Читать книгу Фантомная боль - Александр Варенников - Страница 3

Высокое солнце освещало беспечно возвышающиеся над неспокойными равнинами горы. Лето 1982-го года в Афганистане казалось особенно жарким. Быть может, виной тому ощущению были непрекращающиеся боевые столкновения с моджахедами. Маврин не мог знать наверняка.

В Афганистан он отправился несколько недель назад. Если быть точнее, то три недели и два дня назад. В аду каждая минута на высоком счету. В этом Маврин, которому лишь недавно стукнуло восемнадцать лет, убедился буквально в первый же день, когда попал под обстрел и увидел смерть на предельно близком расстоянии.

Все не так, как в кино. Когда кровь сослуживца брызгает на твое лицо, а изуродованное взрывом тело товарища лежит в нескольких метрах от тебя; когда в ушах стоит дикий гул, а тебя тошнит до того сильно, что нет возможности держаться; когда в перекрестном огне погибают ни в чем не повинные люди – женщины, дети, старики… мир кажется вывернутым наизнанку, изуродованным. В войне нет ни капли прекрасного. Нет в ней романтики.

Пожалуй, есть лишь романтика исхода. Когда за спиной остается вражеская территория, и расстояние от нее до тебя такое, что ни один снайпер не возьмет на мушку. Но даже когда транспортный ИЛ-76, грозно разрушая молчание пустыни ревом реактивных двигателей, отрывается от взлетно-посадочной полосы и устремляется вперед, в родные для сотен солдат края, на дне души остается тот самый осадок, что не дает многим жить нормальной жизнью «на гражданке». Каждый из нас получает то, что заслуживает.

Долгие дни отделяли Маврина от возвращения домой, но он уже не чувствовал себя прежним человеком. Да и чувствовал ли он себя теперь? Казалось, что в тело впрыснули огромное количество новокаина. Иначе сердце просто разорвалось бы от постоянной тревоги за самого себя и за тех, кто рядом.

На склоне, ближе к вершине горы, было спокойнее, чем там, внизу. Солдаты редко спускались в ущелья, даже когда желание набрать трофейного оружия и поглумиться над трупами убитых «духов» было непреодолимым. Все же, желание остаться в живых одерживало верх над жадностью. Если и спускались, то только лишь с прикрытием. По-быстрому обшаривали кишлаки и сматывались прочь. Наверх, где спокойнее.

Маврин как раз залег наверху. Со своим боевым товарищем по фамилии Степаненко – украинцем, перебравшимся в Москву еще в детском возрасте – и лейтенантом Трофимовым – бывалым офицером с крупными черными усами и неизменной папиросой в зубах – он следил за отрядом моджахедов. Вглядываясь в иссушенные, темные лица «духов» сквозь оптику бинокля, он насвистывал старую мелодию из любимого фильма.

В тот момент ему почему-то вспомнился дом родной. Знакомые со двора. Школьные заботы. Год назад война казалась ему другой. Никто ведь не рассказывал об ужасах, которые происходили на чужбине.

– Расслабились «духи», – сказал Трофимов рядовому Степаненко, убрав бинокль от лица. – Доложи в штаб. Пускай «вертушки» вызывают. Пора тут все с землей сравнять к чертовой матери…

Степаненко ничего не ответил. Вообще, говорил он крайне редко, но делал все добротно. Хороший такой боевой товарищ. За несколько недель, проведенных в аду, Маврин успел несколько раз поблагодарить судьбу за такое вот знакомство. Стрелял Степаненко хорошо, да и в технике шарил. И человеком был честным. А большего и не нужно было.

Трофимов был мужиком суровым. Он потерял троих друзей за каких-то полгода, оттого запасся ненавистью к «духам» на долгие времена. Никакой сложной драмы. Лишь желание мести, более свойственное человеку, нежели какому-либо другому животному.

Вероятность того, что в кишлаке, что находился у подножья горы, кроме моджахедов могли находиться мирные жители, нисколько его не смутила. «Тут мирных нет!» – говорил он, когда дело касалось случайных жертв среди мирного населения.

Степаненко доложил по рации о местонахождении банды моджахедов. Дело оставалось за малым: дождаться прибытия авиации и не высовываться. Троим выступать против целого отряда было просто бессмысленно.

– ХАДовцы не соврали, – продолжил говорить Трофимов, продолжая смотреть в бинокль. – Слыхали, что у них свои люди в отрядах есть? Агентов засылают прямо к «духам». Вот это стальные яйца иметь нужно!

Маврин кивнул в знак согласия. На лбу его крупными каплями застыл пот, да и тело все было мокрым от непривычной жары.

Авиация не заставила себя долго ждать. Два грозных Ми-24, частично бронированных, несущих на себе ракеты и пулеметы, с грозным ревом направлялись в сторону кишлака с моджахедами. Трофимов ухмыльнулся, предвкушая то, чему суждено было случиться буквально через считанные секунды.

На расстоянии в полтора километра пташки выпустили ракеты, которые ударили точно в цель. Огнем залилось все вокруг. Последовала пулеметная очередь, после чего вертолеты ушли на второй круг. К тому моменту в поселении если и остался кто живой, то лишь по чистой случайности. Второй заход пташек должен был все исправить.

– Хороши… – протянул Трофимов.

Маврин внимательно посмотрел на лейтенанта. «Сколько же мне потребуется времени, чтобы стать таким, как этот человек? Скольких товарищей я должен похоронить? У скольких «духов» должен отнять жизни?» – задавался он вопросами, на которые не желал и боялся слышать ответы.

Клубы дыма и далекий рокот вертолетов не то чтобы не заряжали его. Эту энергию, мощную по своей сути, он пропускал через себя, не оставляя ничего внутри. Глядя на то, как афганское поселение разлетается на куски, он не радовался в душе своей. Горький привкус ощущал он во рту, но то была не желчь злой радости.

Проселочная дорога. Одинокий УАЗик, в котором сидят трое. За рулем Маврин. Рядом сидит Трофимов. Он курит папиросу и смотрит по сторонам. Его мало что тревожит, хоть взгляд карих глаз суров и наблюдателен. Ему хочется выпить водки и прилечь, а может и порубиться в картишки с другими офицерами. Ему хочется набить кому-нибудь морду, потому что душа его требует крови. Он что тот ангел смерти с обожженными крыльями. Он носит звание воина-интернационалиста.

Степаненко сидит позади. Он тоже смотрит по сторонам. Вообще, выбираться без прикрытия на одной машине – дело опасное. Того и гляди, нападут «духи». Тропинки хоть и изведанные, да всегда на пути попадется что-то особенное.

– А ну-ка, останови, – скомандовал Трофимов, подавшись чуть вперед.

Вдоль дороги, погоняя палкой ослика, шел афганский мужчина. В приличном возрасте, как успел подметить Маврин. Он остановил машину и положил руки на руль.

Трофимов, не забыв про свой верный АК-74, вышел из машины. Маврин и Степаненко последовали за ним, не особо понимая, что происходит.

– Эй, ты! – зарычал лейтенант на афганца. Тот остановился.

Остановился и ослик. Он будто бы невзначай взмахнул хвостом. Хозяин ослика что-то сказал на своем родном языке. В руках он по-прежнему держал палку.

– А ну опустил бревно! – продолжал рычать лейтенант. – Живо!

Переводчиков среди военных не было. Никто не знал афганский язык, а Степаненко даже русский не особо умело использовал в обычной жизни. Но обозленному лейтенанту не нужны были переводчики. Он предпочитал язык суровых жестов, язык силы.

– Ты что, тупой, мать твою?! – поравнявшись с афганцем, который немало смутился и готов был уже вскинуть руки, давая понять, что безоружен, продолжал задавать свои пустые вопросы Трофимов.

– Дуст! Дуст! – кричал афганец в ответ.

– Друг, значит? Друг, говоришь?!

Маврин посмотрел на Степаненко. Товарищ ответил ему растерянным взглядом. Оба солдата оказались в подобной ситуации впервые. Надрывистый гнев офицера мог заставить любого взволноваться. Он будто заряжал окружающее пространство какой-то темной, отбирающей жизни энергией.

– Ну, приятель, ты сам нарвался!

Короткая автоматная очередь разнеслась по бескрайней пустоши. Встрепенулся ослик. Скотина испугалась. Да что там, двое молодых парней, что стояли позади разъяренного офицера, тоже дрогнули от неожиданности.

Труп афганца лежал на дороге. Две пули угодили в лицо, третья – в шею. Прошла навылет. Крови было много. Трофимов сплюнул, после чего прикончил и ослика. Не раздумывая так. Будто бы невзначай.

– Ну а что скотина мучиться будет? – пояснил он солдатам. – Все равно с собой брать не будем. Помрет и так в пустыни.

– И чем он это заслужил? Афганец…

Трофимов обернулся. Он пристально посмотрел на рядового.

– Думаешь, не заслужил?

– Я не знал его.

– Вот и я не знал, солдат. Не знал, когда он перейдет на сторону врага. Не знал, когда всадит пулю в твою чертову голову, солдат! Потому и прикончил его. Здесь. Пока у него лишь драная палка в руках была! Чтобы на завтра мои ребята не погибли, – Трофимов сделал паузу. – Мы на войне. Тут есть либо друзья, либо враги. Запомни это!

Выдержав тяжелый взгляд лейтенанта, Маврин кивнул. «На войне у каждого своя правда…» – подумал он в тот момент. Погано стало на душе. Так сталось в первый, но не в последний раз за те долгие полтора года, что провел он в Афганистане.

Управляя УАЗиком на пустынной дороге, он пристально смотрел вперед, думая о том, сколько таких вот «потенциальных моджахедов» встретится на пути разъяренных воинов-интернационалистов, жаждущих крови и отмщения. Маврин не был пацифистом. Не чувствовал себя таковым. Вероятно, это взыграла в нем человечность. Он и сам не знал. Просто чувствовал, как по нутру расползается странный в условиях непрекращающейся жары озноб.