Читать книгу Дети распада - Александр Степаненко - Страница 2

Несколько лет назад мне довелось разбирать завалы в одной из старых московских библиотек. Власти города выделили деньги на их приведение в порядок, и в нашу школу из департамента образования пришла разнарядка: оказать необходимую помощь. Ну а кого же еще могли послать этим заниматься, как не учителя литературы? Послали меня.

Наша задача (то есть моя, еще двоих моих коллег из школ нашего района и нескольких работавших в библиотеке женщин пенсионного возраста) заключалась в том, чтобы отделить бесполезную макулатуру от тех книг, которые все еще сохраняли актуальность, а потом ценные библиотечные фонды аккуратно упаковать в коробки и отправить на время ремонта на хранение в какой-то близлежащий подвал.

Целую неделю мы разгребали горы бумаги, и оказалось, признаться, что ценного там не так уж и много. Все хорошие книги в смутное время из библиотеки растащили; в основном, это сделали «читатели», против которых библиотека не могла, как раньше, принять никаких действенных мер: жалобы по месту жительства, работы или учебы уже не работали – всем было на них глубоко наплевать.

Дело близилось к концу, и содержимое очередного стеллажа я готовился полностью отправить на помойку, когда вдруг среди вскользь просматриваемых книг наткнулся на небольшую стопку толстых школьных тетрадок. Всего их было шесть штук, и внимание мое в первый момент привлекли не столько они сами и даже не то, что в них содержалось. Меня удивило то, как они были разложены: по две штуки, перевязанные скотчем, они лежали попарно, словно обнявшись, и в каждой паре одна тетрадка была в темно-синем, другая в красно-розовом переплете. Из-за такого сочетания цветов мне в голову пришла, конечно же, избитая банальность; каково же было мое удивление, когда, разрезав скотч, я действительно обнаружил: то, что содержится в синих тетрадках, написано юношами, а то, что в красных, – девушками. Это было понятно потому, что повествование везде велось от первого лица; при этом в каждой паре тетрадки оказались связаны между собой не только скотчем – во всех трех случаях это были изложенные с разных сторон и, в результате, дополняющие друг друга части одной и той же истории.

Более того: довольно многое в их содержании совершенно четко указывало на то, что и все эти шесть тетрадок не зря оказались в одной стопке. Совпадение основной темы повествования, примерно одинаковый возраст рассказчиков, близость описанных событий во времени, странные, побочные, как будто бы нечаянные пересечения в сюжетах трех историй – не так уж много, но вполне достаточно, чтобы нельзя было это списать только на случайность. Естественным образом, у меня возникло предположение, что на самом деле автор у всех сочинений один и тот же, а распределение историй по тетрадкам, выбор переплета и попарная перевязка прозрачной лентой – просто дополнительные элементы его творческого замысла; возникло, но тут же и споткнулось: почерк во всех шести рукописях был совершенно разный, причем в синих тетрадках – везде, определенно, была мужская рука, а в красных – женская. Окончательно запутывала ситуацию еще одна загадка: судя по цвету чернил, каждая пара тетрадей была написана одной и той же шариковой ручкой. В одном случае чернила были темно-синими, в другом – черными, в третьем – скорее голубыми.

Я попытался выяснить, откуда могли появиться эти тетради там, где они были мною найдены, но никто, как и ожидалось, не смог дать мне на этот вопрос сколько-нибудь внятного ответа. Удалось лишь установить, что в прошлом при библиотеке был литературный кружок. Но детектив и здесь не заладился. Содержащиеся в тетрадях указания на имена и фамилии, на номера школ, на различные названия, а также некоторые другие детали позволили мне довольно быстро, посредством социальных сетей и личных контактов, выяснить: передо мной были, ко всему прочему, еще и не вымышленные, а вполне реальные истории реальных людей, моих, к тому же сверстников. И у этих реальных людей была также вполне реальная последующая жизнь. Но никогда в этой реальной жизни они не посещали литературных кружков и не были в той библиотеке, где я нашел заброшенные рукописи. Герои трех историй вообще никогда и нигде не пересекались друг с другом. Мне также не удалось проследить – ни в самих рукописях, ни в ходе наведения справок – никаких общих для всех героев знакомых. А это означало: ни написать самому все три истории, ни даже собрать в одном месте написанное кем-то еще – было просто некому.

Получалось: у найденных тетрадей не было ни малейших шансов оказаться в одной стопке.

Как же тогда это произошло? Тому – не находилось никаких объяснений.

Мысль воспользоваться последней возможностью что-то узнать, обратившись непосредственно к кому-либо из рассказчиков, понятное дело, не раз и не два приходила мне в голову. Я даже написал и почти уже отправил одному из них сообщение через фейсбук. Но – в последний момент остановился. Перечитав свое письмо несколько раз, я понял, что так и не смог придумать достаточно убедительных оснований для не слишком деликатного вмешательства в личную жизнь незнакомого мне человека.

Возможно, это не получилось у меня потому, что я и сам-то толком не знал, что именно я хочу выяснить. И в самом деле: а что бы изменилось, если бы мне удалось установить авторство? Наверное, почти ничего.

Мое небольшое расследование уперлось в тупик, но именно это и подвигло меня, в итоге, к решению опубликовать рукописи. Много раз перечитанные тетрадки зажили для меня своей жизнью, отдельной от настоящих имен и фамилий. Это были уже не реальные истории реальных людей, которые непонятным, мистическим каким-то образом ждали того момента, когда я обнаружу их на шатающемся стеллаже. Это были уже и не просто три разных истории. Возможно, так оно было кем-то задумано: и содержание найденных тетрадок постепенно сложилось для меня из шести лоскутков в единую, целостную картину – картину безвозвратно потерянного для меня самого мира. Того мира, который каждый из нас утрачивает, оставляя позади детство и юность; а в данном случае – еще и того мира, который вместе с детством и юностью остался за рубежами грандиозного и, вместе с тем, до сих пор далеко не в полной мере осознанного, а тем более, понятого события – события, заразившего, между тем, на всю оставшуюся жизнь кровь целого поколения. Быть может, даже не одного.

Поэтому – я больше не стал ничего выяснять. Случайно или неслучайно – эти обнявшиеся синие и красные тетрадки попали ко мне в руки; и я просто решил закончить кем-то и когда-то начатое. Неважно кем, когда и для чего.

Я изменил имена и фамилии, изменил или убрал все то, что слишком явно указывало бы на реальных людей. Как у учителя словесности, у меня, конечно же, чесались руки подвергнуть хотя бы небольшой редакции не совсем еще зрелые, где-то угловатые, с неуклюжей «раскачкой» в начале рукописи. Но я не стал этого делать. Все авторские тексты я оставил как есть, сохранив почти везде даже орфографию и пунктуацию. Я лишь скомпоновал истории в том порядке, который показался мне наиболее логичным, снабдил заголовками, а также сопроводил некоторыми собственными комментариями: сносками, вступлением, заключением.