Читать книгу Мятеж. Книга 1 - Александр Теущаков - Страница 2

В давние времена, когда Сибирью правил хан Кучум, там, где протекала Обская старица, за высокими холмами, поросшими соснами и кедрами, на правом берегу возле реки небольшим числом расположились татарские юрты. Минули века, прежде чем наравне с исконными жителями русские поселенцы заимели права и дали этому месту тюркское название – Каштак. Только в середине девятнадцатого столетия в Обь-Томском междуречье образовалась деревня Каштаково. Какая фамилия стала родоначальной в Каштаково, выяснить трудно, но местные старожилы, пользуясь прежними данными, утверждали, что одними из первых были Саркуловы, Теущаковы, Бетенековы, Садкины…

Егор Тимофеевич Саркулов считался в деревне Каштаково зажиточным крестьянином, его предки поселились рядом с Обью еще в прошлом веке. Постепенно прибывали новые люди и к 1914-у году, в Каштаково уже насчитывалось около семи десятков дворов, где проживало более трехсот человек. Каждая семья имела свое хозяйство: дом, скотину и какой-нибудь приработок. Кто-то занимался охотой, рыбалкой, заготавливал сено, а кто-то, добывая пушнину, свозил ее в волость или губернию и продавал купцам.

Егор к тому времени владел артелью по переработке пихты и, методом выпаривания лапника, добывал масло. Помимо этого промысла, постепенно приобщался к шорному ремеслу. Осваивая новое производство, Егор специально ездил на левый берег Оби в городок Колывань и брал уроки шорного мастерства, а через некоторое время уже сам изготавливал кожаные изделия: ременную упряжь, седла, уздечки. Когда дело пошло и стало приносить прибыль, пригласил несколько мужчин и организовал товарищество. Егор и напарники самостоятельно дубили кожу, и никому не доверяли это важное дело. Спрос на изделия вырос и некоторые колыванские мужики сами приезжали к Егору за товаром. Естественно, после дела, пошедшего в гору, мужчины в товариществе стали хорошо зарабатывать.

Подрос сын Миша, единственный ребенок в семье Саркуловых и после учебы в городе, вернувшись в деревню, приобщился к отцовскому ремеслу. Поначалу Егор возил товар на базар в НовоНиколаевск, иногда выбирался в Томск, но когда среди коневодов прошел слух, что его шорные изделия не только красивы с виду, но и добротны, предложили сдавать партиями в Колывань, где устроилось немало людей, занимающихся ямщиной.

Некоторые каштаковцы завидовали состоятельному Егору, ведь не у всех крестьянин мозги работали правильно и руки были «заточены» под нужное дело. Отдельные мужики, вместо того, чтобы трудиться, пили самогонку, ленились обрабатывать свои наделы и засеивать их культурными растениями. В сравнении с некоторыми односельчанами в небольшой семье Саркуловых ленью не страдали, все принимали участие в успешном процветании семейного дела. Помогали друг другу и родные братья Егора, живущие со своими семьями в соседних дворах.

Все бы продвигалось хорошо, не дойди до Сибири тревожная весть о войне, объявленная Германией России. Европа содрогнулась от столкновения двух коалиций. Эхо войны докатилось и до сибирской деревни, в которой прошла мобилизация мужского населения. Через полгода призвали в армию Саркулова Егора и его сотоварищей. Оставив обе артели на родного брата Петра-инвалида и пятнадцатилетнего сына Михаила, Егор отправился на войну защищать интересы царской России.

С далекого фронта письма приходили редко, а потом совсем прекратились. О Егоре известий не было. В село Вороново и деревню Могильники возвращались солдаты, покалеченные на войне, но никто не слышал о Саркулове.

И вот однажды в 1917-м году с левобережного села Вьюны, приехал в Каштаково бывший солдат, ставший инвалидом по ранению, он и рассказал семье Саркуловых, как они с Егором бежали из германского плена и растерялись по дороге домой.

События в действительности обстояли так: в 1916 году Егор был ранен в бою осколком от снаряда, ему повредило левое бедро. Саркулова, будучи без сознания, немцы пленили. После того, как Егора подлечили в госпитале, с пленными русскими солдатами повезли вглубь Германии в грузовом вагоне, предназначенного для перевозки скота. Немцы набили в вагон столько людей, что приходилось ехать стоя и сидеть попеременно. Чтобы прилечь, даже не могло и быть речи. Уборной в пахнущем от навоза вагоне не существовало. Пленные приспосабливали для такого дела старые ботинки, сапоги, фуражки, которые выбрасывали в зарешеченное окошко. Кормили солдат на остановках в основном сухим пайком и поили водой. Прибыли на место и при отсутствии условий первое время проживали в землянках, которые сами же и рыли. Затем пленных солдат стали перевозить группами в лагеря с различными режимами.

Сначала войны прошло два с половиной года и Егору в какой-то степени повезло, потому, как в Германии в 1915-м году среди военнопленных прошла эпидемия тифа, унесшая множество жизней. Спустя время условия для пленных изменились в лучшую сторону, им разрешили работать и таким образом зарабатывать себе на пропитание. Но отношение российского правительства к своим пленным оставалось быть лучшим, солдат и офицеров, сдавшихся в плен, приравнивали к предателям. Но Егор попал в плен, находясь без сознания. В таком случае его должны были реабилитировать, однако по вине военного руководства, он угодил в список людей, пропавших без вести. В создавшейся неразберихе семья Егора лишилась выплаты за утерю кормильца.

Распределяя пленных русских солдат, немцы направили Саркулова на сельхозработы. Усадьба зажиточного крестьянина, куда попал Егор, находилась в нескольких милях от лагеря. Хозяин оказался не злобный, деловой и определил Саркулова на конюшню управляться с лошадьми. Работал Егор исправно, жалоб никогда не имел, был трудолюбив, послушен и получал за свой труд положенные деньги с вычетом за пропитание. Познакомившись с бытом и большим хозяйством немецких крестьян, Егор втайне позавидовал, что на родине в своей деревне мало таких хозяйств, да и устроены они были совсем по-другому.

Как-то раз, проходя мимо кирпичного строения, Егор увидел через открытые ворота, как работники ловко изготавливают шорные изделия. Заметив русского, один работник пригласил Егора подойти. Скудно владея немецким языком и жестикулируя, Егор объяснил, как в далекой Сибири, в деревне, у себя в хозяйстве он тоже производил такие же изделия. После общения работник предложил хозяину проверить Саркулова и его приставили к мастеру помощником.

По нраву пришлась Егору европейская жизнь, даже закрадывалась шальная мысль, остаться в Германии, но забыть и бросить родственников и родную деревню Каштаково, не мог, душа болела, рвалась на родину.

Однажды Саркулов поехал с хозяином в большой город и случайно встретился с соотечественниками одетых по гражданскому. Начальство разрешало пленным ходить в одежде невоенного образца, но в 1917-м году вменили строгие правила, чтобы каждый носил на рукаве белую повязку. Знакомясь с пленными русскими, Егор крайне удивился, среди них был Федор Ложников его земляк, родом из Сибири, только с левобережья Оби и проживал в селе Вьюнском. От русских пленных Саркулов узнал неприятную новость, что царское правительство категорично относилось к солдатам, добровольно сдавшимся в плен, обмену или возврату они не подлежали, а доказать свою невиновность, что попали в неволю без сознания, многие не могли. Необходимо было ждать окончания войны. Но ходили слухи, что солдаты и офицеры, бежавшие из германского плена и вернувшиеся на родину, приравнивались к героям. Ложников перед расставанием намекнул Егору, что есть возможность в ближайшее время вернуться на родину и Саркулов, не раздумывая, согласился.

В очередной раз, когда хозяин послал Егора в город, он встретился со своими знакомыми и в составе группы из шести человек, они покинули город и бежали на восток в далекую Россию.

Тревожные события февральской революции застали Егора еще в Европе, когда они с земляком Федором Ложниковым тайно пробирались до родины. Наконец, они пересекли линию фронта, и попали в расположение своих войск.

Среди российских военных отсутствовал порядок и дисциплина, русские бойцы митинговали, офицеры уже не имели авторитета и не влияли на своих подчиненных. В армии создавались солдатские комитеты. Большевистские агитаторы призывали солдат отказаться воевать и возвращаться домой. Подхваченные революционной волной, Егор и Федор, как и многие солдаты, направились на восток и оказались в тревожном Петрограде. Походив на митинги и, не совсем понимая, к какому результату ведут страну разные пропагандисты, земляки решили вернуться домой, там их присутствие и помощь родным семьям, было нужнее.

Чем дальше Саркулов уезжал на восток, тем больше убеждался, что положение в тех или иных губерниях было устойчивей и спокойнее, на местах все еще действовала прежняя власть. Губернии и волости еще не затронул Питерский переворот, организованный большевиками. Но слухи, а за ними и действия постепенно охватывали европейскую часть России. Уже не остановить было революционный подъем граждан, подхваченных февральскими событиями. Безвластие и хаос с каждым днем распространялись за Урал, заполняли Сибирь и катились на восток страны. Особенно такое положение ощущалось на железнодорожных станциях, заполненных людьми: солдатами, возвращающимися с фронта, гражданами, переселяющимися с западных территорий. Переполненные вагоны, давки на перронах перед отправлением очередного поезда. Все это постепенно вошло в жизнь Егора и его спутника Федора, они превратились в вынужденных путешественников. За время, пока бежали из плена, толкались в беспокойном Питере и ехали домой, они стали друзьями. Сроднились, так сказать, душой и мечтали по приезде в родные края наладить совместные дела.

После затянувшихся дождей, резко ударили холода и люди, одетые по-летнему, стала натягивать на себя зимнюю одежду. На крупных вокзалах и небольших станциях творилось невообразимое: мужчины, парни в военных шинелях и папахах, спеша уехать на Восток, бродили целыми толпами и когда объявляли отправление поезда, беспорядочно осаждали вагоны. Кто пытался пролезть через тамбур, кто-то влезал через в окно, а кто пытался устроиться на крыше… Но зимой на крыше вагона далеко не уедешь, потому отчаянных смельчаков находилось очень мало. Кроме всей этой сумятицы на станциях промышляли шайки воров, не успеет кто-нибудь отвернуться или зазевается, как баул с вещами «уплывал» в неизвестном направлении. На толкучках, организованных стихийно, люди обменивали вещи на продукты, имеющиеся драгоценности на зимнюю одежду. Соль к тому времени поднялась в цене и стала разменной «валютой» во всех сделках.

Отъявленные мошенники и воры, хорошо изучив различную публику, «обстряпывали» дела за счет беспомощных женщин, едущих с маленькими детьми. При посадке в вагон к женщине подходил опрятно одетый молодой человек и предлагал помощь. Сначала он подсаживал в тамбур женщину, затем предавал ей ребятишек, а затем уже вещи. При этом высматривал баулы, чемоданы, саквояжи и, как только дело доходило до предполагаемой ценной поклажи, резко хватал ее и «ныряя» под вагон, скрывался.

На коротких остановках поезда, некоторые спешили на станцию набрать кипяток и старались вернуться в вагон. На одной из станций, Федор Ложников побежал за кипятком в здание вокзала и не успел к отходу поезда. Дальше Саркулов продолжал свой путь без земляка. На одной из станций, когда задержали паровоз, наполняя его углем, объявили о продолжительной остановке. Егор обратил внимание на молодую, красивую женщину. В одной руке она держала большой чемодан, а на другой маленького мальчика, совсем еще ребенка. Она металась по перрону от одного пассажира к другому, упрашивая помочь ей сесть на поезд. Егор, не раздумывая, с трудом опустил оконную раму и крикнул женщине:

– Гражданочка, идите сюда. Сначала малыша подайте, затем вещи, а потом сама. Я затащу вас в окно, через тамбур вы не пройдете.

Приняв в окно двухгодовалого мальчика, Егор передал его соседу по лавке и, затянув чемодан с вещами, крепко ухватил женщину за руки и потащил в окно. Пока протаскивал, снаружи женщину кто-то схватил за ноги. Отбиваясь, она громко закричала:

– Пусти окаянный, чего вцепился?!

Егор не сразу понял, что случилось, думал, что слова женщины адресованы ему, но, когда она очутилась внутри вагона, бросилась к окну и закричала:

– Люди, вора держите, он с меня валенки снял!

Пассажиры, сочувствуя, покачивали головами и от безысходности разводили руками. Вот так действуют ловкие воры, как только предоставляется любая возможность, что-то украсть, они появляются неожиданно.

Поезд тронулся и стал медленно набирать ход, а бедная женщина, приняв ребенка на руки, со слезами на глазах присела на скамью. Егор с досадой ударил себя кулаком по коленке и, тяжело вздохнув, сочувственно спросил:

– У вас есть еще, какая-нибудь обувь?

– Нет, – всхлипывая, ответила женщина, – по дороге сапожки выменяла на продукты.

– Да, гражданочка, не повезло вам, без обувки никак, – сожалея, сказал Егор, но глядя, как она прячет под длинной полой платья озябшие ноги, сжалился и полез в свой вещевой мешок. Порывшись, достал солдатские ботинки.

– Берите, голуба, одевайте, хоть и летние ботинки, зато ноги не заморозите.

В ответ она благодарно кивнула и, опустив малыша на пол, принялась натягивать ботинок на ногу.

– Погодь, возьми вот, – солдат, сидевший на лавке напротив, протянул женщине портянки, – бери, бери они стиранные, а то в одних чулочках пальцы быстро скрючатся.

Как обычно в такое тревожнее время, нет-нет, да случается непредсказуемая история и обошлась она Егору дорого, он чуть не лишился жизни. Когда ночью, уставшие и убаюканные пошатыванием вагона, люди спали, в проходе появился сухощавый низкорослый, мужичок. Он внимательно присматривался к спящим пассажирам, как будто кого-то искал. За ним следом шли два молодых человека. Вещей у них с собой не было, выглядели они неопрятно, лица их были мрачные и некоторые пассажиры, различая в полумгле подозрительных парней, крепче сжимали саквояжи и хватались за свои узлы. Один из парней ловко вытащил у спящего на второй полке пассажира вещевой мешок. Втроем они быстро направились в тамбур.

Был бы единичным такой случай, кто-нибудь и поднял бы шум, но подобные инциденты происходили ежедневно, да по несколько раз и порой заканчивались трагично. Наглые, уверенные в безнаказанности бандиты-грабители жестко наказывали людей за помощь пострадавшим. Потому пассажиры, заметившие кражу, предпочитали не ввязываться а, закрыв глаза, делали вид, что продолжают спать.

Егор в этот момент спал на верхней полке, подложив под голову свой мешок. Под мышкой у него находился еще один, это были вещи, отставшего от поезда Ложникова. Женщина, которой Саркулов помог с обувью, проснулась и, увидев, как парень стянул у ее добродетеля вещевой мешок, растормошила Егора и рассказала о воре. Спустившись с полки и, прихрамывая, он поспешил в конец вагона. Вот здесь пригодился бы ему земляк Ложников и помог…

Орудовавшие в поездах мужчины не были обыкновенными воришками, а сколотив шайку, они стали опытными грабителями. Запустив Егора в тамбур, парни подперли двери, и пока Саркулов сцепился в схватке с главарем, его ударили ножом в бок. Открыв входную дверь, бандиты на полном ходу сбросили Саркулова с поезда. Вылетев из вагона и, кувыркаясь, он упал на снег. Ударившись головой о припорошенную снегом землю, потерял сознание. Пролежав какое-то время на холоде, он непременно бы замерз, но ранним утром, проходившись мимо путевой обходчик, заметив в снегу человека, на себе притащил домой.

Целый месяц Егор пролежал в домике обходчика, местный лекарь вытащил его с того света и поставил на ноги. Саркулов окреп и, поблагодарив за доброту отзывчивого хозяина, направился к себе на родину в Каштаково. Большую часть пути он уже преодолел. Несколько дней пришлось провести на вокзале в Омске, не мог сесть на поезд до НовоНиколаевска.

Наконец, добрался до НовоНиколаевска, дальше необходимо было найти попутного извозчика до Колывани и продолжить путь домой. Неприветливо встретил Саркулова город, к тому времени в НовоНиколаевске свирепствовал тиф. Больницы были переполнены, врачей не хватало, люди умирали десятками, сотнями. Не обошла стороной беда и Саркулова, не совсем окрепшего после ранения и падения с поезда. Егор почувствовал, как его начинает лихорадить.

В воскресный день Егор пытался договориться с приезжим из Колывани крестьянином, ему долго пришлось доказывать вознице, что он простудился, а не болен тифом. Наконец тот согласился, и они отправились в путь. Саркулов планировал встретиться в Колывани со своим давним знакомым Василием Зайцевым, с которым несколько лет занимался коммерческим делом. Он надеялся, что Василий отвезет его в Каштаково.

Кучер при выезде из города столкнулся со сложностью, ему никак не удавалось обогнать вереницу повозок. Сотни саней, нагруженных людскими трупами, растянулись по Колыванской дороге. Сыпняк скашивал людей сотнями, тысячами. Выживали сильнейшие, а тем, кому доктора не оказывали помощь, не многие самостоятельно вырывались из смертельных объятий болезни. Каждый день уходили обозы в сторону деревень: Криводановки, Катково и Крохалевки. Трупы, пересыпая хлоркой, захоранивали в общих могилах в сосновом бору. Пытавшийся обогнать обоз, кучер неистово молился и осенял себя крестом. Саркулов, закутавшись в старый тулуп, изредка открывал глаза и с безразличием наблюдал за устрашающей картиной.

По прибытию в Колывань, Егору стало еще хуже, и крестьянин, догадавшись, что пассажир подхватил сыпняк, прямиком доставил его в тифозный лазарет. Какое-то время Саркулов был без сознания, затем пошел на поправку и когда почувствовал себя намного лучше, послал весточку Зайцеву. На счастье Егора, Василий, часто разъезжающий по делам, находился в Колывани, сразу же примчался в лазарет. В тот же день не откладывая, Зайцев забрал Егора и укутав в овчинный тулуп, повез на санях в Каштаково.

«Воскрешение» и внезапное возвращение Саркулова привело его родственников и знакомых в неописуемый восторг. Многие уже потеряли надежду увидеть Саркулова живым. Особую радость он доставил жене и сыну, единственным, кто до сих верил и надеялся, что Егор вернется домой.

Между тем политическая обстановка в Сибири накалялась с каждым днем. Вождь большевиков Ленин, имея небольшую к тому времени партию, использовал недовольство народных масс, как гражданского населения, так и солдат, командование которых проиграло войну с Германией. Еще в октябре 1917-го года, воспользовавшись благоприятной обстановкой и подняв Петроградский военный гарнизон, большевики арестовали Временное правительство и захватили власть. Затем красные комиссары решительным образом расправились с Петроградскими, русскими революционерами, поднявшими народ в феврале и, разогнав Учредительное собрание, провозгласили по всей стране Советскую власть. В связи с закрытием фабрик и заводов, рабочие с семьями, оставшись без средств для проживания, вынуждены были голодать. Стране нужен был хлеб, а основные закрома находились в Сибири и на Алтае.

Докатилась Советская власть и до НовоНиколаевска. Временное правительство и Ценросибирь, созданные на втором съезде Советов Сибири, делили власть в городе. Но Советская власть, установленная в крупных городах, постепенно дотягивалась и до отдаленных селений. Во все крупные волости направлялись комиссары с вооруженными отрядами, пропагандирующими революционные преобразования в России. Крестьяне с интересом слушали политкомиссаров, но плохо понимали, что пришедшая власть, имея годовой опыт борьбы с разными партиями, устанавливает диктатуру большевистского единовластия. Зажиточные крестьяне, сформировав мнение о коммунистах, как о демагогах, не доверяли новой власти и на местах разъясняли крестьянам о пагубности ее установления.

Назначив твердые цены, большевистское правительство требовало от крестьян Сибири продажи хлеба на своих условиях. Свободные сибирские крестьяне, не поддавшись на уговоры комиссаров, не хотели задарма продавать продукт своего труда. Первое время Наркомпрод, получивший от правительства деньги, обменивал у крестьян хлеб на сельхозинвентарь, одежду, но все равно хлеба не хватало. Тогда народные комиссары провозгласили в стране продовольственную диктатуру, обложив крестьян непомерным налогом. Военный коммунизм, установленный народными комиссарами, усилил продразверстку1 и, казалось, проблема была решена, но государство заостряло свое внимание только на потребности, при этом доходы и состояние крестьян не учитывались. В деревни и села потянулись обозы из городов, предписывая продкомитетам собирать с крестьян налог. Противившиеся новому закону крестьяне, прятали пшеницу, продавали спекулянтам или гнали из нее самогон. Начались обыски, реквизиции с последующими арестами и незамедлительными расстрелами. Карательные действия красных комиссаров всколыхнули крестьянское население Сибири, особенно тех, кто выращивал хлеб и, продавая его на рынке, жил с этого предприятия.

Не обошли перемены деревню Каштаково. Вот и в Вороновский сельсовет весной 1918 года пожаловал из Томского Губпродкома продовольственный комиссар, прихватив с собой вооруженную охрану. Последний инцидент, произошедший в селе Кожевниково, когда продкомиссары выгребли подчистую зерно из амбаров крестьян, заставили последних взяться за вилы и косы. Пришлось позвать на помощь военных и недовольных крестьян быстро и жестоко усмирили.

В Вороновской комячейке указали на Егора Саркулова, как на зажиточного крестьянина, который помимо своих наделов еще арендовал и соседние. Активисты включили в список и других каштаковцев, значившихся под фамилиями Теущаковы и Бетенековы.

Так сложились природные условия, что из-за заболоченности земли, каштаковские жители в своих правобережных угодьях практически не сеяли хлеб. В основном они занимались охотой, рыбалкой, разведением скотины и покосами. А вот на левом берегу Оби, в Вороновском и в соседних районах, крестьяне засевали пшеницей и рожью большие участки плодородных земель. Но здесь продразверстка уже прошлась по второму кругу. Очередь дошла и до каштаковских крестьян.

Установленный сельхозналог Саркулов Егор платил исправно, не хотел конфликтовать с новой властью. Излишки хлеба, как заставляли Уездпродкомовские работники, Саркулов отвозил на ссыпной пункт. Но когда продкомиссар заявился к нему домой и потребовал дополнительной сдачи хлеба, Егор до крайности возмутился.

– Где я вам столько хлеба возьму? На своем поле я садил только картофель и другие овощи. Я сам покупаю зерно и мелю его на вороновской мельнице.

– Саркулов, ой, да не бреши ты, а то мы не знаем, что в прошлом году за Вороново ты несколько десятин хлебом засеивал, – съязвил председатель каштаковского комитета бедноты.

– Это вам, похоже, кто-то сбрехнул, – огрызнулся Егор.

– Саркулов, вот постановление губпродкома, здесь предписано, взять с тебя дополнительный налог, как с зажиточного крестьянина, – объявил губернский продкомиссар.

– Нет у меня больше хлеба!

– А вот это мы сейчас поглядим, – взъерепенился комиссар и махнул рукой продотрядовцам, чтобы начинали обыск в подворье Саркуловых. Но Егор был готов к такому повороту дела и вовремя позаботился, отправив накануне сына Мишу с телегой, груженной мешками с пшеницей на охотничью заимку. В амбаре оставалось только три мешка и то по утверждению Егора, зерно было посевное.

Когда проверили все сараи и амбар, принялись за обыск в доме, но не найдя больше хлеба, потащили в обоз семенное зерно. Егор преградил дорогу продкомовцами, не давая ограбить семью.

– Не троньте семена, вы что хотите, чтоб мы следующую зиму впроголодь жили?

– Не прибедняйся Саркулов, у тебя еще два предприятия имеются, масло пихтовое готовишь, да конной упряжью занимаешься, купишь ты себе хлебца, – с издевкой заметил председатель Вороновского Волисполкома.

– Ты свой барыш считай, а на мое нечего облизываться.

– Саркулов, тебя уездный представитель вызывал? – спросил участковый милиционер.

– Ну, вызывал и, что из этого.

– Тебя предупреждали, чтобы больше батраков не нанимал.

– А кому я плохо сделал? Люди зарабатывают, я же не бесплатно их нанимаю…

– Тебе не достаточно было постановления? – спросил участковый, – тебя предупредили, ежели еще раз…

– Да понял уже, что одно и то же талдычить.

– А раз понял, выполняй законные требования. Будешь противиться, пойдешь под суд, как контрреволюционер. Довозмущаешься у меня, вот спроважу в уездный совет, там с тобой живо разберутся.

Егор не стал больше прекословить и злить продотрядовцев, а обреченно махнув рукой, ушел в дом. Когда «налетчики» выехали со двора и направились по списку к другим крестьянам, жена Егора, Варвара принялась успокаивать его.

– Егорушка, ты уж побереги себя и о нас подумай. Люди поговаривали, что на прошлой неделе советы с Макаром Теущаковым беду сотворили. Может, ты знаешь, что у него случилось?

– Обнаглели эти сиволапые в конец, – раздраженно произнес Егор, – им уже «излишек» хлеба мало, так они «проднорму» уготовили. Поцапался Макар с председателем Волисполкома, так он на него начальству наябедничал. Нагрянули, вымели все подчистую и корову прицепом забрали, а его избили. Вот каково им теперь будет зимой, подыхать, что ли с голоду.

– О, Господи, за что ж они его побили?

– Макар добро свое защищал, так местным голодранцам это не понравилось, насильно стали отбирать, а когда он спустил одного с крыльца, скопом набросились, да отдубасили.

– О, боже! Чисто антихристы, никого не жалеют.

– Ага, дождешься от них жалости, на Соколовскую Агафью и ее малых ребятишек наплевали, даже не посмотрели, что отец-кормилец на войне погиб, а Сережку старшего комиссары в армию загребли.

– Ох, Егор, а как до нашего Миши очередь дойдет…

– Не дам парня сгубить, в лес уйдет…

– А как найдут.

– Замучаются искать. Не успеют…

– Ты это о чем?

– Слухи идут, против большевиков весь народ поднимется, за Уралом восстания не прекращаются и у нас скоро грянет. Так что мать, если красные и дальше нас будут грабить, мы с Мишей в партизаны уйдем.

– Свят, свят, Егорушка, сына-то, зачем туда тащишь?

– А затем Варька, что меры у нынешней власти нет. Все окаянные подорвали, промышленность, сельское хозяйство, им осталось только народ грабить. Вот и нет больше терпежа, пора и в нашем крае восстание поднимать.

Постановление:

Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя ЧК Дзержинского по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой Комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности ВЧК и внесение в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях. Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; Что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

Народный Комиссар Юстиции – Курский

Народный Комиссао Внутренних Дел – Петровский

Управляющий Делами СНК – Бонч-Бруевич

Секретарь Сов. Нар. Ком. – Фотиева

Москва. Кремль.

5 сентября 1918 года.