Читать книгу Домодедовские истории (сборник) - Александр Торопцев - Страница 19

Подъезд ошарашил теплом батарей, сухим пыльным воздухом, тишиной. Тихо. Сдавленный скрип ступеней. Тревога на душе.

«Никто полы не моет на лестнице. Мамка всю очередь перепутала. Ждут ее, бестолковые!»

На кухне никого. У соседей приглушенный дверью бубнеж дяди Леши: учит сына жить: «Шоколад пачками жрешь, а учиться не хочешь, дубина стоеросовая!»

В комнате неуют-тоска. Вчера прибрался, полы вымыл, а все равно не сидится, не лежится, ничего не хочется делать! И «шоколадный воспитатель» разошелся: гудит, давит на уши.

– Ты с ними осторожней. Злые они, как черти, – говорил дядя Леша, когда в квартиру въехала семья глухонемых.

Но ведь глухонемые тетя Варя и дядя Коля никогда на него не злились! Вдобавок, Вовка, их старший сын, был мировой парень. Он ничего не жалел. Корку черного натрет чесноком – отломит. Пистолет шпоночный смастерит – поможет. Крючки на пескаря раздобудет – даст один. К тому же рисовал он, как настоящий художник. Особенно хорошо получался у Вовки окруженный кустарником и загородкой белый дом у речки, холм, вечерняя луна над ним. Вовку хвалили, и Славке захотелось рисовать. Но у него даже луна не получалась.

Зашел он как-то к Вовке с альбомом, увидел знаменитую картину и хмыкнул грустно:

– Никогда так не получится!

– А ты не спеши. – Художник пододвинул его альбом к себе и быстрыми штрихами набросал контуры первой Славкиной работы. – Понял, как надо?

– Да! – Ученик стал судорожно копировать движения мастера и, как ему казалось, линии на бумаге.

– Неплохо. – Вовка вновь «подкорректировал» ластиком и карандашом Славкину работу, поясняя при этом: – Сильно не нажимай, чтобы стирать легче было, – а после очередной правки одобрительно вздохнул: – Кажись, ничего себе. Теперь закрашивай. Вот как это делается.

Славка ликовал: получились у него дом, луна и даже кусты!

– Очень хорошо! – поразилась мама, а тетя Варя, подняв большой палец, мыкнула: «Мы-мы-мы!»

Успех окрылил. Несколько дней Славка честно пытался стать художником, но дядя Леша, увидев его картину, вынес приговор:

– Вовкина работа.

– Сам он рисовал. – Учитель нахмурился и понес горшок сестренке.

– Так я и поверил, – усмехнулся знаток жилпоселовской живописи, а Славке сказал: – Не тушуйся. Малевать картины могут не все. А с ними ты не заигрывай. Злые они все и жадные.

«Ничего они не злые», – подумал Славка, но спорить в открытую со взрослым не решился.

А время между тем шло. Глухонемые вдруг купили дом в деревне Киселиха («Отхватили себе домину, жадюги!» – бурчал дядя Леша) и как-то внезапно переехали на новое место. Славка даже не простился с Вовкой, из-за чего долго переживал, пока мама не порадовала его:

– Завтра пойдем в Киселиху? С Вовиком встретишься.

…К деревне они подошли в полдень. Мама долго расспрашивала местных жителей о глухонемых. Славка искал домину, которую они отхватили. Наконец, какая-то старушка указала им дорогу:

– Вон туда ступайте, аккурат, последняя изба.

Миновав домины, дома и домики, они вышли в поле, которое начиналось за кособоким сараем, окруженным беззубым штакетником.

– Нам сюда. – Мама шагнула к калитке, Славка виновато шмыгнул носом.

А когда их впустили в низкое помещение и он увидел тетю Варю, радостно потянувшуюся к его голове, стало стыдно – почему он не поспорил с дядей Лешей?!

Хозяйка усадила его за стол, поставила стакан с варенцом, отрезала ломоть белого хлеба и «разговорилась» с мамой. Варенец вещь вкусная! Иногда на поселок приходили старушки из соседних деревень. Они «заламывали» цены, но в дни получки родители покупали детям варенец, простоквашу, молоко.

– Вова поехал на футбол, – «перевела» мама.

– У-у! Зря только шел в такую даль.

Но тетя Варя поставила на стол еще один стакан с варенцом, большую кружку компота, и грустить стало некогда. «Совсем они не жадные», – думал Славка, поглядывая на хозяйку и невольно «вникая» в то, о чем «говорила» она на сложном языке глухонемых.

«Ух ты! – удивлялся киселихинский обжора. – Они, оказывается, раньше и слышали и говорили! Потом ушли на фронт: она санитаркой, он автоматчиком. Вон, показывает, как раненых таскала. А тут дядю Колю ранило, она его на волокуше тащила. Да вдруг бахнула рядом бомба, оглоушила их: вон показывает взрыв. Какие же они злые, если они воевали?!»

Тетя Варя говорила о сражениях – это любому ясно. «Пух-пых», – помогала она себе тяжелым, непослушным языком, и взлетали мягкие руки, сердились глаза, надувались щеки, складывались в трубочку губы, как ругала она врага, как понимал ее гость, как обвинял себя: «Они воевали, а я не мог поспорить!»

На обратном пути, уже за деревней, он спросил маму:

– А у них медали есть?

– Не знаю, сынок, может, и есть.

– А как их оглоушило, расскажи!

– Как оглоушило? – Мама даже остановилась.

– Ну, тетя Варя рассказывала.

– А! Это она про пожар. Напарник дяди Коли (они с ним скотниками работают) уснул, а папироска упала, от нее все и загорелось. Хорошо, дядя Коля рядом оказался, пожар потушил, человека спас, коров. Премию ему дали, а про медаль… или я прослушала?

– А что же они не воевали, что ли?

– Они же глухонемые, сынок! Откуда ты взял?