Читать книгу Расторжение - Александр Скидан, Сергей Ромашко - Страница 16

Дыша как дышится – толковым словарем

на толковище безударном,

где ять и ижица, униженно виясь…

Как им на горло песней наступили

(О, если б Песнью Песней)

санитары-краснодеревщики, Аз, денщики,

воспрянувшие радостно у входа в разогнанную

Учредилку, те,

что учредили для бытописанья

подобие диеты пуританской —

по-руссоистски приспустив портки

как западникам, так и русофилам

(Кириллу и Мефодию).

                                   Кириллиц

дружины добровольческие шли под трибунал,

под гарнитуру таймс в створоженной

фасетке. Но дышали:

как дальнобойным эхом из Парижу контуженные

мальчики – картечь, ком.патриоты, юнкера,

с начинкой разнокалиберного разночинства, —

заколотые опосля в райке,

в том, достоевском, в доску поминай

как звали, не увидевшие «Федры»

в дистиллированные Цельсием бинокли

армейские, с обратной перспективой,

всклянь налитые дисциплиной смерти,

                                                 обороной

консервов твердой крови,

плазмы вшей окопных, взматеревших

на поминках по стратегически-соборному

сырью, клиническому донорскому долгу

словесности отечественной. Амен.

Иль в самом деле оказался прав

от православной церкви отлученный

боярин, призывавший: мiру – мир,

земля – крестьянам, хижины – дворцам,

а небо Аустерлица – Андрею

Болконскому; и что в Эгейском море

нам нечего топить, кроме цепей и эпоса

Гомера?

                         …Когда бы я не видел эти игры

коллежских регистраторов, с повинной

являющихся к смердяковым власти…

Одна отрада: хмурый Ходасевич

повелевает умереть отсюда

ночными и безумными словами, разящими —

как бы мираж

в пустыне сей. И я это

увидел.

                         Прощай, прощай. Не помни обо мне.

Но, ижицу с фитой храня в обойме,

склоняй тех, в пыльных шлемах, комиссаров

к классическому правонаписанью,

классическому.

Откуда готика, откуда прежде сны,

откуда рог возвышенной луны,

и хвойный дух в лесах белопогонных,

и снеги идут. В зеркалах – темноты,

и пропуски в словах; Санкт-Петербург,

ума единорог, откуда морок

второразрядный, инфлюэнца, насморк

и кенотаф из скандинавских плит?

Избыток, патока несбыточного рая,

твердыня и цезура мира,

                                                          крен

балтийской синусоиде.

Харибдой

и Сциллой промеж ног прыжок и фрахт,

и поворот винта суицидальный, – вся

подноготная. И причащенье

булыжником с бумажной мостовой.

А что пенька и лен в твоей Тавриде?

В скалистых фьордах фолианты Фрейда

листай, там все написано о смертных,

торгующих деторожденьем смертных.

Нуте-с…

                    В оранжерее разоренной

Биржи

раскрой объятья залетейской стуже

и яблочком катись по Малой Невке,

на частничке к Некрасовскому рынку,

к подстриженному аглицкому парку,

где вреден Север, где скрипят полозья

как армия писцов нотариальных.

Здесь похоронен неумытый князь.

В камзоле? В тоге? Прах

ни отряхнуть, ни вытряхнуть.

Санкт-Петербург ума,

откуда готика, когда еще не назван

никак, – но существует? Существуй!

Как ты да я, как гений и злодейство.

Откуда готика? Откуда прежде сны.

Откуда рог возвышенной луны.

«Все, кто блистал в тринадцатом году, —

лишь призраки на петербургском льду».

И хвойный дух в лесах белопогонных;

подошвы чуют гуд грунтовых вод.