Читать книгу Милицию вызывали? - Александр Шемионко - Страница 4

Саня Белозёров служил в милиции в должности дежурного офицера пульта централизованного наблюдения уже около года и успел, как говорится, «пообтереться». Суточные дежурства, ночные бдения, неожиданные выезды по тревоге на охраняемые объекты – всё стало обыкновенной рутинной работой.

В течение дежурных суток только он имел официальное право на сон, т. к. дежурил полные сутки, а остальные сотрудники – по двенадцать часов. Можно было официально прикорнуть на пару часиков, и Саня обычно выбирал для отдыха время с 4.00 до 6.00. Самое гнусное время суток, когда, после суматошного дня, мозги уже просто отказываются работать. Если в этот период на пульт охраны поступали тревоги с незначительных объектов, то его даже не будили. На выезд отправлялась так называемая «группа задержания», которая базировалась на пульте охраны и не выезжала на маршруты патрулирования. В группу входили милиционер-водитель автомобиля и «штурман», обычно сержант милиции, выполнявший основную работу по проверке «тревожных» объектов. «Штурман» держал связь с центральной радиостанцией, выяснял причину поступления сигнала тревоги с объекта и, при необходимости, осуществлял с напарником задержание преступника или подозрительных лиц, находящихся на охраняемом объекте. Строго обязательный выезд дежурного офицера с группой задержания был необходим только при «сработках» сигнализации в банках и ряде государственных учреждений города.

Рабочее место дежурного офицера располагалось на пульте централизованного наблюдения или, коротко, ПЦН. ПЦН представлял собой помещение с огромным количеством аппаратуры, на которой постоянно мигали многочисленные разноцветные лампочки, бесконечно трезвонили телефоны, трещала и бубнила радиостанция. Хозяевами всего этого механического ужаса были дежурные диспетчера ПЦН, по обыкновению, молодые и физически выносливые девчонки, потому что выдержать этот «дурдом» в течение всей рабочей смены можно, наверное, только в молодом возрасте. Были женщины и в «летах», но их можно было пересчитать по пальцам.

Пик нагрузки обычно приходился на утро и вечер, когда предприятия и частные квартиры ставили или, наоборот, снимали с охраны. Вот тогда в этот водоворот затягивало всех сотрудников, дежуривших на смене. Со всех сторон слышались телефонные звонки, щёлканье различных кнопок на аппаратуре, и переговоры по телефонам и радиостанции, сливающиеся в сплошную какофонию:

– «Нева сорок девять», сняты с охраны. «Атлас восемнадцать», охраняетесь. «Нева четыре», не взялись под охрану. Вернитесь в помещение, проверьте, не открылась ли где форточка, и попробуйте сдать снова. «Атлас четырнадцать», охраняетесь. «Нева четыре», опять не взялись, если не можете сдать под охрану, то ждите, высылаем техника и не уезжайте, а то поедете ночью сами – у нас дежурный автомобиль в ремонте. Не ругайтесь, наверняка, где-то опять сами датчик случайно оторвали. До связи. «Сто восемьдесят первый», я «Жигули», проверьте, Заводская восемнадцать, почта, сработала тревожная кнопка. «Нева четыре», ну наконец-то, охраняемся, можете ехать домой, счастливо, до завтра. Слушаю тебя, «сто восемьдесят первый», поняла, девочки случайно нажали на «тревожку». Вставьте им «чопик» для профилактики и возвращайтесь на базу…и т. д. и т. п. Дзынь, дзынь, дзынь…

Ближе к ночи становилось всё тише и тише, телефон звонил все реже, и можно было немного расслабиться и даже попить чаю, предварительно блаженно потянувшись, как проснувшийся на завалинке кот.

Саня долго смаковал чай из гранёного стакана в красивом, металлическом подстаканнике, украшенном гербом Советского Союза, и смотрел в окно.

За стеклами темень несусветная и мороз. Под светом фонарей казалось, будто воздух колышется, как прозрачный студень, в котором можно разглядеть редкие кусочки из людей и животных. Из выкопанной траншеи теплотрассы поднимались клубы пара, а вместе с ними и отборный мат – там работали коммунальщики, ещё раз подтверждая русскую поговорку «Готовь сани летом, а теплотрассу зимой». Нет, вроде не так… Ну, да ладно, бог им в помощь. Вон бездомный пёс носится в поисках пищи и тепла. За котом погнался, бомжара. Повезло котику, что открыто подвальное окошко, ишь, как лихо туда сиганул, как на крыльях. Вжжиик! Да, остался пёсик без ужина. Надо посмотреть в холодильнике, где-то у девчонок были остатки колбасы…

В промежутках между телефонными звонками, девчонки болтали через всю аппаратную о своем, «о девичьем». Не хочешь – услышишь! Саня вполуха их слушал, иногда бросая отдельные реплики и шутки. Они, называя его не по званию, а просто по имени, без официоза, просили то чайник долить, то сполоснуть стакан. Саня не обижался и всегда выполнял их просьбы. Девчонкам же нельзя было отойти от аппаратуры, вдруг будет звонок или пройдет «сработка» на пульте и поступит сигнал «Тревога». Исключение составлял только поход в туалет. Туда и «быстро», как только могут делать это женщины…назад, пока тебя подменяет дежурный офицер.

В дневное время, когда на работе находилось старшее руководство, никто себе никаких вольностей не позволял. Называли Саню только «товарищ младший лейтенант» и исправно показывали своё служебное рвение. Но сейчас ночь и, как в сказке про Золушку, карета превратилась в тыкву, а сотрудники в крыс…, нет, скорее в мышей, которые в изобилии водились в подвале под ПЦН и иногда своим приходом «осчастливливали» девчонок, к великой радости милиционеров дежурной группы задержания. Милиционеры становились героями в округлившихся от ужаса глазах девчонок, когда, вооружившись шваброй и веником, под громкий визг всей дежурной смены, гоняли маленьких тварей между аппаратурой и столами. Обычно эта охота кончалась тем, что от аппаратуры отрывался какой-нибудь небольшой «проводок», ну, естественно, сам отрывался, и приходилось вызывать техническую службу для ремонта и настройки оборудования, но об этом все молчали. Дело – то житейское.

В помещении ПЦН тепло и сухо от нагревшейся аппаратуры и батарей отопления, а за окном мороз минус двадцать шесть. Нет, вон вроде пошёл небольшой снежок, значит, немного потеплеет, примета верная.

– Только бы под утро «сработок» не было, так неохота выползать на улицу в мороз, – сказал Белозёров, обращаясь как бы к дежурной смене, а больше к себе самому. – Спать охота… ааа! – он потянулся всем телом, пока в плече что-то не хрустнуло. – Ой!

Саня потряс рукой, взгляд упал на часы, 3.50. Да, самое время поспать, пора. Он взял из шкафа видавшую виды раскладушку и вышел с ней в коридор. Комнаты отдыха в то время не было. Руководство считало слишком шикарным иметь ради отдыха одного человека отдельное помещение.

Потушив в коридоре свет, Саня лёг на раскладушку и уснул как-то сразу, будто в яму провалился. Цветные огоньки закружились перед глазами, превратившись в большое белое пятно, и… вот он уже шагает по улице. На улице жарко, светит солнце. Очень жарко.

«Опять фуражку забыл, голову напечёт…» – подумал он и подошёл к краю дороги, уходящей куда-то вниз.

В то время он ещё частенько летал во сне. Говорят, что так бывает, когда человек растёт, значит, он ещё рос. И что странно, полёты начинались и заканчивались всегда одинаково. Он подходил к краю дороги, бежал вниз по склону и, резко оттолкнувшись от земли, поднимался в воздух. Иногда, правда, это происходило не сразу и приходилось помогать себе, размахивая крыльями, вернее, руками. А посадка всегда приходилась на магазин «Детские игрушки», где он почему-то цеплялся за карниз и только потом спрыгивал на землю. Вот и сейчас, подойдя к краю дороги, он побежал, набирая скорость. Потом оттолкнулся ногами от земли, один взмах руками, второй, третий. Воздух под ладонями как кисель, густой и тёплый. Ещё один взмах руками и… полетел.

«Удачно сегодня, с первого раза, – Саня стал набирать высоту. – К морю, что ли, слетать?»

Как красиво над заливом! Солнце отражается в морской воде, как в хрустальном бокале, где-то внизу виднеются маленькие кораблики. Вон порт, судоверфь. На сопке выше судоверфи стоят два девятиэтажных здания. Одно покрашено в жёлтый цвет, а другое в синий. Это общежития, жёлтое – судоверфи, где в основном живут мужчины, а другое, синее – рыбокомбината, там основная масса проживающих – девчонки. Саня зависает в воздухе и смотрит в окна. В какие окна? Ну, понятно в какие, естественно, рыбокомбината. Вон, в душевой свет горит, значит, там кто-то есть. Надо подлететь поближе.

«Ух, ты! Две девчонки моются в душе. Симпатяги. Стройняшки, фигуристые. Жаль, окно запотело, но так даже пикантнее. Двужильные у нас девки, отпахали смену, сейчас вымоются, накрасятся и… на танцы! Как у них на всё сил-то хватает? Солнце-то как греет! Где же я всё-таки фуражку оставил?» – Саня делает в воздухе круг и зависает прямо напротив окна. Рукой он пытается протереть запотевшее стекло, но ничего не выходит.

Одна из девчонок поворачивается в его сторону и вдруг с визгом, прямо через стекло бросает в него мочалку. Вжжиг! Мочалка пролетает между рамами и, почему-то не разбив стекла, попадает прямиком Сане в голову. Баххх! Удар сильный и голова начинает кружиться, а перед глазами появляется цветная мозаика, как в детском калейдоскопе.

«Падаю, всё-таки перегрелся на солнце, вот ведь невезуха! А девчонки просто прелесть…» – подумал он, теряя сознание, и затуманенными глазами посмотрел вниз. Земля быстро приближалась и встреча с ней была очень жёсткой. Баххх… по ребрам! Ещё раз, ещё раз и ещё раз…

– Подъём, бегом, тревога на сберкассу! – Саня открывает глаза и, как через запотевшее стекло душевой комнаты, вместо голых девчонок, видит перед собой сержанта Лёвкина, который лупит со всей силы сапогом по его раскладушке. – Я тебя уже полминуты трясу, уволят всех к чёртовой матери! «Сработка» на сберкассу на Фестивальной, 24.

Две секунды Белозёров приходит в себя. Он лежит на раскладушке, прислонившись головой к батарее отопления. Голова болит, кожу жжёт.

«Вот и приснилось, что солнце голову напекло, всё эта треклятая батарея, – приводя мысли в порядок и трогая обожжённое место рукой, подумал он, – И общага на улице Фестивальной тоже приснилась не зря. Рядом с ней как раз сберкасса и находится. Вот ведь, сон в руку. Только бы «сработок» не было, только бы «сработок» не было, тьфу! Язык без костей! Сглазил, точно!» – Саня вскочил с раскладушки и, схватив подложенные под голову шинель и шапку, побежал к выходу.

Через восемь секунд они уже всей группой находятся в машине и не едут, а летят по центральной улице.

– Цветомузыку включи, – говорит Белозёров водителю, помогая Лёвкину одевать бронежилет.

Цветомузыкой ребята называли проблесковые маячки с сиреной, установленные на крыше автомобиля.

– Чё народ пугать, машин на дороге почти нет, 4.15 ночи, – ворчит старый водила Алексей Парфёнович или просто Парфёныч.

– Чё народ пугать? Да? А три дня назад на смене Светлакова тоже так «молча» ехали. Да на перекрестке слишком много машин скопилось, решили дорогу расчистить, врубить сирену. Ну и врубили. В результате один придурок за рулём «Жигулёнка», увидев проблесковый маячок, так бахнул по тормозам, что собрал вокруг себя кучу металлолома из «Волги», «Мерседеса», УАЗика и двух «Опелей». Так сказать, полная дружба народов. Ребята дальше полетели, тревогу обслуживать, а там что было – в страшном сне не приснится. Мужика того гаишники только от смерти и спасли. Самое смешное, что один из пострадавших был очень «большой» дядя. Он всё бегал вокруг своего «мерса» и орал, что опоздал в Облисполком на совещание по безопасности дорожного движения! Представляешь, хохма! А гаишники успокаивают его: «Ну как же Вы так, Пётр Сергеевич? Надо же было дистанцию держать, ведь зима на дворе. Теперь, мол, на собственном примере можете на совещании доложить, как важно при движении соблюдать необходимую дистанцию». А после загрузили его в машину, включили «мигалки» на своей «птице-тройке» и под развилистый звон бубенцов, а вернее, милицейской сирены, увезли. Видимо, медаль получать за опоздание и приобретённый при этом водительский опыт движения по зимним дорогам города.

За этой трепотнёй время промелькнуло быстро, вот показалась и злосчастная сберкасса.

«Уложились в три минуты, молодцы», – подумал Белозёров и выпрыгнул из машины напротив центрального входа в сберкассу.

Одна из лампочек сигнализации, выставленных в окно возле входа в сберкассу, истерично мигала. Значит, «сработка» была.

«Попытка проникновения, или опять техника на морозе халтурит?», – подумал Саня.

– Парфёныч, ты осмотрись со двора. Лёвкин, бери на себя боковые двери, а я центральный вход. Разбежались! И осторожней. Если что, мяукайте! Да позадористей и погромче!

Все разлетелись в разные стороны, как вспугнутые кошкой воробьи. Белозёров подошёл к центральной входной двери и стал внимательно осматривать дверное полотно, косяки, замки.

– Так, следов взлома вроде нет, в чём же дело? – тихонько бормотал он себе под нос, продолжая изучать дверь и осматривать находящиеся рядом окна. – Стёкла не разбиты, датчики все на месте. Как спать хочется. На морозе даже больше, чем в помещении. Щас усну. Быррр! – Белозёров так потряс головой, что его шапка, взмахнув ушами, как крыльями, улетела в снег. Он быстро вернул её на голову и частички снега начали таять на его горячем лбу, отчего соображать стало значительно легче.

«Во! Надо было сразу голову в снег сунуть», – подумал Саня, подойдя к входной двери и слегка дернув её за ручку. Дверь не открылась, но немного подалась.

– Вот же, ёшкин кот, – беззлобно выругался он в сердцах – Сбербанк, такие деньги крутят, и не могут нормально двери отремонтировать. Алкаш какой-нибудь опять по пьянке сберкассу с соседним магазином перепутал, дёрнул дверь, а нам лихорадка с геморроем на полночи.

Белозёров подошёл к автомобилю и взял радиостанцию:

– «Жигули», я «сто восемьдесят первый», как слышишь меня? Приём.

– «Сто восемьдесят первый», я «Жигули», ну что там у Вас?

– Прибыли на место. Есть «сработка», лампа мигает. Проводим подробный осмотр. Через пару минут доложу. Передавай объект на патруль и вызывай ответственных лиц за сдачу объекта под охрану, будем осматривать помещение изнутри. До связи. Да, и техника на всякий случай пришли, вдруг где-то обрыв или датчик отвалился. До связи.

Поговорив с дежурной ПЦН, Белозёров вернулся обратно к сберкассе. Мороз потихоньку стал сдавать свои позиции и снежинки в воздухе уже закружились небольшими хороводами. Первым с обхода территории вокруг здания возвратился Лёвкин, за ним подошёл Парфёныч.

– Ну, как обстановка? – спросил Саня, продолжая осматривать снег возле стены сберкассы рядом с её центральным входом.

– У меня всё нормально! – бодро отрапортовал Парфёныч.

– У меня тоже всё нормально, – доложил Лёвкин, поправляя шапку и бронежилет, сбившиеся от бега. – Снег свежий, следов взлома и других человеческих нет.

– Отлично, что нет человеческих след…, – Белозёров осёкся на полуслове и, выкатив глаза, уставился себе под ноги.

На свежевыпавшем снегу, прямо у себя под ногами, он увидел чёткий отпечаток человеческой ступни и красные пятна, похожие на кровь. Человек, если это, конечно, был человек, гулял по снегу, в двадцати шести градусный мороз, явно без ботинок и носков а, проще говоря, босиком. Саня посмотрел на часы.

«Господи святы! 4.30. Неужели глюки начались? И ребятам сказать как-то неудобно. Будут потом ржать и всем рассказывать, что Белозёров у сберкассы следы снежных людей видел», – подумал Саня и потихоньку ещё раз посмотрел себе под ноги, предварительно хороню поморгав глазами. Нет. Глюк не пропал. Под его ногами был явный отпечаток… голой ступни в снегу!

– Беда, – тихо пробормотал он. – Мужики, осмотрите здесь всё ещё раз, я пока техника вызову, – уже громче сказал он и, медленно, нарочито не торопясь, пошёл к машине.

– Ни фига себе! – услышал он вдруг за спиной изумлённый возглас Лёвкина. – Парфёныч, смотри голые пятки и вроде кровь?!

– Какая там ещё кровь, что за пятки такие? Совсем обалдел, стрекозёл ты молодой? Мороз на улице, поехали уже быстрей на «базу», домой, видишь, дедушка совсем замёрз, – бурчал Парфёныч, уже представляя себя с чашкой чая в тёплом гараже.

Не поворачиваясь к ним и ещё больше замедляя шаг, Белозёров внимательно слушал их диалог:

– Вот. Смотри.

– Не вижу.

– Вот! – орёт Лёвкин и, видимо, тычет пальцем в пятна крови на снегу.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – выдохнул Парфёныч и явно оторопел, глядя на отпечатки ног.

– Бабушка-то, глянь, была без ботинок, а ты «Какие пятки?», – ехидничает Лёвкин, – Мороз двадцать шесть. Иоххх…! Даже самому холодно стало! Бррр!

– Ну и чё?

– Через плечо! Иди, докладывай лейтенанту! Где Белозёров-то?

А Белозёров, послушав их разговор, уже развернулся и шёл обратно, поняв, что с ним всё нормально. Потому как все одновременно, то бишь «хором», с ума не сходят. Хотя, конечно, и не факт! Может этот случай как раз и был исключением из правил?

– Ну, что тут у вас? – Саня стал разглядывать следы на снегу, делая вид, что видит их впервые, а затем, придав голосу уверенность знатока, произнёс:

– Да. Похоже, Йети.

– Какие эти? Ты что, их знаешь? – спросил Парфёныч.

– Да не «эти», а Йети. Йети – это снежный человек. Чухонцы неграмотные, дети Севера! Газеты читать надо. Небось, газеты-то не выписываете, а надо бы. Вот вчера в «Полярной Правде» писали, что у нас в сопках появился снежный человек. Это лето было неурожайное, жрать ему, значит, нечего, вот он и спускается с сопок. То собаку поймает, то кошку. Ну, на собак у него, конечно, конкуренты есть – наши бомжики. Те ведь за собаку и убить могут, им пофиг, что он – снежный человек. Они и сами-то от снежного человека почти не отличаются, бедолаги, а в темноте и перепутать можно. Так что, он больше по кошкам специализируется – и конкуренции меньше и справится легче, не покусают, только оцарапать могут. А тут, видать, решил себя и человечинкой побаловать! Потерпевший, вероятно, стал спасаться от него и начал ломиться в сберкассу, а там никого, и она уже под охраной. Вот у нас тревога и прошла. А Йети человечка завалил, на плечо его и в сопки понёс, чтобы там уже без суеты отужинать. Видишь, его следы и пятна крови убиенного ведут прямо наверх в гору.

– Так там общаги… Люди, значит, живут. Не пойдёт он туда, – как-то неуверенно промямлил Лёвкин.

– А, может, он поселился в подвале? А что? И тепло и вода всегда есть. Для него это вообще курорт. Не то, что в холодной пещере, в сопках, – выдвинул свою версию Парфёныч.

– Ладно. Сейчас пойдём по его следам, глядишь там всё и разъяснится, – сказал Белозёров милиционерам. – Дежурной ПЦН сообщите, что мы минут десять-пятнадцать будем находиться на осмотре территории, и на связи нас не будет. Пусть тревоги передают сто восемьдесят второму.

Саня, глядя на ошарашенных увиденным зрелищем сослуживцев, уже не в силах сдерживать смех, прикрывает нос платком и начинает тихонечко хрюкать. – И оружие держать на изготовке, хр, хр, хр…

– Ты чего? – спросил его Лёвкин.

– Так, насморк у меня, – театрально прогнусавил Белозёров, – пойдём быстрее, а то начинаю околевать на морозе.

Ориентируясь по свежим следам и ярким пятнам крови, они быстро поднялись по тропинке к общежитию судоверфи.

У входа в общежитие уже толпились несколько человек, которые что-то активно обсуждали и попеременно показывали руками на окно третьего этажа. Стоило милиционерам подойти поближе, как к ним, отделившись от толпы, бросилась полная женщина. Как потом выяснилось, дежурный администратор этого богоугодного заведения. В своем зелёном клетчатом пальто, закутанная в большой пуховый платок, она была очень похожа на бабушку-сторожа из кинофильма Гайдая «Операция Ы и другие приключения Шурика». Да и в разговоре потом, она сама про себя так и сказала: «Так, сторож я и есть! Только и следи, чтобы чего не вынесли из общежития, да не поменяли на водку».

– Господи! – запричитала «бабушка-сторож», увидав подходящих к общежитию милиционеров, – Хорошо, что вы так быстро приехали, мы только-только успели позвонить. Слава Богу! А то мы не знаем, что и делать! – тараторила она без умолку.

Белозёров решил остановить поток её красноречия:

– Вообще-то, мы по тревоге в сберкассу приехали, но, раз уж мы прибыли сюда первыми, то отвечайте честно и глядя прямо в глаза. Это у вас снежный человек проживает?

«Честные» глаза тётки вначале округлились, но потом, видимо, пришедшая в голову умная мысль привела их в прежнее, нормальное состояние. И она виновато захлопала ресницами.

– Если Вы имеете в виду Прохорова Мишу, то да, у нас, в тридцать первой комнате. Вот такие, значит, дела…

– Ну, Прохоров так Прохоров, – прервал её Белозёров. Ведите, указывайте путь, посмотрим на вашего Йети.

– Нет, Етин живет в пятьдесят четвертой, а Прохоров в тридцать второй, вернее, в тридцать первой. Совсем я заговорилась, голова уже ничего не соображает. Что вы меня путаете?

– Вот те раз, у вас еще и Етин есть? Тогда сначала к Мише, – сказал Саня и сделал жест рукой, пропуская тётку вперед.

Белозёров с Лёвкиным и Парфёнычем, а также присоединившейся к ним небольшой группой зевак, поднялись на третий этаж. Рядом с тридцать первой комнатой были открыты ещё несколько дверей, из которых выглядывали сонные люди и задавали дежурной, шедшей в авангарде процессии один и тот же вопрос:

– Петровна, опять, что ли, Мишка колобродит? Гад! Ни сна, ни отдыха с ним! Милицию вызывай! Да когда он только съедет? Его ведь уже выселили.

Раскрасневшаяся от быстрой ходьбы по лестнице Петровна, не успевала отвечать:

– Вы-то хоть угомонитесь, идите сами уже спать, завтра всем на работу. Не мешайте. Здесь уже милиция, здесь, – она тяжело дышит и хватается за сердце.

– Ну вот, пришли, – Петровна показывает указательным пальцем на одну из дверей в длинном коридоре.

Рядом с этой открытой дверью стоит здоровенный мужик в трусах и белой дублёнке, наброшенной прямо на голое тело. На его полном лице под правым глазом багровеет приличных размеров «фингал».

– Картина Репина «Приплыли». Отойдите с прохода, гражданин, – Белозёров попытался протиснуться мимо мужика в дверь, но манёвр не получился.

– Что значит, отойдите? Я здесь живу!

– Так это Вы Прохоров Миша?

– Не, я Витёк. Мишка вон, на койке отдыхает. Скотина паршивая! Как я завтра с таким «бланшем» на работу пойду? – мужик, не мигая, смотрит подбитым глазом на Белозёрова.

– Пардон, любезный! Паршивая скотина – это Вы кому сейчас сказали?

– Извини, лейтенант, это я не про тебя. Вон про этого урода! – мужчина отошёл от двери, махнув рукой в глубину комнаты.

Зрелище, представшее взору вошедших в комнату, было не для слабонервных. На кровати справа от окна лежал ничем не прикрытый человек в кальсонах непонятного цвета. Его изрядно помятая и давно не бритая физиономия цветом напоминала созревший баклажан. Лоб был рассечён небольшим шрамом, из которого текла кровь. Кровь текла не очень сильно, но, видимо, достаточно давно, отчего наволочка на подушке пропиталась насквозь. Мужика трясло сильной дрожью, и было слышно, как стучат его зубы.

Белозёров повернулся ко второму обитателю комнаты, толстому мужику в дублёнке, который представился именем Витёк:

– Виктор, а что у вас тут произошло? Рассказывайте, не торопясь и в деталях.

Мужик вопросительно посмотрел на Петровну, и как бы заручаясь её поддержкой, начал:

– Подробно? Значится так…

Из сбивчивого рассказа Витька, Белозёров понял, что Мишу, по жизни отличного токаря, за систематическую пьянку уволили с работы, и он потерял право жить в общежитии. Но комендант из жалости дала ему ещё три дня срока на проживание, при условии, что он бросит пить и устроится на работу в какой-нибудь другой цех предприятия, хотя бы чернорабочим.

– Это и сгубило, – продолжил свой рассказ Виктор, – Решил Мишка бросить пить. Сказал-сделал! И бросил резко, сразу. А кто так делает? А? Надо же постепенно, а у него уже времени в обрез, жить негде, кроме общаги, вот он и «завязал», как стоп-кран дёрнул. Резко! Бам! Белочка-то к нему из леса и пришла, белая такая, белее не бывает, горячечка…

Мужик прошёл к столу, глотнул воды из стоявшего на нём стакана и продолжил:

– Ну, короче. Пришёл я со смены, помылся. Поел. Посмотрел немного телик и лег спать. Отрубился сразу. Вдруг чувствую, что кто-то лупит меня по лицу, да больно так! Открываю глаза – Мишка! Глазами вращает дико и всё норовит меня ручищами своими за горло ухватить. Ну, меня уговаривать долго не надо, вскочил я с койки, да и влепил ему затрещину. Он шасть в ванную, там закрылся и не выходит, как я не звал. Боится, видимо. Я сразу к Петровне, что, мол, делать, он же в таком состоянии что угодно может натворить, «белка» скачет же, – мужик опять глотнул из стакана и посмотрел на дежурную.

Теперь, видимо, настала очередь говорить Петровне, что она и начала делать без промедления:

– Прибегает ко мне Витёк, так, мол, и так, что делать? Вернулись мы в комнату, стоим у закрытой двери в ванную, а там тишина. Господи, думаю, повесился, что ли? Ломай, Витя, дверь, говорю! Ну, Витюле это без труда, он дверь с первого удара и высадил. Забегаем в ванную, а там пар, не видно ничего. А Мишка – паразит открыл горячую воду и давай нас из душа поливать! Знаете ведь, как сейчас в морозы воду греют – это ж кипяток! Мы и шарахнулись в разные стороны, а он, весь мокрый, из ванной выскочил и в дверь. Я попыталась его за майку схватить, так он разорвал её и вырвался. Буквально весь голый! Коридор у нас длинный и большим окном на улицу выходит. Так вот, он по коридору разбежался, потом руки так сложил, как ангелочек, перед собой и… ласточкой в окошко-то и улетел. Мы опешили, потом бегом вниз, думаем, может, жив ещё, ведь третий этаж всё-таки. На улицу выскочили и сразу под окно. С перепугу даже в «скорую» не догадались позвонить. Ищем его, а под окном-то и нет никого! Мы наверх смотреть стали, может, думаем, за провода зацепился и висит там, бедолага, под напряжением, трясётся?

А там тоже никого! На улице мороз, мы закоченели быстро и вернулись в общежитие, выбежали-то почти неодетыми. Ну, потом стали решать, куда звонить, что говорить. Улетел, мол, человек на небеса, как ангел. Так ведь никто не поймёт нас, самих в дурдом отправят. В результате в милицию всё-таки позвонили. Объясняли, правда, долго, что да как. Подъехать они согласились, только сказали, что если мы соврали, то всех нас в медицинский вытрезвитель отправят, потому что такое только по пьянке и можно выдумать. А минут через пять Мишка и сам появился, откуда ни возьмись, а потом и вы подъехали. Вот, теперь сами решайте, что дальше делать. Вам, как говорится, и флаг в руки, а я снимаю с себя всю ответственность за дальнейшее. У меня и так завтра неприятности будут, как пить дать! За окно разбитое и за всё… – Петровна тихо заплакала.

«Не было печали, да черти накачали», – подумал Белозёров и подошёл к кровати, на которой лежал с разбитой головой «ангел», по имени Михаил, и по фамилии Прохоров.

– Ну что, документы есть, снежный человек?

Мужчина молча кивнул и показал рукой на пиджак, висевший на стуле рядом с кроватью. Белозёров, стараясь не делать резких движений и внимательно наблюдая за реакцией Мишки, медленно, чтобы не вспугнуть «ангела», а то не дай бог опять улетит, достал из пиджака его паспорт.

«Сейчас открою паспорт, а там запись “Архангел Михаил”», – усмехнулся про себя Саня, но вслух этого не сказал, а начал негромко читать:

– Прохоров Михаил Анатольевич, 1953 года рождения, место рождения – Великие Луки. Так, далее, прописка…

Белозёров читал не торопясь, продолжая внимательно наблюдать за Михаилом. Вдруг лицо «ангела» начало как-то дёргаться, и он стал странно улыбаться и вращать по сторонам безумными глазами. Саня, держа паспорт в руке, медленно пятясь назад, отошёл к своим ребятам и очень тихо шепнул Лёвкину:

– Вызывай двадцать шестую бригаду.

– Какую бригаду? – не понял Лёвкин.

– Ну не штукатуров-отд ел очников, это точно! Двадцать шестую, из психдиспансера. Короче, звони ноль три, там знают. Их это клиент! Объяснишь, что у товарища голова временно не работает, и что он с «белкой» крепко дружит на почве алкоголя, там поймут.

Время тянулось как густой кисель, льющийся из бездонной чашки. «Скорая» ехала минут двадцать пять. «Чтоб всем так жить», – скажет потом Парфёныч, вспоминая нормативы времени прибытия, установленные в их отделе охраны.

А в это время Саня исполнял роль психотерапевта и, как мог, заговаривал Прохорова, не давая ему сосредоточиться. Но, глаза у Мишки бегали по сторонам всё быстрее и быстрее, и в самый пик их полёта в комнату вошли два здоровенных санитара, из-под пальто которых выглядывали белые медицинские халаты. У одного из них в руках, которыми, как говорят в народе, медведя удавить можно, была «смирительная» рубашка.

Что после этого началось – описанию не поддаётся. Мишка при виде санитаров, почему-то с криком: «Хрен вашей морде, дяденька Биденко!», вскочил с кровати и заметался по комнате, как раненый зверь, с разбега взлетая на стены и не бегая, разве что, по потолку. Три милиционера и два санитара, не смотря на всю их выучку, минут десять не могли спеленать злосчастного каскадёра в кальсонах в смирительную рубашку. После окончания этого весёлого до жути циркового представления упакованного Мишку положили на кровать, а остальные расселись кто где, тяжело дыша и переводя дух. Только Лёвкин рассеянно шарил взглядом по полу комнаты, безрезультатно ища глазами пуговицу, «с мясом» оторванную в пылу возни с Мишкой.

– Ну что, лейтенант, будешь забирать своего клиента? Он у тебя, вроде, сберкассу грабанул? – хохотнул один из санитаров.

Саня устало посмотрел на шутника, но даже не смог ответить чем-нибудь в том же духе:

– Ты хочешь, чтобы дежурный по райотделу меня пристрелил из своего табельного оружия? Нет уж, ребята, грузите клиента к себе и с богом, в «дурочку»! А я в рапорте напишу, что это было кратковременное отключение электричества, то бишь, «ложное срабатывание», со всеми вытекающими из этого последствиями. Где-то так…

После того, как Мишку сопроводили до машины скорой помощи, Белозёров, Лёвкин и Парфёныч подошли к окну, из которого тот пытался улететь на небо. К их удивлению, стекло не было разбито полностью, только посередине зияла чётко очерченная чёрная дыра, как от большого футбольного мяча. На раму кто-то уже набросил старенькое синее одеяло, видимо, чтобы не так сильно тянуло морозным воздухом с улицы.

– Ммда, – промычал Лёвкин.

– С какой же космической скоростью надо было бежать, чтобы так сподобиться и улететь, да при этом ещё и в живых остаться? – сам себе задал вопрос Парфёныч и тут же ответил на него:

– Видимо, крылья выросли! Не иначе.

– Жизнь заставит, улетишь. Он ведь ангел, или может им скоро станет. Да, точно станет, если и дальше будет так жить. Ладно, мужики, пойдём к машине, нас уже диспетчер, наверное, устала вызывать по рации, – сказал Саня и устало побрёл вниз по лестнице.

Следом за ним шли Лёвкин с Парфёнычем, а чуть позади плелась на своё рабочее место, тоже ужасно уставшая от этой безумной ночи, «сторож-администратор» Петровна.

– Ну, теперь всё ясно, как божий день! – подвел итоги рассудительный Лёвкин. – Прохоров улетает в окно и, чудом уцелев, начинает метаться по улице. Когда мороз ставит его голову немного на своё место, и «белочка» временно отступает, он, замерзая, ищет убежище. Инстинкт самосохранения у него же ещё не атрофировался. Первое, что попадается ему на глаза, это сберкасса. Он ломится в дверь, дёргает её. Бах, трах и пошла «тревога»! А поскольку он был босой, да с разбитой башкой, то становится совершенно понятно, откуда взялись «голые пятки» и кровь на снегу возле сберкассы.

Белозёров рассмеялся:

– Твои бы дедуктивные способности, да в мирных целях. А, в общем, всё верно. Слушай, Лёвкин, а ты действительно поверил, что это мог быть снежный человек – Йети?

Услышав знакомое слово, в разговор тут же вклинивается, так долго молчавшая, что было ей не свойственно, Петровна:

– Что, теперь к Етину пойдём? Он живёт в пятьдесят четвертой. Надо вернуться на пятый этаж. Ох, хо, хо. Но он сегодня вёл себя хорошо. Чуть-чуть всего был выпивши, и уже спит, наверное…

Белозёров тихо заскулил, как собака, и еле выдохнул:

– Неее…ет. Етина я сегодня уже не выдержу, тем более что он ещё не «ангел». А я специализируюсь теперь исключительно по летающим особям, – и, ускорив шаг, Саня побежал вниз по лестнице к выходу из общежития.

Потом ребята молча ехали в машине на «базу», вспоминая увиденное и где-то в глубине души жалея бедного летающего Мишку Прохорова. И только вернувшись в тепло ПЦН, отогревшись горячим чайком и расслабившись, рассказали историю про «ангела» дежурным девчонкам на пульте охраны. Может, немного где-то привирая, ну, конечно, самую малость, и чуть-чуть приукрашивая события для придания комичности этой ситуации. Девчонки хохотали. Эх, молодость, молодость…. А что делать – чем хуже живём, тем больше хочется посмеяться над такой жизнью.

«Ну вот, так и не удалось поспать», – думал Белозёров, собирая оставленную в коридоре перед выездом по тревоге, старенькую потёртую раскладушку. Саня взглянул на часы, 7 часов 30 минут.

– Опаньки, когда уже спать? Написать отчёт по дежурству, да ждать новую смену. Ведь сглазил же, балбес, голова без мозгов! «Только бы тревог не было ночью!» А сон был хороший, жаль, что не досмотрел до конца, а то помылся бы с девчонками в душе…, – и он зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть, а с пульта в это время слышался девичий смех и голос Лёвкина:

– Да чего вы ржёте? Я точно говорю. Мы подъезжаем к общаге, а он уже высоту набирает…