Читать книгу Ось второго порядка - Александр Шорин - Страница 16

Меня зовут Виктор.

По крайней мере, такое имя указано в моем паспорте. Кто я на самом деле – не знает никто, по крайней мере, я – точно не знаю. Из зеркала на меня смотрит измученный, уставший, но симпатичный молодой человек с тёмными, вьющимися, растрепанными волосами. Мне знакомо и приятно это лицо, но у меня чёткое ощущение, что лицо это не моё. Это наваждение приходит каждый раз, как я подхожу к зеркалу. Но я привык и уже не отшатываюсь от зеркала, как в первый раз. Машинально беру расчёску со столика около кровати и начинаю с удовольствием причёсываться.

Медсестра Валечка уже сменила бельё и немного ещё замешкалась, что-то поправляя и глядя на меня исподтишка. Кажется, я ей нравлюсь.

Вдруг я прихожу в себя, останавливаюсь, неприятно удивившись самому себе, бросаю расческу и снова растрёпываю волосы. И так каждый раз. Это превращается в кошмар… Валечка испуганно вздрагивает и уходит.

Когда я очутился в онкологической больнице, я был уверен, что живу в городе Свердловске и работаю журналистом. Вот несколько заметок из блокнота – одной из немногих вещей, оставшихся от моей прошлой жизни. Благо, всегда ношу его с собой.

…Совсем недавно пришел в себя – сегодня первый день, когда могу что-то царапать в своем блокноте. Что-то очень любопытное происходит с моими глазами: стоит чуть-чуть изменить угол зрения, и буквы начинают расплываться, иногда мне даже кажется, что они сознательно нагромождаются друг на дружку, издеваясь надо мной. Доктор говорит, что это нормально после операции, и скоро всё пройдет…

Я лежу в новом корпусе онкологической больницы, что на краю нашего города. Больница – просто блеск! Говорят, что это любимое детище нашего губернатора, «на личном контроле» так сказать, поэтому здесь всё на высшем уровне, напоминает булгаковскую клинику доктора Стравинского (мне, по крайней мере). Психиатров, правда, нет – все больше хирурги, но сумасшедших хватает… У всех нас (а в палате нас трое) диагноз один и тот же: опухоль головного мозга, а это, я вам скажу, к сумасшествию очень даже располагает…

…Опять начались головные боли. Валечка вколола мне что-то в ягодицу. Клонит в сон.

Если верить моим часам, то сегодня 24-е число. Значит, я здесь уже пять дней (и все пять помню очень смутно). ПЯТЬ! Начхать на эту «утку», да и на санитарку-дуру тоже. Перетерплю как-нибудь… Главное, очень хочется вспомнить всё, что со мной случилось!

Помню вот что: стоял первый теплый день мая, и я в своей куртке «кожзам» просто изнывал от жары. Ещё бы – всю неделю погода делала жуткие выкрутасы: днём, как правило, шёл дождь, временами переходящий в снег. И когда я этим утром увидел на термометре +8 (было семь утра), то, естественно, надел куртку. Пожалеть об этом пришлось ближе к обеду – по моим ощущениям к этому времени температура была уже около двадцати градусов, и я весь взмок, пока шёл от редакции к Дому Культуры.

Накануне я брал интервью у директорши этого заведения – стервозной бабы под сорок, – и в тот день нёс на её суд уже готовый текст статьи. Мне, помню, ещё не очень повезло – когда пришел, у неё в кабинете была «оперативка». Сунул было нос, но, увидев её, распекающую с десяток своих сотрудниц, поспешно убрался обратно в коридор, сел на стул и вынул книжку, чтобы скоротать время.

Чтение, однако, не шло – я вспомнил, что мне сказали в редакции про эту бабу: «Вредная как сам черт, журналистов терпеть не может. Смотри – всю душу вынет!» Я вытащил из сумки и медленно перечитал текст статьи, и он мне совершенно не понравился. Ну, да, волков бояться…

Вот тут-то все и началось. У меня прихватило сердце. Причем так сильно, что я подумал, что сейчас упаду в обморок. То-то весело будет! Мелькнула мысль, что сегодня с утра я много курил, а вчера лёг очень поздно и не выспался…

Однако слегка отпустило. Сжав зубы, я расстегнул одну пуговку на рубашке и, сунув в образовавшуюся щель ладонь, прижал её к груди – стало, вроде бы, чуть-чуть получше. В это время из кабинета посыпались сотрудницы, некоторые кивали мне в знак приветствия, на лицах их читалось облегчение. Я, вздохнув, встал, всё ещё не веря, что смогу удержаться на ногах, и поплелся в директорскую берлогу с самыми дурными предчувствиями.

– Давайте, давайте свою писанину! – эта полная дама едва удостоила меня взглядом, совершенно проигнорировав моё приветствие, и уставилась в написанные мной строчки так, будто я ей принес чью-то анонимку в её адрес. Дойдя примерно до третьей строчки, она подняла на меня негодующее лицо и слегка приоткрыла рот…

Однако чем она осталась недовольна в моей статье, я так и не узнал – в этот момент словно чья-то невидимая рука стальными тисками сжала моё сердце, и я, каким-то шестым чувством осознав, что оно больше не бьется, начал валиться набок, на миг потеряв всякий контроль над своим телом. Сознание почему-то оставалось совершенно ясным – я, так и не почувствовав удара, тупо взирал на ножку письменного стола, обреченно думая о том, какой переполох вызовет сейчас моё падение.

Длилось это целую вечность. Тишина заполнила меня без остатка, боль куда-то ушла, а затем вернулась, но слабее. В этой тишине я почувствовал частые-частые удары своего сердца и холодный пот, стекающий по спине. Я как мог поспешно вскочил на ноги, со словами «Всё в порядке, не беспокой…», и остолбенел: директорша сидела неподвижно, как статуя, уставив свой негодующий взор в то место, где я сидел до своего падения. Я осторожно дотронулся до её руки – та была тёплой, но какой-то безжизненной. Взгляд её был осмысленный и какой-то замороженный.

В панике я рванулся к двери, распахнув её резким движением. Дверь глухо ударилась обо что-то твердое. Я протиснулся в щель и увидел одну из сотрудниц Дома Культуры (кажется, Настя её зовут), наклонившуюся к двери. Подслушивала?

Она также была неподвижна. В панике я, обогнув её, вылетел в коридор – тот был полон восковых статуй, выглядевших до абсурдного неестественно: в конце коридора техничка, с ведром в руке, сморкалась в видавший виды носовой платок, а в двух шагах от неё миловидная девушка, наклонясь, поправляла слетевшую туфлю.

Я прошёл на лестницу, где обычно курили, доставая сигарету. Здесь картина была ещё интереснее – парень в зелёном пиджаке держал в вытянутой руке зажжённую спичку, а девушка, слегка наклонясь, утопила в этом огоньке кончик своей сигареты. Огонёк стоял совершенно неподвижно.

Сейчас я этого уже не могу вспомнить, как бы ни хотел – воспоминания уходят, расплываются. Это похоже на то, как видят отдалённые предметы близорукие люди.

Когда я вышел из больницы, оказалось:

1. Я не помню, где живу, не помню своих друзей и знакомых.

2. Моё имя – Виктор – осталось в памяти с того времени, когда я ещё что-то помнил.

Выяснилась куча противоречий между тем, что подсказывала мне память, и реальностью.

1.Так, например, судя по записям, у меня был сердечный приступ, а оказался я почему-то в онкологической больнице с опухолью головного мозга. Опухоль, к счастью, оказалась, операбельной, и ее успешно удалили. О пробелах в памяти я, по совету моего врача (Валерий Петрович его зовут) особенно распространяться не стал – иначе оказался бы в психушке, а не на воле.

2. Если то, что я помню – правда, то я должен был бы как журналист оказаться в больнице со всеми документами, а документов при мне не оказалось – ни паспорта, ничего.

3. Непонятно, как я вообще сюда попал без документов! Я спрашивал, конечно, об этом, но… Все молчат, будто так и надо, даже Валерий Петрович. Тот вообще, со свойственным врачам цинизмом, сказал мне: «Не лезь в это дело! Знаешь, сколько стоит твоя операция? То-то! А за тебя всё уплачено, куча денег, причем наличными!»

Только от Тольки, соседа по палате, выяснил что-то новое: по его словам, меня привела какая-то девушка, сказавшая, что нашла меня где-то за городом (!) и, проявив большую активность, добилась, чтобы меня положили на обследование. Конечно, ничего бы у нее не вышло, но! Свою просьбу она подкрепила большой суммой наличных. Неудивительно, что для меня сделали исключение.

В общем, запутано все. Особенно с деньгами: на моё имя (представьте, было записано просто «Виктору» – и всё!) – в больнице ею была оставлена холщовая сумка, битком набитая пачками крупных купюр. Огромная сумма! Кроме денег, в сумке не было ничего. Даже записки. Девушка не оставила своих координат и ни разу не пришла меня навестить. Вообще никаких посетителей у меня не было – до самой выписки.

Воспоминания о том, кто я и чем занимался до больницы, стирались из моей памяти с неимоверной скоростью, тогда как всё, что было в больнице и после, я помню совершенно отчётливо.

Рациональность мысли я не потерял: первым делом снял квартиру и сделал себе документы. Фамилию выбрал себе в честь героя Рафаэля Сабатини Питера Блада, в общем, стал Виктором Бладом. Над отчеством тоже долго не думал: решил, что буду Викторович.

Следующий шаг – купил квартиру: денег хватило на двухкомнатную, ещё и на кое-какую обстановку: я решил не скупиться и потратил их почти все.

Нашёл на улице пожилого, но очень приятного кота и назвал его Стасом. По-моему, у меня когда-то был кот. Рыжий и очень умный.

Ни одного конца своей прошлой жизни я так и не откопал. Девушка – моя единственная зацепка – тоже никак не проявилась, хотя я оставил Валерию Петровичу свой адрес. Поэтому начал досконально и скрупулезно записывать все, что со мной происходит. Вдруг снова потеряю память.

Я начал искать работу журналиста.

Почему вдруг журналиста? Было две веских причины выбрать именно эту профессию. Первая – то, что, судя по утраченным воспоминаниям, именно этим я когда-то зарабатывал себе на хлеб. Вторая – мне казалось, что подобная работа позволит мне рано или поздно встретиться с тем, кто узнает меня (или я кого-то узнаю), а, кроме того, позволит иметь время и возможности для расследования собственного прошлого. Третья причина заключалась в том, что порой тексты сами просто лезли из меня, причем без особых усилий с моей стороны.

Для написания первой статьи пришлось посидеть в библиотеке и Интернете. Но главное – результат мне понравился.

Нигде не работая в штате, я писал и публиковал статьи о вреде курения и пива, о хороших и плохих депутатах… Иногда – откровенную лабуду и «заказуху», впрочем как и все известные мне журналисты. «Кухня» в этой профессии, как и во многих других, иногда бывает «с запашком».

Тематические статьи я всегда писал с особым удовольствием. Даже не потому, что писать их легко (зачастую это совсем не так), а потому что из меня при их написании лезли воспоминания. В процессе создания статьи я, бывало, «отключался» – писалось как-то само собой. При этом «всплывали» факты из собственного прошлого, доселе мне самому неизвестные, и я использовал их.

Иногда мне казалось: ещё чуть-чуть, и я начну вспоминать. Только казалось – к сожалению.

Вскоре я устроился на первую свою работу в журнал, потом оттуда уволился. Время от времени терял работу, находил новую, но меня не покидало беспокойство. И однажды я вспомнил еще кое-что, и ноги сами понесли меня по когда-то знакомой дороге.