Читать книгу Милицию вызывали? - Александр Шемионко - Страница 3

г. Ленинград, 1982 год

– Милыця, помощик деурного лейтнант Крылв, лушаю ас, – молоденький младший лейтенант милиции оторвался от заполнения очередного служебного журнала, вытащил изо рта кусок недоеденного бутерброда и, положив на стол видавшую виды шариковую ручку, откинулся на спинку старенького стула. – Милиция, слушаю Вас, говорите!

Трубка, немного поразмыслив и словно бы оглядев лейтенанта с головы до пят, вдруг истерично затараторила не очень молодым женским голосом.

– Товарищ помощник дежурного, простите, не поняла Вашей фамилии. Рылов? А, Крылов, ну это не важно. Тссс… тише! Важно то, товарищ Рылов, что я прошу Вас, нет, категорически прошу! Нет, я требую! Тссс… тише! Я комендант, понимаете? – голос периодически срывался с шёпота на крик, заставляя милиционера, так же периодически, то прижимать трубку к уху, то отодвигать её подальше. – Вы должны приехать и принять соответствующие меры, иначе произойдет непоправимое дело, возможно убийство! Срочно! Тссс…тише! Почему Вы молчите? Надо действовать, а Вы молчите и не едете. Вы где? Уже выехали, или ещё сидите на проводе? Тссс…тише!

– Да не волнуйтесь так, гражданка. Здесь я, здесь, – тоже вдруг перешёл на шёпот милиционер.

– Почему Вы шепчете? Куда я попала? Это что, не милиция??? – истерика в трубке начала нарастать.

– Да милиция это, милиция! – уже в полный голос успокоил трубку лейтенант. – Младший лейтенант Крылов! Крылов моя фамилия! Представьтесь, пожалуйста, и спокойно объясните, что случилось и по какому адресу необходима наша помощь. Ну, куда выезжать-то? – голос лейтенанта становился всё громче и настойчивей. – Ехать куда, я спрашиваю, где убийство?

Лейтенант придвинул тетрадку для черновых записей и взял ручку.

– Я комендант, понимаете, комендант! – то вопила, то шептала трубка. – Общежитие «Гортелефонстроя». Тссс… тише! Здесь может произойти убийство! Или я убью или меня убьют! Срочно! Скажите телефон вашего начальника, я буду жаловаться!

Лейтенант, ещё немного послушав трубку, отодвинул её от уха, потряс головой, словно ему в уши попала вода, после чего тихо кашлянул и, наконец, окончательно потеряв самообладание, рявкнул:

– Хорошо, женщина, я всё понял! Всё понял!!! Успокойтесь. Я, младший лейтенант Крылов, вызов принял. Поймаем ваших «убивцев». Встречайте наряд милиции, сейчас подъедут. Всё!!! Двадцать два тридцать, Ленинградского времени, выезжаем.

Состроив невидимой собеседнице страшную рожу, лейтенант бросил телефонную трубку на рычаг аппарата. Потом чуть приподнялся со стула и пододвинул поближе микрофон старенькой радиостанции.

– Семьдесят шестой, семьдесят шестой, я «Город» как слышишь меня? Приём!

В эфире «зашуршало», и дежурный больше догадался, чем услышал, ответ экипажа.

– На связи семьдесят шестой!

Проследуйте в общежитие «Гортелефонстроя», повторяю, «Гортелефонстроя». Вас там встретит комендант общежития, говорливая такая гражданка, она всё объяснит. Оцените обстановку и доложите. Что-то про убийство бубнила, я ничего не понял. Связь жуткая. В общем, разобраться и доложить. Если что, вышлю опергруппу. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Передав по радиостанции вызов, Крылов с облегчением вздохнул, поудобнее устроился на стуле и, сунув по привычке в рот шариковую ручку, начал её задумчиво грызть. Но вкусовые достоинства авторучки его явно не удовлетворили. В сердцах бросив ручку на стол, лейтенант стал глазами искать недоеденный бутерброд, который в это время надёжно укрылся от постороннего взгляда под журналом со странным названием «Журнал учёта другой информации». Видимо у информации, поступающей в дежурную часть, как и у всех работающих здесь сотрудников, тоже была какая-то строгая иерархия, делившая её на ТАКУЮ и ДРУГУЮ. Но об этом, тссс…

Погода в этот день в Питере с утра была из разряда «займи, но выпей». Шёл мокрый снег, с Невы дул «лёгкий», пронизывающий до костей, сырой ветерок, гнавший по набережной скрюченных людей, как осеннюю листву, которая ещё кое-где упорно цеплялась за старинную лепнину величественных зданий.

Александр Белозёров, худощавый, молодой, черноволосый паренёк, забежал в помещение центрального телефонного переговорного пункта, стряхнул свою мокрую насквозь вязаную шапочку и пошёл к переговорным кабинам, на которых стояли порядковые номера. На его счастье из нужной ему кабины сразу вышла ярко накрашенная блондинка с красной сумкой, и Саня заскочил внутрь душной, пропахшей духами с ванилью, будки. Взглянув мимоходом вслед блондинке, он, доставая из бокового кармана приготовленную для телефона-автомата мелочь, тихо скомандовал сам себе:

– Фу, кобель! Место, место, я сказал! Ты женат, жена беременная, скоро у тебя появятся маленькие щеночки, вернее котики, тьфу ты…, дети, – после чего он опустил в прорезь телефона-автомата несколько пятнадцатикопеечных монет и, когда автомат проглотил их с характерным металлическим звуком, стал крутить капризный диск старого номеронабирателя.

Жена должна была вот-вот родить, поэтому Белозёров старался почаще звонить домой, чтобы узнать, как там она, и поддержать, хотя бы морально. Он очень беспокоился за неё, потому что вынужден был оставить дома одну, а сам, будучи студентом – заочником, уехал в Ленинград для очередной сдачи зимней сессии в институте связи.

Он вновь и вновь прокручивал диск телефона, пока не услышал длинные заветные гудки вызова абонента. Гудки шли, но домашний телефон упорно молчал, как капризная девушка, которая, поругавшись со своим парнем, решила его простить только после сотого гудка её телефона. Изрядно переволновавшись, Саня решил перезвонить на работу своей матери. Ему показалось, что трубку и там не поднимали целую вечность, но неожиданно вызов прервался, и приятный женский голос ответил:

– Педучилище.

– Извините, а можно позвать Белозёрову Веру Николаевну, – попросил Саня.

– Она подойти не может у неё сейчас педсовет. Что передать? – наступила пауза.

– Передайте, пожалуйста, что звонил её сын из Ленинграда, что у меня всё нормально, и я ей попозже перезвоню. Спасибо. До свидания.

Он уже хотел, было, повесить трубку, когда его собеседница неожиданно спросила:

– А это младший или старший сын?

– Старший, – недоумённо ответил Белозёров.

– Значит это вы – Александр?

– Да, я, а что случилось? – заволновался Саня.

В трубке засмеялись и ответили:

– Да ничего особенного! Поздравляю Вас, молодой человек, у вас появилась ещё одна девочка!

Последняя фраза была сказана так, что было не понятно утверждение это или вопрос, что очень озадачило Белозёрова.

– Что за намёки, какая девочка? – смутился Саня и стал прокручивать в памяти всё произошедшее за последнее время. Может, его видел кто-то из знакомых с какой-нибудь сокурсницей и, неправильно истолковав ситуацию, «по доброте душевной» доложил матери?

Не вспомнив ни одной «криминальной» ситуации на своей совести, он возмущённо сказал в трубку:

– Что значит ещё одна? Нет тут у меня никаких девочек! О чём вы говорите? Бред какой-то!

На другом конце провода опять засмеялись и трубка, давясь от смеха, проговорила:

– Да не в Ленинграде, а здесь, дома. Дочка у тебя, Саша, родилась. Дочка-девочка! Кроме супруги, у тебя в семье появилась ещё одна девочка! Ну, понял, наконец? Поздравляем! Маму твою уже всем педучилищем с рождением внучки поздравили!

– Спасибо, – смущённо проговорил Саня и, повесив трубку, вышел из душной телефонной будки.

– Девочка родилась. Как же это? – он расстегнул ворот куртки, потому что вдруг стало трудно дышать. – Никуська что, дочку родила? Родила… девочку, – дошло наконец-то до его сознания. – Я же теперь ПАПА! Ураааа…а!!!

Он выскочил на улицу и, забыв надеть шапку, бегом полетел к институту. То, что он изрядно промок, а шапку держит в руке, он понял только когда подошел к аудитории, где должен был сдавать экзамен по «Советскому праву». Струйки воды стекали с мокрых Саниных волос, а лицо было похоже на лицо человека, вышедшего из леса после недели скитаний. Не было только слёз умиления, но и они были уже на подходе, не хватало лишь маленького толчка, который он и получил, подойдя к аудитории, где толпились с конспектами и книжками его одногруппники.

Сокурсники, узнав радостную весть о рождении ребёнка, сразу потащили Саню в аудиторию. И, поставив Белозёрова перед ясным взором принимавшего экзамен преподавателя, громко загалдели, умоляя последнего поставить Сане экзамен «автоматом».

Посмотрев в Санину зачётку, преподаватель спросил:

– Где трудимся?

– В милиции, – смущённо ответил Белозёров.

– О как! А почему в техническом ВУЗе обучаемся, не по профилю?

– Когда поступал в институт, работал на телецентре. Но и в милиции есть должности, где необходимо техобразование. В экспертном отделе, например, или в отделе связи, во вневедомственной охране…

– Ладно, ладно, – перебил его преподаватель, – за связь в милиции я тогда спокоен. А какие законы об административных правонарушениях были приняты в последнее время?

– Из последних? Из последних… – Саня замялся, пытаясь сосредоточиться, – А! Ответственность за незаконное приобретение бензина и горюче-смазочных материалов. Штраф до ста…

– Ладно. Вижу, что что-то знаешь. Четвёрки хватит? – преподаватель взял ручку, но толпа сочувствующих возмущённо загудела и он, махнув рукой, поставил в зачётку Белозёрова отметку «Пять».

Выбегая из института, Саня чуть не сбил с ног одногруппника Генку Валеева, своего земляка и приятеля, от которого изрядно несло винным перегаром и закуской, в состав которой явно входил чесночок.

– Гензик, ты куда это такой весёлый собрался? Уж не на экзамен ли?

– Да… – с трудом выдохнул «парами» Генка.

– Думаешь, сдашь?

– Не думаю, а сдам на «пять». Меньше мне не должны поставить. У меня сегодня дочка родилась!

– И у тебя тоже? – удивился Саня.

– Что значит тоже? – Генка недоумённо уставился на Белозёрова, сосредоточенно «гоняя» мысли по умному широкому лбу.

– Не прокатит у тебя сегодня экзамен, потому что только что мне за рождение дочки пятёрку поставили!

– За мою дочку тебе пять поставили? Беспредел, Шура! – Гена непонимающе таращил на Саню глаза.

– Да не за твою, а за мою! У меня сегодня тоже девка родилась! Представляешь? – заулыбался Белозёров.

– Здорово! Ай, молодца! – наконец-то начал понимать смысл разговора Генка, – Тогда так, Шура. Вечером у меня в комнате собираемся и хорошо это дело отметим. Я привёз с собой десять коробок креветок, так что устроим пивной заплыв на длинную дистанцию. Половина денег с тебя, замётано?

– Замётано, – Саня засмеялся. – А экзамен за дочку тебе не поставят! Не поверят, что и у тебя тоже сегодня дочь родилась. А то тогда вся группа срочно начнёт повышать рождаемость в Союзе и именно сегодня!

– Не поверят, ну и хрен с ними! Я сам сдам, ты меня знаешь, – и, развернувшись, Гена нетвёрдой походкой пополз вверх по институтской лестнице, периодически поскальзываясь на мраморных ступенях и тихо беззлобно матерясь, под удивлёнными взглядами проходящих мимо студентов – «дневников».

Генка был одним из лучших студентов в их группе, что подтверждалось его зачёткой, умными глазами и большими залысинами на мудрой голове, и Саня, перед тем как натянуть на голову шапочку и нырнуть в холодную пасть улицы, подумал: «Да, этот сдаст! Такого упёртого без хрена не съешь! Натура хоть и бесшабашная, но «котелок» всегда варит, и только на оценку «отлично».

Холодный ветер с гранитной набережной быстро выбил из его головы всю лирику, а вместо этого прилепил к ней большой кусок грязной мокрой газеты. Белозёров, оторвав её от лица, прочитал на развороте название одной из статей: «Битва за урожай». Поняв из названия, что ничего нового он оттуда уже не почерпнёт, Саня, подняв воротник, затрусил к ближайшей станции метро…

Чисто «пивного путча» вечером не получилось. В комнату к Генке и Сане набилось человек двадцать одногруппников, с вином и водкой, решив таким образом сделать новоиспечённым молодым отцам подарок. «Подарков» было более чем достаточно, а вот кушать совершенно нечего. Каждый, видимо, решил, что стол и так будет ломиться от яств, а про спиртное в народе говорят: «Сколько ни возьми, всё равно два раза бегать». Хорошо, что Генка не соврал, и креветок было о-о-очень много, это хоть как-то решило вопрос с закуской. Часа через два креветочные панцири уже летали по всей комнате и смачно хрустели на полу и…в кроватях!

Часов в десять вечера, когда половина гостей, уже достаточно «отдохнула» и разбрелась по своим общаговским «норкам», в комнату молодых отцов ввалилась странная компания, состоящая из коменданта общежития Франчески Ивановны Шевцовой и двух лиц мужского и женского пола с красными повязками на рукавах.

Необычное имя Франческа Ивановна получила от своего отца, коренного питерца, простого каменщика и сумасшедшего поклонника таланта великого архитектора Бартоломео Франческо Растрелли, по проектам которого построена добрая половина старого Петербурга.

В общежитии Франческа Ивановна занимала должность коменданта и, естественно, в её обязанности входило следить за порядком во вверенном ей заведении, а также приводить в исполнение «приговоры» провинившимся разгильдяям. Наказанный ею нарушитель, сразу же получал от проживающих в общежитии прозвище «Бартоломео». Почему? Потому что Франческой РАССТРЕЛЯН! (да простит всех великий Растрелли). Отчего и сама комендантша имела прозвище, такое же странное, как и её имя – «Расстрелка» или просто Франя.

Внешне Франческа Ивановна представляла собой женщину бальзаковского возраста, с формами, за которые не стыдно было бы и великому Бартоломео. Мимо её форм, занимавших ВСЁ пространство вокруг, и мышь не смогла бы прошмыгнуть. Видимо, таких женщин специально набирали для работы в общежитиях, чтобы у нарушителей внутреннего распорядка просто не было никакой возможности удрать, то есть, уйти от ответственности за содеянное «злодеяние».

Франческа Ивановна, войдя в комнату и перекрыв своим могучим телом выход в коридор, сразу исключила даже мысль о побеге. Двое в красных повязках боязливо выглядывали из-за её могучей спины и были похожи на двух трусливых собачонок, ожидающих страшную команду «Фас!», услышать которую жутко боялись.

Наведя резкость на вошедших в комнату людей, Генка Валеев вдруг громко возопил:

– Комендантский патруль! Господа офицеры, встать! Смирно!!!

– Ваш юморок неуместен, молодой человек, здесь вам не казарма, а общежитие, – саркастически процедила сквозь зубы «Расстрелка»-Франческа Ивановна. – И если вы через пять минут не разойдётесь по своим комнатам, мы будем вас фотографировать для стенгазеты «Они позорят наш коллектив». Утром вам будет очень стыдно. Время пошло, – она демонстративно взглянула на свои маленькие золотые часики, а потом, под ошалелые взгляды присутствующих, вытащила из кармана огромной вязаной кофты секундомер и громко им щёлкнула!

– Расстрелка, ой, пар доите, Франя Иван…новна, – смущённо пробубнил заплетающимся языком Генка, – я же Вас предупреждал, что мы с Шуриком будем отмечать рождение наших дочек, и креветок Вам дал две пачки. А? Всё же договорено? Мы же тише мышей сидим! Какие проблемы?

– Что за грязные намеки?! – взвизгнула комендант. – Сеня, фотографируй!

Длинный, худосочный фотограф Сеня, в мятой клетчатой рубашке с красной повязкой на рукаве, с трудом пропихнулся в комнату мимо могучей «дочери Растрелли» и начал щёлкать фотоаппаратом, видимо надеясь, что сейчас «мыши» начнут в панике разбегаться по норам, закрывая лапами свои испуганные морды. Но фотоаппарат произвел на сидящих в комнате людей-мышей обратное действие. Все дружно повскакивали со своих мест и, обнявшись, картинно расположились на кровати напротив фотографа, образовав застывшую картину «Ужин с креветками».

После очередной вспышки фотоаппарата Генка, деланно накуксился и капризно прокрякал:

– Переснимите меня! Я глаза закрыл! Я требую пересъёма! И вообще, я не фотогеничный. Я просто фото без Гены, вернее Гена без фото! И я требую снять меня на вечную… не, как это, на долгую память! Шайбу! Шайбу! – при этом он сделал из пальцев «козу» и ловко приставил её к голове Белозёрова. Потом, немного подумав, добавил к «козе» большой палец и, сложив их вместе, сделал всем известную фигуру, которую и развернул в сторону фотографа, застыв, как мраморная скульптура.

Фотограф недоумённо посмотрел на Франческу Ивановну, ожидая дальнейших приказаний, а лицо женского пола, с красной повязкой на рукаве белой блузки, округлив глаза и, прикрыв рот рукой, с приглушённым «хи-хи» выскочило из комнаты в коридор. Стуча копытцами и при этом громко, уже не сдерживаясь, хрюкая в ладошки, существо понеслось разносить горяченькую новость по общаге.

– Ах, так! – прорычала комендант, – Я вызываю милицию! Милицию!!! Вызываююю…ю! – провыла она, как милицейская сирена, и скрылась в проёме двери. Её каблуки гулко зацокали по бетонному полу к месту дежурного вахтёра, где, под вывеской «Пропуск предъявлять в развёрнутом виде», стоял старенький телефонный аппарат.

После ухода комендантши Генка виновато посмотрел на присутствующих, всплеснул руками и удивленно произнёс:

– Ёшкин кот! Я же ей четыре пачки креветок дал. Или две? Неее… четыре! Это ж по цене, наверное, половина её зарплаты! Да и нет здесь креветок в магазинах, я же их из Мурманска привёз! Ничего не понимаю! Во, называется, сделал женщине доброе дело! А? Сидим тихо, никому не мешаем. Тише мышей в норах. Утром приберёмся, и всё хоккей! А, мужики? Чё, я не прав? – Генка огорчённо махнул рукой и устало плюхнулся на кровать.

– Не надо было предупреждать, что будем праздновать. Первый раз, что ли, сидим? Никто раньше даже не совался в комнату, хоть тут убивай кого хочешь, – сказал Белозёров и подцепил очередную креветку из глубокой тарелки. – Надо просто дверь закрыть и никого не впускать. И пусть все лопнут от злости!

– Да она, видимо, решила ещё денег «срубить» по-лёгкому. В общагах это так принято, – заплетающимся языком с трудом проговорил кто-то из гостей.

– Денег срубить?!!! – заорал вдруг Генка истошным голосом. – А вот ей хрен горючий! – он сделал рукой неприличный жест. – Все на баррикады, отстоим любимый Ленинград!

Не снимая ботинок, он влез на кровать, скрестил на груди руки и громко запел: «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто НЕ ЖЕЛАЕТ…!!!»

Присутствующие, сначала с хохотом, начали ему вторить. Но Генка просто заразил всех своей серьёзностью. И постепенно ребята запели так, будто это была их последняя в жизни песня, песня людей приговоренных к расстрелу. Вот – вот, сейчас откроется входная дверь, и войдут вооружённые люди. Офицер с золотыми погонами подаст команду: «Целься. Пли!!!» и последним, что они увидят, будут вспышки огня из оружейных стволов…

Знали бы поющие, что были они не так уж далеки от истины. Ведь именно в это время к подъезду общежития подкатил жёлтенький милицейский УАЗик, называемый в народе «канарейка», из которого выпрыгнули два вооруженных человека в форме – пожилой, седой прапорщик с тонкими усиками и молоденький младший сержант в фуражке, заломленной на затылок как у лихого казака.

– Милицию вызывали? – задали они, почему-то одновременно, стандартный вопрос коменданту общежития, которая, как курица-наседка, тут же забегала вокруг них, ни на минуту не умолкая.

– Да, да, да! Вызывали, вызывали. Вы вовремя приехали, ещё бы минуты три и было бы поздно, от них можно ожидать чего угодно. Студенты-заочники! Нет с ними слада никакого, не то, что наши ребята из «Гортелефонстроя». А эти даже убить могут! Могут! Просто вертеп какой-то, они представляете уже…

– Так убили или могут убить? – прервал комендантское «кудахтанье» пожилой милиционер.

– Да! – коротко бросила Франческа Ивановна.

– Что да? «Да» убили или «да» могут убить? – не понял милиционер.

– Ну, могут, – уже не так уверенно повторила комендант, – это же комната номер шесть!

– Хорошо хоть, не палата номер шесть, – хихикнул молодой милиционер, – Кстати, о ваших воспитанных работниках «Гортелефонстроя» – недели не проходит, чтобы мы к вам в общежитие не приезжали. Ну, где тут знаменитая палата номер шесть, ведите, а мы тихохонько за вами проследуем. Посмотрим на ваших психов.

– Да сегодня не «наши» бузят, – уже, как бы извиняясь, сказала Франя Ивановна и, забежав вперёд, стала показывать дорогу к «вертепу».

Пациенты «палаты № 6», пока комендант вызывала милицию, спели все революционные песни, какие только знали, но расстрела не последовало. Песни больше не вспоминались, как не напрягали они свои извилины, распухшие от экзаменов в институте, и все как-то сразу погрустнели. Тогда Саня тоже встал на свою кровать и тихо сказал:

– Всё, мужики, поём гимн Советского Союза и спать! Это приказ. Завтра на лекции с утра.

И в тот момент, когда милиционеры подходили к комнате с номером шесть, её постояльцы нестройно начали петь гимн Советского Союза, а Белозёров, как раненый командир, отдавший последний в своей жизни приказ, рухнул на кровать, уткнувшись лицом в крупную красную креветку, лежавшую как раз посередине подушки. Сон «срубил» его уже на первом куплете гимна. Ему снилась маленькая девочка в розовом платье и… с папиросой «Беломор» в пухлых, размалёванных ярко-красной помадой, губах. Она наклонилась к его лицу и сказала: «Ну, па, ты даёшь!».

– Семьдесят шестой, семьдесят шестой. Я «Город», ответьте «Городу»! – вдруг «проснулась», висящая на ремне у прапорщика милиции, радиостанция и заговорила голосом помощника дежурного – младшего лейтенанта Крылова.

– «Город», семьдесят шестой на связи!

– Вас что там, всех поубивали? Почему не докладываете результаты выезда?

– «Город», здесь всё нормально. У двух ребят родились дочки, гуляют по-тихому. Из комнаты не выходят, драки нет, убийства тоже. Ребята студенты-«заочники», взрослые люди.

– А чего вызов был от коменданта? Убийство, убийство…

– Да она сама сейчас всех убить готова, кипит как чайник на плите. Говорит, что поют они, хамят и мешают спать. А время ещё «детское», одиннадцати нет, закон не нарушают.

– Что поют?

– Пели, говорят, революционные песни, а сейчас поют гимн Советского Союза. Ну, что забирать их?

В радиостанции что-то закашлялось, и через помехи в эфире прорезался хриплый голос лейтенанта:

– А в рапорте я что напишу? «Задержаны за исполнение гимна Советского Союза»? И где я потом буду работать? А? Объясните всё комендантше этой, как её там, разгоните всех по своим комнатам и быстро на маршрут. А дальше посмотрим. Если не поймут предупреждения и будут нарушать, примем меры.

Помощник дежурного, младший лейтенант Крылов, повесив трубку радиостанции, откинулся на свой старенький стул и, усмехнувшись в рыжие усы, сказал вслух:

– Представляю, что сказал бы начальник отдела, обнаружив утром этих отцов-революционеров в «обезьяннике», да прочитав мой рапорт про коллективное исполнение гимна страны, «за что все и были задержаны»… Интересно, очень интересно…

Он пододвинул к себе журнал «Учёта другой информации», называемый сотрудниками просто «ЖУДИ», и увидел под ним спрятавшийся бутерброд. Лейтенант потянул к нему руку, но остановился, вдруг вспомнив, что в том районе, куда он направлял наряд милиции, в одном из общежитий должен сейчас обитать его бывший одноклассник, Саня Белозёров, который приехал из Мурманска сдавать зимнюю сессию в институте. И поселили, помнится, его где-то в одном из общежитий городских предприятий связи. Белозёров звонил ему раза три, но по разным причинам пока так и не получилось встретиться – то Крылов дежурил, то Белозёрову надо было готовиться к экзаменам. До Саниного отъезда они договорились обязательно созвониться.

– А ведь точно, – сказал уже вслух Крылов, – Санька сам говорил, что у него жена должна родить днями. Неужто его работа? Ах, хулиган в форме! Ладно, разберёмся.

Лейтенант пододвинул стул поближе к столу, взял в руки шариковую ручку, смачно погрыз её кончик, как собаки грызут сахарную косточку, и глубоко вздохнув, с возгласом: «Ёхохооо…хо» продолжил заполнять служебный журнал…

– Ну, па, ты даёшь! – девочка в розовом платье похлопала Белозёрова по щеке и дыхнула ему в лицо папиросным дымом…

– Ну, папа, ты даёшь! – опять услышал Белозёров грубый голос и открыл глаза.

Генка, уже свежевыбритый, благоухающий табачным дымом и каким – то жутким одеколоном, с папиросой «Беломор» в зубах стоял над Саней и тряс его за плечо.

– Чо? – не понял Белозёров.

– Ни чо! Ну, ты и даёшь, папа! Как ты спал – то всю ночь на крошках? Заначил, значит, от друзей на утро? Может и бутылочку пивка под подушку спрятал? Колись, ментяра, а то у меня голова раскалывается после вчерашнего.

Белозёров сел на кровати и огляделся. Мысли, как кузнечики, прыгали в голове, не давая сосредоточится и реально оценить обстановку в комнате. Но Саня собрался и «навёл резкость» на окружающую действительность.

Красные хитиновые панцири обильно украшали его подушку и простыню. Аромат уже начавших протухать креветок и папиросного дыма «радовали» обоняние. Саня закашлялся и встал с кровати:

– Как ты можешь курить свой «Беломор» с утра? – он громко чихнул и, утерев нос вафельным полотенцем, продолжил, – Даже с крошками, думаю, спать лучше, чем с креветками. Но, как говорится, чем бог послал! А вчера он послал только креветок и без хлеба. Откуда взяться крошкам?

– Ага, с крошками хорошо, особенно если ещё у этих «крошек» длинные красивые ножки в ажурных чулочках… Даже странно, почему они вчера не появились? На креветки они обычно хорошо клюют! Ну, ладно. – Генка смачно затянулся своей «беломориной» – Умывайся, давай, и пошли смотреть стенгазету «Лучшие люди нашего общежития». Ранние пташки мне уже начирикали, что там все главные роли наши. Помнишь вчерашнюю фотосессию? Правда, я был неотразим? Надеюсь, что эти посиделки не выйдут нам боком. – Он затушил «Беломор» в банке из-под консервов «Кильки в томатном соусе», которую приспособил под пепельницу и продолжил, – Так ты всё помнишь, что вчера было или нет?

Белозёров молча кивнул головой и, взяв из прикроватной тумбочки зубную щётку с пастой, набросив на плечо полотенце, направился к двери.

– Я не понял, этот решительный кивок головой что означает? «Я, всё помню» или «отстаньте от меня»? – удивленно вопрошал вслед уходящему Генка, – Ну-ка, стоять, милицейская собака! Мухтар! Ко мне! Рядом! Сидеть!

– Ген, отстань, а? Я вырубился, когда ребята гимн пели, – Белозёров остановился в проёме двери.

– Ага! Значит, до гимна дело дошло?! Вот оно как! А я последней помню только песню «Мы жертвою пали». Потом, видимо, и сам пал! Вернее, выпал в осадок, – он глубокомысленно вздохнул и после некоторых раздумий добавил, – Да, позвони-ка ты, Шура, своему однокласснику. Ну, корешу твоему местному, питерскому менту, спроси: «По наши души комендантша милицию, случайно, не вызывала?» А то вчера слишком много мы смеялись, не к добру эти «хи-хи», ох, не к добру.

Саня задумался, после чего серьёзно заявил:

– Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий, это раз. А два – я авторитетно заявляю, что милиции вчера не было, иначе проснулись бы мы сегодня не здесь. Хотя… всё может быть…

– Вот именно про это «может быть» я и говорю. Ладно, пойду, раздобуду что-нибудь съестного в буфете, а ты отзвонись, всё же, своему другу, – Генка сунул в карман полиэтиленовый пакет, сделал руками жест, означающий заряжание невидимой винтовки, и со словами «Пойду, добуду немного медвежьего мяса», вышел из комнаты.

Белозёров в раздумье потоптался на одном месте, как кот на мягком одеяле, и, бросив на кровать полотенце и зубную щётку с пастой, побрёл на первый этаж к ближайшему телефону-автомату…

Телефонный звонок застал помощника дежурного по отделу младшего лейтенанта милиции Крылова в тот момент, когда он своим каллиграфический почерком делал запись в служебном журнале о вчерашнем выезде в общежитие. Он взял левой рукой трубку и, прижав её к уху плечом, не отрываясь от заполнения журнала, представился:

– Милиция, младший лейтенант Крылов.

– Привет Виктор, это Белозёров Александр, – услышал он знакомый голос.

– Саша, извини, мне некогда, я смену сдаю, давай вечером «созвон» и встретимся. Договорились?

– Понял, Витя! Только один вопрос, как у студентов говорится «на засыпку», вчера вызов был на общежитие «Гортелефонстроя»?

– Так, – в телефоне установилась длинная пауза, – значит, это у тебя дочка родилась, Белозёров? Поздравляю!

– Да, а ты откуда знаешь? – удивился Саня, так и не получив ответ на поставленный вопрос.

– Да уж знаю! Короче, хулиган в погонах, вызов был, но для вас всё пока обошлось. Только рекомендую больше так не делать. Как ты там говоришь? «Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий»? Да? Считай, что с моей стороны, это была профилактическая беседа в порядке предупреждения дальнейших правонарушений. Пока без последствий. До связи.

Повесив телефонную трубку, Крылов взял журнал и, выдохнув своё любимое «Ёхооо…хо», дописал:

– Двадцать два тридцать. Выезд в общежитие «Гортелефонстроя». Громко играла музыка. Причина нарушения устранена до приезда наряда милиции. Жильцы разобрались на месте сами, заявлений не поступало…

И засмеявшись, вслух добавил:

– Потом все братались и пели гимн Советского Союза. Эх, пивка бы сейчас…с креветками.

А со стенгазеты, вывешенной в пролёте лестницы между первым и вторым этажом, всем входящим в общежитие «Гортелефонстроя» и выходящим из него, поднимали настроение фотографии улыбающихся людей в смешных позах, строящих друг другу «рожки» и показывающих фиги. Люди на фото почему-то веселились под грозной надписью «Они позорят наш коллектив»…