Читать книгу Немеркнущая звезда. Часть 3 - Александр Сергеевич Стрекалов - Страница 50

Родителям Вадима ещё “повезло”, если так можно выразиться: их украденные 24 тысячи не были рекордной суммой, потерянной навсегда. Куда хуже и больнее, и горше, как теперь представляется, в психологическом плане было их соседу по дому – хохлу Сапроненко Александру Александровичу, например. Дяде Саше, как Вадим его всегда называл, с детьми которого провёл всё своё детство и отрочество.

Так вот, дядя Саша этот в начале 70-х годов завербовался с кем-то из города на Чукотку: за длинным рублём подался, как в народе тогда говорили, – работал там долгое время шофёром в совершенно диких условиях и местах, в темноте и мерзлоте вечной. Где только олени и чукчи одни и выдерживают, как известно, и больше никто, и где солнышко лишь месяц в году светит. А когда приезжал в отпуск раз в два года, – всё, бывало, хвастался перед соседями, трепло длинноязыкий, крутыми ежемесячными заработками под тысячу рублей. Представляете, какие деньжищи там человек огребал, которые ему там и тратить-то было негде!… Тратить их он намеревался здесь, в Европейской части России. Уверял, что вот, мол, ещё чуть-чуть поработает и потерпит, на цинготной рыбе и оленине там поживёт, а потом уволится-де оттуда к чёртовой матери, деньги под расчёт получит – и поедет с семьёй жить в родную Хохляндию, по которой он здорово тосковал, куда в разговорах непременно вернуться стремился. Всё мечтал и надеялся, чудачок, что дом себе там трёхэтажный купит, новую машину “Волгу”, только с конвейера спущенную, – и будет жить-поживать где-нибудь под Мариуполем-Ждановым на берегу Азовского моря, греть обмороженные косточки под тёплым украинским солнцем, есть сало с галушками, пенное пиво пить – и в ус не дуть, не печалиться. Мечтал и загадывал, словом, как тот известный мужик на огурцах (у которого потом огурцы украли).

Бросить Чукотку он намеревался и после пяти лет работы, и после десяти, и после пятнадцати – да всё никак не бросал, не решался бросить. Уж больно до денег был жадный и алчный, этот хвастливый хохол: мечтал их все увезти оттуда, по-видимому, ни копейки другим не оставить. А когда, наконец, собрался, проработав там двадцать лет, – весь больной, измождённый, худой, высушенный до посинения, – то ему, бедолаге, как раз Егорка Гайдар дорогу и перешёл, всего его там до трусов по-либеральному обобрав и до нитки либерализацией цен обчистив. Еле-еле на обратный билет да на железнодорожный контейнер дяде Саше заработанных денег только тогда и хватило, чтобы нажитое там за 20-летнее пребыванье кое-какое добро на родину перевести: гардероб дубовый, кухонный гарнитур с посудой, диван продавленный и кровать, одежду ношенную-переношенную. Наверное, можно б было всю эту рухлядь и барахло там, в Анадыре, и оставить – чукчам на разграбление, – не гнать через всю страну, не тратить последние деньги. Да уж больно скупым и охочим, повторимся, был дядя Саша даже и до барахла: с дерьмом не желал расставаться.

И вышло всё так, в итоге, что хуже и не придумаешь: с чем уехал на заработки когда-то, с тем и вернулся домой их трепливый сосед-фантазёр, в обшарпанную свою квартиру. Если не считать ветвистых оленьих рогов – его единственное стоящее чукотское приобретение. Их он по возвращении у себя над кроватью повесил – в память о загубленной на далёкой Чукотке жизни и о проделках своей жены, которые та, живя 20 лет одна, в городе у них вытворяла. Про родную солнечную Хохляндию ему надо было срочно забыть. Как и про новую машину “Волгу”. Всё немаленькое богатство его – около двухсот тысяч рублей даже и по самым скромным подсчётам – прямиком в карманы к Ельцину с Гайдаром и их подельникам и перетекло, на счета в коммерческие банки, которые тогда как грибы после дождя росли, которые как на дрожжах поднимались, пухли и здоровели.

Покрутился до нитки обобранный дядя Саша с полгодика дома, горем, тоскою убитый; походил очумело по городу и по двору в старой ондатровой шапке да в потёртом полушубке овчинном (который он ещё перед отъездом на север купил и в котором так назад и вернулся); послушал ядовитые насмешки соседей, родственников и жены, кто ежедневно над ним как над дурачком-простофилею потешались, просвистевшим-профукавшим всё, что только можно было профукать, – а потом взял да и умер с горюшка от обширного инсульта, три дня провалявшись в коме. Не смог человек отобранных денег и порушенной мечты пережить, как и впустую оставленных на Чукотке сил и здоровья, жизни.

Да ведь и вправду сказать: ободрали его новые власти как липку, или как волка позорного, ежели говорить их разбойничье-воровским языком. И сколько было таких вот бедолаг обобранных и униженных по всей России? – не сосчитать. Примеров можно здесь привести многие и многие тысячи. Времени только жалко – и своего, и читательского, – и бумаги…

В целом же, при Е.Гайдаре жить становилось невыносимо-тяжко всем честным гражданам новой и “свободной” России: и тем, кто работал, и тем, кто уже был на пенсии. Работающим платили гроши в сравнение со стремительно растущими ценами, которые индексировать не успевали, а возможно и не хотели даже: как можно правильно оценить и проиндексировать то, что каждый Божий день меняется?! А пенсии, тоже копеечные, стали задерживать регулярно по многу месяцев кряду, чего при коммунистах не было никогда, что являлось для прежней жизни нонсенсом. Неработающие пенсионеры начали с голоду пухнуть и вымирать; в первую очередь те, кто бобылями жили, и у кого огородов с дачами не было, собственных садов, что обеспечивали их хозяевам подножный корм и сносное существование.

А теперь представьте себе, читатель, каково было жить безработным по тем или иным причинам гражданам. Людям пред’пенсионного возраста, например, кого безжалостно сократили со службы, или кто вознамерился работу в этот роковой момент поменять. И с одного места он взял и уволился сдуру, а в другое не смог, не успел попасть. Или же одиноким женщинам с грудными и маленькими детьми, кто вольно или невольно выпал из поля государственной деятельности и опеки, лишился социальных пособий и льгот от новой “демократической власти”. Подумайте и представьте, каково было им остаться “на улице” без единой копейки в кармане, с голодом и холодом один на один, с нищетою! Такие накладывали на себя руки дружно, своих голодных детишек продавали и убивали, не в силах отчаяние с безысходностью пережить. Как и недоедание ежедневное, и ежедневный же сумасшедший рост цен, который страшно нервировал, сводил с ума, и которому конца и края не было видно.

Количество смертей и самоубийств в это жуткое, воистину сволочное время, как уже говорилось, приняло массовый характер, что было сродни эпидемии, и о чём демократическая печать, радио и ТВ упорно теперь молчат, словно воды в рот набравши. Они, демократы российские, абсолютно-коррумпированные, жуликоватые и продажные, только о “зверствах” Сталина могут до потери пульса визжать, о родном и любимом ГУЛАГе. Зверства же и ужасы режима Ельцина они в упор не видят: пытаются их мифической демократией, “свободой слова” и “правами человека” прикрыть как листиком фиговым, или красочной этикеткой от жвачки…