым текстом, без шифра. У Яна появилось чувство тревоги, сердце забилось учащённо.

– Прямой текст?! – воскликнул он вслух. Для него это было впервые.

Сидящие рядом оглянулись. Это были выходцы из Азура – Ян безошибочно их отличил по мельчайшим отличиям в манере их поведения, в том, как они сидят, оглядываются, смотрят и по другим признакам, доступным только взгляду Яна. Тут не было ни одного землянина-человека, и Погорельский понял это безошибочно.

Сюзанне пришлось перейти на шёпот:

– Да.

Ян тяжко вздохнул. Видимо, дела совсем плохи, раз центр не успел выработать условных знаков и зашифрованных фраз. В своей практике Ян не встречался с таким ни разу, и никогда не слышал, что бы кто-то работал в таких условиях.

Он посмотрел по сторонам. Ян решил проверить свои первые впечатления, и убедился в этом ещё раз: кроме них в зале не было не единого землянина.

– Джон готовит отлёт.

Погорельский сделал гримасу, означающую полное непонимание произнесённого. Если это был незашифрованный текст, он всё равно ничего не понимал.

– Какой такой отлёт?

– Цели и задачи поставит Джон при непосредственной встрече. Главное условие: ты отправляешься прямо сейчас.

Глаза Погорельского округлились.

«Час от часу не легче» – подумал он.

– Но вещи, документы, легенда… И подожди, он имеет ввиду вылет за пределы стратосферы? Полёт на другую планету? А разрешение, а пилоты? Я никогда не…

– Джон сказал, что это – не проблемы. И у него всё улажено. И ему нужен ты, если согласишься.

Похоже, время удивляться должно было кончиться ещё не скоро.

– Что значит «если согласишься»? Разве центр хоть раз спрашивал согласия?

– Я тоже удивилась этой фразе. Джон ответил, дословно: «У каждого из нас всегда была возможность отказаться…»

Ян вспомнил своё последнее дело, «Идальгер»… Отказаться? Интересно, а у Мишеля была возможность отказаться? Он хоть что-нибудь, подсознательно, чувствовал перед бойней в ангаре? Знал, что не вернётся? А он сам? Ведь его тоже чуть не «забыли» в том решётчатом коробе, у злосчастных вилок и розеток. Вряд ли, будучи подпольщиком, можно отказаться без всяческих последствий для себя.

Сюзанна выдержала паузу:

– Джон сказал, что если память Мишеля тебе дорога…

– Что?!

Глаза Погорельского наполнились бешенством.

– Он, вообще, что знает о Мишеле? Он не терял друга согласно инструкции. Он, знаешь ли, эту инструкцию издавал. Если не может мотивировать своих подчинённых к работе по-другому, то пусть… – и осёкся. Он понял, что нарушил субординацию колоссально, да ещё с такой крамолой.

– Он терял в этой жизни столько, сколько я терял? – спросил Погорельский тихо.

Сюзанна не отвечала. Ей тоже трудно давался этот разговор, да к тому же он проходил совершенно не в том русле, на которое она настраивалась.

– Сюзи, всю свою сознательную жизнь я убивал людей, и вот теперь расплачиваюсь за это. И, как мне кажется, не сполна. А Джон взывает ко мне памятью близких. Ему самому-то не смешно?

– Не печалься, Солнце, всё будет нормально.

– Нормально?! Жить и ощущать, что твоя жизнь нужна лишь потому, что умеет творить смерть среди других людей, пусть не землян, но тоже любящих жить – это по-твоему нормально? – он покрутил соломинку в стакане, выдернул её и залпом осушил стакан, – Не обращай внимания, это всё бредни глупого эгоиста.

Они помолчали немного, обдумывая сказанное Яном. Потом он изрёк ещё одну фразу:

– Всё это, – он обвёл пальцем вокруг своей головы, – перестаёт быть нужным человечеству.

– Ян, не говори такого никогда! Ты мн… – она запнулась, – нам нужен, поверь мне.

– Тебе я верю.

– Солнце, что с тобой происходит?

Солнце… Да, на первый взгляд Ян просто светился. Но стоило кому-то познакомиться с ним поближе, человеку становилось не по себе: Ян непринуждённо отторгал всех от себя своей ненавистью, порою он отпугивал даже землян.

– Случилось то, что мне надоела такая жизнь.

– Ян, когда ты говоришь такие вещи, мне становится страшно…

– Я вот тут недавно понял, что во мне слишком много ненависти. И мне стало душевно плохо. Она убивает меня.

– Ян, я думаю, тебе стоит влюбиться.

«Хорошая мысль, – подумал Погорельский, – Самое главное: вовремя».

– Бесполезно. Я не смогу любить должным образом. Я просто не умею этого делать, – эти слова не значили, что он никогда не был влюблен. Да, он любил, но любовь была слишком скоротечной, – Та любовь, что у меня была, она лишь укрепила мою ненависть. Я смотрю на девушек просто как на людей. Нет, я понимаю, что они другого пола, но у меня к ним не возникает любовного интереса.

– Так, наверное, сложно жить.

– Так можно жить. Я же живу! Весь вопрос в том, как я живу. Влюбиться!.. Было бы слишком просто влюбиться. Я смогу полюбить лишь ту, которая беззаветно полюбит меня. В этом вся загвоздка – вот такой я эгоист. А!.. – Ян махнул рукой, – Всё это я передумал тысячи и тысячи раз. Я прихожу к выводу, что жить мне теперь совсем не интересно. Я несу лишь смерть, сею ненависть, и выясняется, опять же, что всё это ни к чему… Аж жить не хочется.

Рука Сюзанны лежала на столе. Погорельский случайно положил на её руку свою. Сюзанна в ответ резко выдернула свою ладонь из-под его пятерни. Рука, с виду обычная человеческая рука, на самом деле обожгла нежные пальцы не хуже угля. Она посмотрела в его глаза. Раньше они были бесчувственные, хотя скорее нет – они были весело-циничные, а теперь они стали задумчивые, грустные, наполненные печалью. Печалью о чём?

– О чём ты думаешь? – Спросила Сюзанна, отклоняясь от темы разговора.

Ян промолчал.

Погорельский посмотрел в окно. Скорее это было даже не окно. Вся стена была выполнена из толстого прозрачного материала – силикобо́ра5.

На карниз приземлился воробей. Он встретился взглядом с Яном и долго смотрел на него. Потом подпрыгнул и стукнул клювом окно. Яна передернуло. Воробей стукнул ещё раз и улетел. Ян был в шоке. Он не верил в приметы, да и не знал их, кроме одной – если птица стучит в окно, значит, кто-то из близких должен умереть. Но, кто ещё, ведь не осталось их больше на этой планете? Он посмотрел на Сюзанну – она смотрела куда-то в сторону, но тут же обернулась на Яна. Она увидела его бешено-испуганные глаза, и ей самой стало страшно.

– Ян, с тобой всё в порядке? – она положила свою ладонь на его руку и тут же отдернула. Рука Погорельского обожгла нежные пальцы неприятным, колючим холодом. Неужели она забыла, как обожглась об этого человека три минуты назад? И почему так меняются тактильные ощущения от одной и той же руки? Погорельский никогда не переставал удивлять – ни своими способностями, ни своим телом. Странно, решила она, Погорельский был то холоден, то горяч. Что это за человек? Сколько лет она знала его, столько лет он её и удивлял.

– Я сейчас, – Ян встал из-за стола и отправился в туалет. Обдав голову холодной водой из-под крана и напившись оттуда же, он посмотрел в зеркало. Ему показалось, что на него смотрит не Ян Погорельский, то есть не он сам, а кто-то другой, очень похожий на него, но не он.

«Спокойно, спокойно, – успокаивал Ян мысленно самого себя, – Всё отлично. Только не нервничать, не нервничать. Надо лететь».

Последняя фраза всплыла сама собой. Он вышел из туалета, подошёл к Сюзанне.

– Где Джон сейчас?

– Он в отеле и ждёт тебя.

– Что он задумал?

– Я не знаю, – Сюзанна пожала плечами.

– Ладно, что бы там ни было, запомни: это последнее дело, на которое я иду. Если то, что задумал Джон – действительно стоящее действо, тогда я согласен. Но это, я подчеркиваю, это дело последнее. Может быть. А там посмотрим… Пошли, Сюзи, – он редко называл её «Сюзи», почти всегда Сюзанной.

Его звало дело, которое он выбрал шесть лет назад. Дело, которому он отдал лучшие, как он считал, годы. И вот сейчас, он чувствовал это, шли последние минуты его свободной жизни.

Он смотрел на Сюзанну, такую красивую в летних лучах предзакатного Солнца. На ней был полупрозрачный вязаный свитер с широкими рукавами – в нём она напоминала Яну птицу с красивыми крыльями. Птицу… Чайку? Пускай будет чайка. Зато так лучше…