Читать книгу Фантомная боль - Александр Варенников - Страница 5

Окутанные туманом улицы города были пустынны в дневной час. Тишина обволакивала пространство, делала его неощутимым, далеким. Будто все, что окружало Равика, вытягивалось и видоизменялось. Словно кому-то удалось повлиять на известные человеку измерения.

Он шел без цели, просто потому что нужно было идти. Ветер хлестал его по лицу невидимой плетью. Откуда-то издалека доносился шум моря.

Стая птиц взмыла в небо. Равик внимательно наблюдал за красивым действом. Ему хотелось улететь прочь из незнакомого города вместе с теми птицами.

Одна из них присела на его руку. То был черный ворон. Красивое оперение, массивный клюв. Но что-то чужое, неясное привлекло внимание Равика. Он присмотрелся. На лапке птицы был закреплен какой-то предмет.

Птица, будто бы не желая, чтобы ее разглядывал человек, взмыла вверх и устремилась к крыше ближайшего здания. Полет ворона был грациозен, потому Равик долго смотрел ему вслед. Смотрел до тех самых пор, пока не раздался взрыв.

Закрепленным на лапке ворона предметом была взрывчатка. Птица, сама того не осознавая, стала смертницей. Взрыв прогремел прямо на крыше здания, так что вниз, на тротуар и проезжую часть посыпались куски бетона и мелкая крошка стекла. Равик рванул в сторону. Он перешел на бег.

Тот взрыв не был единственным. Каждая птица стала смертницей в том незнакомом Равику городе. Ему оставалось лишь бежать как можно быстрее, дабы не оказаться погребенным под завалами.

Его сердце тревожно билось в груди, а птицы все взрывались и взрывались. Но кто мог сделать такое?

Вопрос эхом повторялся в голове Равика. Он проснулся посреди ночи. То был всего лишь кошмар. Воплощение потаенных страхов.

Каюта, в которой он находился, напоминала ему клетку. Причиной тому, возможно, служило отсутствие окон, или же сами размеры каюты. Довольно тесное помещение, рассчитанное на компактное проживание максимум двоих наемников. Равик был в каюте один.

Он лежал на втором ярусе кровати. Взгляд его был направлен строго вверх. Перед его глазами будто все еще парили черные птицы. Не угодил ли он сам, подобно птице, в клетку? Да еще и полоски на его предплечье снова приобрели багровый оттенок. О чем все это могло говорить? У Равика было слишком мало кусочков сложного пазла собственной судьбы.

Он спустился со второго яруса, потянулся. Он не знал, который час; не знал, день ли уже за окном, или ночь все еще властвует над северными широтами Западной Европы. Пытаясь собраться с мыслями, он встал перед зеркалом и оперся о небольшой столик руками. В темноте каюты его отражение казалось размытым, словно кто-то посторонний написал это отражение масляными красками. Свет придал очертаниям строгость.

Равик внимательно посмотрел на свое лицо. Подобное действо он предпринимал уже не в первый раз за прошедшие сутки. «Кто знает, может и сработает» – говорил он сам себе.

Собственное лицо казалось ему чужим. Как будто сущность его вытянули из былого тела и поместили в новое, не оставив иного шанса. Непривычными казались движения рук, ног, шеи. Непривычными и, если так можно выразиться, враждебными. От подобных ощущений Равику становилось не по себе. Его лоб покрывался каплями пота, а сердце тревожно стучало в груди.

Наемник? Солдат? Неужели эти руки убивали? Но если и так, то убивали они ради какой-то высшей цели, или же ради безмерного желания наживы? Быть может, просто ради того, чтобы доставить удовольствие самым темным уголкам души?

Стук в дверь каюты. Равик еле заметно вздрогнул, крепче сжав края столика, будто бы пытаясь вырвать его вместе с креплениями из стены.

Летом 1982-го года Маврин точно так же, как и Равик в 2032-м, стоял напротив зеркала и внимательно смотрел на себя. Не с целью получше разглядеть свое лицо он делал это, но с совершенно другими мыслями и идеями.

Он думал о том, что воля случая в жизни решает если уж не все, то очень многое. Один неверно сделанный шаг, одно не вовремя сказанное слово могут изменить исход затяжной и изнуряющей битвы. Битвы человека с самим собой.

– Если бы не воля случая, я был бы уже мертв, – проговорил Маврин вслух своему собственному отражению.

Это случилось ранним утром, когда солнце еще только всходило над афганскими возвышенностями, и легкая, почти невидимая дымка держалась над землей. Прохлада ночи бесследно исчезала, и Маврин, закинув на плечо верный АК-74, шел по узкой тропинке к близлежащему ручью. Ему хотелось испить холодной водицы, да и просто пройтись в молчаливом одиночестве.

Дорога, которой он спускался с возвышенности, была исхожена советскими солдатами вдоль и поперек. Рядом находился кишлак, в который порой отправлялись за спичками да за другими благами. Афганский народ особо не жаловал «воинов-интернационалистов», но и дорогу им переходить тоже не собирался. Казалось бы, опасаться Маврину было совершенно нечего. Потому и шел он в вольной задумчивости, подобно персонажам лермонтовской прозы.

«… и к свисту пули можно привыкнуть, то есть привыкнуть скрывать невольное биение сердца…» – вспомнилась ему цитата из «Героя нашего времени».

Внезапная встреча заставила Маврина замереть. Он машинально вскинул автомат, хоть рука его в тот момент и дрогнула. Добравшись до ручья, он столкнулся с моджахедом лицом к лицу. Предельно близкое расстояние.

Тот, судя по всему, шел своей дорогой. Вероятно, к отряду. Остановился, чтобы испить воды и передохнуть. Присел на корточки, положил автомат на камень. Маврина все это немного смутило, хоть он и понимал прекрасно, что «духи» – такие же люди, как и он, только стоящие по другую сторону баррикад. Он понимал, что они устают, отдыхают, как и он сам. Вот только в бою они виделись ему иначе. Виделись оскалившимися зверями, которым чуждо все людское. Так, наверное, было проще свыкаться с мыслью о том, сколько человеческих жизней забрала война, и сколько жизней она еще заберет.

Напившись холодной водицы, «дух» обернулся, и, увидев советского солдата с оружием в руках, замер на месте. Его острый взгляд впился в лицо Маврина.

– Не стреляй, – сказал он с сильным акцентом. – Я уходить отсюда. Медленно уходить. Хорошо?

Маврин ничего не ответил. Он держал «духа» на мушке. Тот же сделал шаг назад, и поднял руки.

– Ты только не стреляй, хорошо? Я уходить…

– Где твой отряд? Что ты здесь делаешь?

«Дух» и бровью не повел. Он аккуратно взял свой автомат за ствол и поднял над камнем. Сделал еще один шаг назад. Затем еще один. Медленно, вкрадчиво. Будто зверь, готовый атаковать в любой момент.

– Где твой отряд, урод?! – повторил свой вопрос Маврин, но теперь с большей настырностью.

– Нет отряда. Один я здесь. В кишлак иду. Семья у меня там. Жена. Дети.

Маврин знал, что должен был рано или поздно нажать на спусковой крючок. Лучше уж рано, чем слишком поздно. Короткая очередь – и дело в шляпе. Никаких сожалений. Он знал, что моджахед на его месте не стал бы раздумывать. Тем не менее что-то мешало ему выполнить свою прямую обязанность – убить противника. Человечность ли? Быть может, трусость? Легко судить со стороны. Куда сложнее сделать шаг.

«… иногда маловажный случай имеют жестокие последствия…»

И если бы не одинокий камень, который из-за неловкого движения другого «духа» скатился с горы вниз, прямо к ногам Маврина, то, возможно, советского солдата ожидала бы участь сотен других солдат, застигнутых врасплох, пойманных в смертельный капкан.

Маврин отреагировал незамедлительно. Развернув туловище, он машинально направил дуло автомата прямо на «духа», который собирался по-тихому подобраться к нему со спины. Короткая очередь прошила моджахеда насквозь. Обмякшее тело упало на камни.

– А! Умри! – заорал другой дух, прицеливаясь в Маврина.

Но советскому солдату уж очень не хотелось умирать. Воспользовавшись своей отменной реакцией, данной природой, он отпрыгнул в сторону. Нажав на спусковой крючок, Маврин выпустил очередь в сторону «духа». Пули прошили тело моджахеда по диагонали, от уха до пятки. Кровь залила ручей, окрасив воду в красное.

После оглушительных выстрелов тишина природы казалась Маврину чужой, неестественной. Он тяжело дышал, лежа на каменистом пригорке. В спину больно вонзилось острие камня, но то было самой малой бедой в сравнении с тем, что могло случиться.

На звуки выстрелов немедля отреагировали сослуживцы. Среди них был Трофимов, который в тот самый момент жадно поглощал тушенку прямо из жестяной банки, закусывая черным хлебом и запивая водой. Среагировал и Степаненко. Он схватил Калашников и побежал в ту сторону, откуда раздавались выстрелы.

– Стоять, солдат! – заорал ему вслед старший прапорщик Селиванов. Рослый, статный мужчина около тридцати с небольшим, он имел громкий командный голос, внушающий доверие солдатам. – Помереть хочешь?!

Степаненко остановился, впившись взглядом в Селиванова. В этот момент из палатки вышел лейтенант Трофимов.

– Пойдем, посмотрим, кого там прикончили…

– Маврин туда пошел! – сказал Степаненко.

– Твою мать… – протянул Трофимов. Он повернулся к Селиванову. – Костя, возьми пару бойцов. Пойдем выручать нашего!

Какого же было их удивление, когда они, спустившись с горы, увидели сидящего на земле с автоматов в руках Маврина, а по обеим сторонам от него – мертвых «духов» с множественными огнестрельными.

– О, как, – усмехнулся Трофимов. – Сам справился. Молодчик!

Протянув руку, он помог Маврину подняться на ноги. По лицу рядового струился пот, нижняя губа чуть подрагивала. Лейтенанту было предельно ясно, что испытывал солдат в тот момент. Этот ужас он и сам пережил однажды.

Маврин столкнулся взглядом со своим товарищем. Степаненко кивнул, скупо улыбнувшись.

Прапорщик Селиванов, закуривая папиросу, присмотрелся к телу одного из моджахедов. Того, что лежал в ручье. Опустился на корточки. Выпустил струю дыма прямо в лицо мертвому «духу».

– Старый приятель, – сказал он и кивнул, будто бы соглашаясь сам с собой. – Все никак прикончить этого уродца не мог. Как козел горный бегал, ей Богу! – он повернулся к Маврину. – А ты, парень, умело с ними.

– Вариантов других не было, – ответил Олег.

Вот и стоял он, глядя на себя в зеркало, пытаясь понять, что же именно его чуть не погубило: трусость, или же человечность. Не думал он, что будет задаваться таким вопросом. Трусом себя никогда не считал, да и поступал всегда по совести.

Но то был, пожалуй, один из первых серьезных вопросов, с которыми ему предстояло столкнуться в жизни. Тогда, в разгар летнего дня в Афганистане, затерянный в горах чужой страны, воюющий ради блага народа, который этого самого «блага» не хотел вовсе, он не думал, что когда-нибудь возглавит собственную армию. Тогда он не знал, как ответит на самый главный вопрос в своей жизни.