Читать книгу Скрещивание миров - Александр Васютович - Страница 5

Неожиданно все померкло, и я ощутил себя так, как будто меня резко разбудили, оторвав от сладкого, приятного сна. Осознав, что нахожусь на диване в полутемном помещении, которое практически каждую секунду вздрагивает и сотрясается, я почувствовал, что у меня появляются первые признаки клаустрофобии.

Резкий, с оттенком металла голос разорвал напряжение и привел в действие Федор Михайловича. Голос сообщил, что тренировочная база подверглась атаке прорвавшимися через планетарную оборону силами Энторийцев. Всех, кто имел допуск к пилотированию, просили прибыть на платформу номер шесть, остальных занять закрепленные за ними посты.

Бес, рванувшись к открывающейся двери, обернулся, и на ходу приказал мне оставаться на месте. Через секунду его спина скрылась за поворотом. Еще мгновение я находился в оцепенении, размышляя о том, что мне делать. Ничего толком не придумав, неожиданно для самого себя, я вскочил и помчался за моим наставником.

Уже мчась по коридорам, заполненными неизвестно откуда взявшимися людьми, я задал себе вопрос – «Почему я не остался, и не выполнил команду моего шефа?» – но так и не смог на него ответить.

Пробежав примерно метров двести в общем потоке, я перешел на шаг, так как толпа стала такой плотной, что бежать стало просто невозможно.

Наконец коридор закончился, и мы вошли в огромный ангар. Он был размером примерно с четыре футбольных поля, и находился весь в движении. В проем, образованный разъехавшимися частями крыши постоянно взлетали корабли, растворяясь в ночном небе, сплошь усыпанном звездами и вспышками от взрывов идущего там боя.

Разглядывая небо, я услышал – «Пилот или стрелок?»

Оглянувшись, и поняв, что вопрос предназначен мне, недолго думая, ответил – «Стрелок».

Удовлетворенно кивнув, мой собеседник выхватил со стеллажа, выдвинутого из стены боевые перчатки и шлем. Протянув их мне он, растягивая первые слоги слов, но очень четко и быстро сообщил – «Третий ряд, шестой по счету „Стик“, бортовой номер сорок четыре, пилот на борту».

Нахлобучив шлем, и натягивая на ходу перчатки одновременно распихивая встречных людей, я добрался до нужного корабля.

Корабли легкого класса: «Стик» и «Пламя», а особенно «Пламя», по виду несколько напоминали земные истребители. У них был острый нос, продолговатая форма и короткие крылья, но на этом сходство заканчивалось. Они были приземистей, без выраженного шасси (приземлялись на нечто, вроде воздушной подушки), крылья служили не для летных качеств корабля, а для размещения сопл двигателя и вооружения, хвост по бокам расширялся, абсолютно не выделяясь сверху. В кабину можно было попасть и без подручных средств, по специальным отверстиям и бугоркам, но на базах пользовались трапами.

Вскочив в кабину, я увидел, как техник тут же откинул трап. С легким шипением над головой закрылся фонарь, а выехавшими из кресла скобами, я был намертво прихвачен к креслу. Раздавшийся в интеркоме голос сообщил – «Стартовая готовность три секунды, бой в слоях атмосферы, времени на оценку ситуации не будет. Старт». Вдавливаясь в кресло от перегрузок, я похолодел оттого, что узнал этот голос, это был мой наставник – Бес Федор Михайлович. Однако долго пребывать в растерянности мне не удалось. Через долю секунду мы находились в самом центре боя, только благодаря чуду и мастерству Беса уварачиваясь от вездесущего шквала огня своих и чужих кораблей.

Вдруг все стало каким-то призрачным, отдаленным, а вся картина вдруг замерла. Мои руки уверенным жестом обхватили ручки управления лазерными пушками и, поймав в прицел, первый истребитель противника, очень размеренно, даже нехотя разрубили его пополам.

Все вражеские корабли были очень медлительны. Мне не составляло труда прицелиться и превратить их в расплавленный кусок металла. Примерно после одиннадцатого уничтоженного вражеского истребителя мне стало даже несколько скучно, как от долгой стрельбы в тире по неподвижным мишеням.

Неожиданно я увидел Энторийский корабль среднего класса – Рирсид, типа «Эсминец» который, находясь в верхних слоях атмосферы, являлся основным звеном боевого построения нападавших, осуществляя мощную огневую поддержку и прикрытие.

Аккуратно расчленив, появившийся спереди истребитель, я как будто издалека услышал удовлетворенный возглас Беса. С неизвестно откуда взявшейся уверенностью и командными нотками в голосе, я отчеканил – «Курс на Рирсид, цель, левая взлетная площадка, полный ход».

Не знаю, понял ли мой план Бес, и одобрил ли он его, но возражений не последовало. Корабль и мы, взревев от перегрузок, на максимально возможной скорости, не отстреливаясь, и уклоняясь только от прямых попаданий, на пределе защитного экрана прорвались к взлетной площадке Рирсида.

Как я и рассчитал, в боевых расчетах Энторийцев произошла заминка, так как вместе с нами в зоне поражения оказалось до десятка их истребителей, которые так же не решались открыть огонь. Воспользовавшись этим, я дал залп обоими протонными ракетами, однако, к моему удивлению они не отстыковались.

Зная, что обратного пути нет, а погибать просто так, без пользы и фейерверка, ой как не хотелось, я безапелляционно скомандовал – «Вперед, ковровое бомбометание».

Ковровое бомбометание применялось в тех случаях, когда нужно было обработать определенный участок поверхности планеты без конкретных целей, или наличия у противника спец. средств, отклоняющих ракетоносители.

Неопределенно хмыкнув, асс, с подходящей фамилией, нырнув под несущийся нам на встречу «подарок» опомнившихся от неожиданного появления незваных гостей, хозяев, влетел в самое чрево Рирсида.

Отстыковав ракеты, я прощальным, театральным росчерком взорвал с десяток подготавливаемых к взлету истребителей вместе с их экипажами и техниками, чтобы не создавать пробки при одновременном переходе такого большого количества живых созданий в иной мир и, закрыв глаза, отчего-то вспомнил Мюнхгаузена, и его полет на пушечном ядре.

Сидя в кресле, я вдруг понял, что произошло все что угодно, только не моя смерть. Осмотрев окружающий космос и убедившись, что я не ошибся в своем предположении, решил задать Бесу простой вопрос – «Где мы?».

В ответ, услышав только недовольное сопение, я ощутил усиливавшуюся вибрацию и подрагивание всего корабля. Еще раз, оглядевшись, я увидел свет тормозных двигателей, и быстро увеличивающуюся в размерах планету.

Она была огромна. Удивительный голубой цвет придавал ей какое-то волшебное сияние. Даже различимые уже леса, и горные массивы имели насыщенный голубой цвет.

– Закрой рот, и проверь герметичность скафа. Энергии минимум, посадка будет аварийная.

Закрыв рот, и подозрительно осмотрев кабину, я решил, что Бес меня все же не видит. Подергав в разные стороны, шлем, поправил перчатки, с грустью вспомнил, что научиться пользоваться этими вещами не успел.

Внезапно меня вжало с такой силой в кресло, как будто у меня состоялось рандеву на проезжей части с КамАЗом, едущим не меньше ста километров в час. После меня оглушил такой рев, на который вряд ли способна добрая тысяча слонов, поджариваемая в горящих джунглях. Через визор, и фонарь кабины можно было различить лишь стену огня. Менялась только цифра датчика высоты, причём мотала со скоростью уменьшения банковского счета миллиардера, решившего жениться.

Жар становился невыносимым. Несмотря на защитное поле, и систему термоустойчивости корабля, я заметил, как воспламеняется обшивка, и плавится фонарь кабины, мутнея, и отбрасывая все более причудливые тени. В какое-то мгновение мне стало действительно страшно. Меня обуял настолько всеобъемлющий, животный страх, который исходил от безысходности, от невозможности что-либо изменить, а также от обиды, что все было напрасно и бессмысленно.

Но эта слабость длилась лишь миг, а уже в следующую секунду меня заполнила такая гамма чувств, ощущений, что казалось, все рецепторы и нервные клетки работают на пределе своих возможностей.

Вдруг, корабль вырвался из пламени и, как будто замерев, вновь рванулся вперед, но уже на скорости, не превышающую среднюю скорость земного авиалайнера.

Не успев оглянуться и сориентироваться, я услышал крик Беса – «Впереди».

Увидев в визоре надвигающуюся скалу, и поняв, что, несмотря на все старания моего наставника пик скалы облететь, не удастся я, сосредоточив всю мощь корабля в одном залпе, в последнее мгновение разнес покрытую снегом вершину на мельчайшие осколки.

Корабль все же зацепил край образовавшегося уступа и, теряя управление и устойчивость начал медленно, но неумолимо заваливаясь на правый бок падать в долину.

В очередной раз, уже с некоторой ленцой, я стал подготавливать себя к смерти. Но не получив от этого никакого удовлетворения, и ощущая скуку, я стал любоваться окружающими красотами, тем более, что посмотреть было явно на что. Да и ничего больше, по сути, от меня не зависело.

Горы, возвышающиеся со всех сторон, были величественны. От легкого утреннего тумана они несколько расплывались, но от этого казались еще более торжественными, будучи словно монументом на честь вечности. Шапки снега на вершинах придавали изыска и гармонии всей композиции.

Падали мы на лес, который напоминал гротеск, состоящий из нагромождения всевозможных растений, будучи еще фееричнее из-за преобладания голубого цвета.

Вдали, под самым подножьем горы, текла река, которая, распадаясь на два рукава, таяла, растворяясь под кронами, похожих на дубы, деревьев. Река создавала двойственное ощущение. С одной стороны, ее иссиня-черный цвет заставлял насторожиться, но одновременно с этим, благодаря непонятному мне эффекту, она была абсолютно прозрачной, и при этом, как бы шутя, подмаргивала солнечными бликами на перекатах.

Однако насладиться всеми возможными прелестями визуального наблюдения не удалось. Наш корабль, окончательно перестав поддаваться управлению, стал вертеться с такой частотой, что мог заставить лопнуть от зависти не один фрезерный станок.

Перестав осознавать происходящее, я потерял ощущение времени и собственного тела. Пытаясь позже вспомнить и проанализировать свои чувства в этот момент, передо мной всегда всплывала застывшая картина этой долины. Казалось, она меня втягивает в себя, растягивая и поглощая, одновременно стискивая, словно клещами, каждую частичку моего сознания.

Пришел в себя, я от негромкого похлопывания развивавшегося надомной купола парашюта.

Приземление прошло удачно, учитывая, что это был мой первый опыт, и то, что я угодил в самую гущу деревьев. Будучи прикованным к креслу, зависнув в полутора метрах от земли и пытаясь освободиться, я почувствовал, как что-то вцепилось в мой ботинок. Переведя взгляд на ноги, я увидел существо, по виду напоминающее смесь земного ленивца и снежного барса. Это создание было покрыто густым мехом нежно голубого окраса и имело четыре широких, пружинистых лапы с мягкими подушечками, из которых сейчас торчали весьма внушительные когти. Голова была очень похожа на медвежью, а на морде были написаны щенячий восторг и рвение. Его хвост так же покрытый мехом, был то плоский, то круглый, одновременно метаясь во все стороны, выражая возбуждение своего хозяина.

Видя, как играют мышцы этого маленького хищника, заставляя волнами переливаться нежно голубой мех, и метающийся хвост, мне сразу захотелось назвать его Океанчиком.

Перехватив мой взгляд, Океанчик подтянулся, вцепившись задними лапами в мой каблук, зарычал и впился клыками в носок ботинка. Хоть давление его челюстей было весьма ощутимо, все же прокусить его он не мог. Видя, что его усилия не приносят никаких плодов, Океанчик стал приходить в ярость. Несмотря на маленький размер, его клыки и когти внушали опасения, тем более вспомнив, что в каблуке находится пиротехнический заряд, я подумал, что случайно он может привести его в действие, а мне очень не хотелось причинять боль этому забавному существу.

Пытаясь его стряхнуть с ноги, я быстро убедился, что это бесполезно. Сосредоточившись на том, чтобы отстегнуть кресло, я все же достиг успеха. Отсоединение произвело неожиданно много шума, это отвлекло и рассредоточило Океанчика. Сгруппировавшись при падении, я снова дернул ногой и, наконец, освободился от так полюбившего мой ботинок зверенка.

Рухнув по разные стороны небольшой поляны, находившейся в полумраке от ветвившихся над ней веток, мы смотрели друг на друга, ожидая, кто же из нас первым начнет действовать. Какого-либо страха или опасения я не ощущал, но понимал, что, несмотря на свой крохотный размер, Океанчик может доставить много проблем и неудобств.

Пошла уже третья или четвертая минута ожидания, протекавшие в полной тишине, за исключением легкого размеренного шума от покачивающегося вверху на стропилах кресла.

Дернувшись от неожиданности, я услышал по интеркому голос Беса – «Как слышишь? Я приземлился возле самой стены, чуть не попал в реку, ставлю маяк, жду тебя».

– У меня небольшая заминка, пытаюсь разобраться с местной фауной, координат не знаю, нахожусь в лесу похожем на дубовый, но гораздо гуще, никаких ориентиров назвать не могу.

– Балбес, если бы я не видел, как ты стреляешь и чувствуешь себя в небе, я бы решил, что ты в жизни не одевал скаф. Тебя что, при падении так сильно ударило? Ты находишься западнее на шестьсот пятьдесят метров. Сними с пояса «поводок» и двигай ко-мне.

С удивлением осознав, что меня до сих пор не узнали, мне пришлось изъясняться немедленно, понимая, что самому добраться до Беса мне вряд ли удастся.

– Федор Михайлович, это я, Максим. Как мне удалось разобраться со всем во время боя, я и сам не знаю, но вот что я знаю точно, что самостоятельно до Вас мне не добраться.

Ответом мне была долгая тишина, становившаяся все более тягостной. Видимо уловив возросшее напряжение в моем теле, Океанчик отклонив корпус назад и еще больше присев, начал снова рычать.

Неожиданно ситуация поменялась. Из кустов выпрыгнуло существо, напоминающее увеличенного в несколько раз тушканчика, однако толком его рассмотреть мне не удалось, так как он мчался со скоростью болида формулы один. Буквально через секунду, за ним выскочила змея, вернее тело змеи на десятке тонких, но крепких ножках, верхняя пара которых была отлично развита, имея по два отростка похожих на клещи.

Скорей всего это происшествие на этом бы и закончилось, оставшись в памяти как не особо примечательный и редко вспоминаемый кадр. Но, когда мимо нас, переходя на сверхзвуковую скорость, спасаясь от преследования, пролетал «тушкан», Океанчик взметнулся в воздух в попытке попасть ему на спину. При всей быстроте реакции и молниеносности прыжка, любитель моего ботинка лишь слегка оцарапал спасавшегося бегом зверя. Обескураженный подобной оказией, Океанчик очень по-человечески сник и не сразу прореагировал на появление нового персонажа на нашей поляне.

Выскочив из кустов, змеевидная сороконожка передвигалась с не меньшей скоростью, чем «тушкан», да и была гораздо крупнее его. Преследуя свою дичь, след в след, она не собиралась изменять свой маршрут из-за небольшого комка шерсти, стоявшего к ней в пол оборота и не представляющего реальной угрозы.

Понимая, что столкновение заранее не предвещало хорошего финала для Океанчика, с бесполезным криком – «В сторону!» – я вложил всю массу своего тела в бросок, которым ошеломил и повалил этот ходячий шланг на землю.

Как потом выяснилось, именно неожиданность и необычность моего вида, спасли мне жизнь. Существо, с которым я столкнулся, было самым опасным из всех имеющихся на планете. Кроме скорости и необычайной подвижности, оно было крайне ядовито, а мышцы его лап могли бы потягаться с мышцами питона.

Вскочили на «ноги» мы одновременно. Развернувшись, ко мне мордой оно плюнуло, целясь в лицо веществом, которое, стекая с забрала шлема, полностью разъело выбитого на воротнике леопарда, оставив выгоревшее пятно на этом месте. Изобразив из себя верблюда, этот взбесившийся уж-переросток кинулся на меня, ударив своими клешнями мне в грудь, чем откинул метра на три и, оглушив.

Потеряв драгоценные долы секунды на то что бы сориентироваться и прийти в себя, я оказался абсолютно беспомощным.

Поднимаясь на ноги, я подумал о том – «Почему эта помесь „гидранта“ не воспользовалось моей беспомощностью?». Но тут же увидел ответ на свой вопрос. Этот побочный продукт эволюции кружился в центре поляны, пытаясь скинуть с себя вонзившегося в него всеми четырьмя лапами Океанчика. Наконец ему удалось сбросить с себя моего неожиданного союзника.

Отлетев на несколько метров, Океанчик с грацией и естественностью земной кошки приземлился на лапы, но он оказался развернутым в другую сторону от уже нависающего над ним противника.

Понимая, что шансы Океанчика уцелеть, настолько же нереальны, как и возможность того, что шахид станет молиться на иврите я, непроизвольно выбросив вперед руку и абсолютно автоматически подняв сжатую в кулак кисть, первым же выстрелом лазера снес голову этому змее-таракану. Заваливаясь на то место, где ещё мгновение назад был Океанчик, обезглавленное тело несколько раз дернулось, будто в последней попытке добраться до своей жертвы, замерло и неестественно осунулось.

Застыв от удивления, мы были поражены столь необычным, причем для нас обоих, исходом.

Не сводя глаз один с одного, мы решали, стоит ли заключать официальное перемирие или, сохраняя нейтралитет, разойтись по разным углам ринга.

От переизбытка впечатлений за один день, я уже ничто не воспринимал как неожиданность, поэтому появление Федор Михайловича с одного конца поляны, слева от меня, и увеличенной копии Океанчика с другого, не вызвало у меня никаких эмоций. Однако, когда сородич Океанчика при росте около восьмидесяти сантиметров, вызывающими уважение клыками, глухим рычанием, и угрожающей, приземистой походкой двинулся в мою сторону, я подумал, что туалетной бумаги в этом лесу видимо недостать.

Еще больше накалило ситуацию то, что Бес двинулся ко мне, хотя с другой стороны хуже все равно быть не могло.

Упустив из виду Океанчика, я приготовился к отражению атаки, видя только разъяренные глаза моего нового противника.

Вдруг тишину лесной поляны пронзил вопль, точнее звук, еле уловимый для моего уха, но заставивший атаковавшего меня зверя замереть. Это была забавная картина. Хищник, который вышел на расстояние прыжка и, напрягшись для его осуществления, резко затормозил, очутился в, мягко говоря, комичной позе. Пытаясь остановиться, он непроизвольно развернулся и, замахав лапами, грохнулся на спину. Вскочил он практически мгновенно, но с таким растерянным и недоуменным видом, что Чарли Чаплин умер бы от зависти на пике своей популярности. Одновременно замер и Федор Михайлович, однако, не опуская вытянутой руки, будучи в состоянии повышенной боевой готовности.

Оглядываясь по сторонам, я пытался определить источник этих звуков. Каково же было мое удивление, когда, проследив за взглядом зверя, посчитавшего меня своим обедом, я увидел Океанчика, оказавшегося причиной, предотвратившей бросок своего сородича. Убедившись, что атака на меня прекращена, и что попытки нападения больше не предвидится, Океанчик медленно, очень осторожно двинулся в мою сторону.

Подойдя ко мне, он некоторое время смотрел прямо мне в глаза, очень осторожно принюхиваясь. Вся его поза выражала напряжение и готовность в любой момент отпрыгнуть в случае опасности. Через некоторое время, не отводя взгляда от моих глаз, Океанчик стал осторожно меня обходить, двигаясь таким образом, чтобы не оказаться ко мне боком.

Боясь его напугать, я не делал абсолютно никаких движений, только внимательно смотрел ему в глаза, стараясь дать понять, что я не хочу нападать, но и не побоюсь это сделать при необходимости.

Неожиданно Океанчик отвел взгляд, опустил голову и уже без всякой опаски подошел прямо ко мне. Потеревшись об мои ноги он негромко заурчал, после чего одним неожиданным прыжком оказался у меня на левом плече, чем привел в полное замешательство моего наставника.

Устроившись на новом месте, Океанчик снова издал негромкий звук, после которого его сородич так же двинулся ко мне.

Подойдя ко мне в плотную, он так же меня обнюхал, после чего негромко и как мне показалось несколько грустно, зарычал. Отступив на шаг в сторону, опасаясь возможного нападения, я приготовился одновременно скинуть с себя Океанчика и успеть выстрелить из лазера. Однако мои опасения оказались напрасными. Хищник развернулся и, не удостаивая больше своим вниманием, с достоинством растворился в зарослях.

Лежа на моих плечах, Океанчик негромко урчал, создавая впечатление, как будто он там провел всю свою жизнь. Постояв еще немного в нерешительности, я подошел к Бесу, надеясь услышать совет как мне себя вести в возникшей ситуации.

После долгого, тяжелого взгляда Федор Михайлович развернулся и, махнув рукой, приглашая следовать за ним, направился в самую гущу леса.

Шли мы довольно долго. Лес очень напоминал земные джунгли, только насыщенный голубой цвет сбивал с толку и создавал впечатление, что это бутафория. Однако бьющие по скафу ветки, раздвигаемые впереди идущим Бесом и торчащие во все стороны корни, возвращали к реальности и заставляли быть внимательней.

Пробираясь через эти джунгли меня восхитило умение Океанчика держать равновесие. Несмотря на все мои качания, рывки и повороты, он только один раз выпустил когти, пытаясь удержаться на плече, но тут же, их спрятал, и как мне показалось извиняюще мурлыкнул.

Задумавшись, я налетел на остановившегося Беса. Еще ничего не понимая, я почувствовал, как Океанчик то выпускает, то снова прячет свои коготки и услышал его угрожающее рычание. Посмотрев на него, я увидел, что его шерсть стоит дыбом, а он сам, напрягшись, занял боевую стойку у меня на плече.

Осмотревшись, я понял, что мы окружены. Со всех сторон нас окружали полуобнаженные люди, которые были абсолютно идентичны между собой по всем параметрам, но больше всего мне не понравилась идентичность их взглядов, которые выражали явную агрессию, подкрепленную направленными в нашу сторону копьями.

Мне отчего-то захотелось поверить в то, что наконечники копий направлены в нашу сторону непроизвольно, а отряд, преградивший нам путь, просто занимается расчисткой леса для установки телеграфных проводов. К сожалению, в этом случае мне бы пришлось признать и то, что крокодил Гена соратник Чапаева, а Юлий Цезарь ученик Суворова.

Находясь в раздумьях, я услышал голос Федор Михайловича – «Не предпринимай никаких действий. Нам придется подчиниться. Их больше, и мы на их территории».

Медленно оглядываясь, стараясь не делать резких движений, я пытался найти десять отличий между этими однояйцовыми близнецами, но так и не смог этого сделать. Если бы я был выпивший, я бы серьезно задумался над тем, что пора завязывать.

Неожиданно мой взгляд остановился на Океанчике, вернее на его точной копии. Я уже видел его более пожилого сородича, но я никак не предполагал встретить еще одного Океанчика, хотя немного подумав, решил, что это абсолютно логично. Когда же я пристальнее пригляделся, то заметил еще четырех «Пушистиков» разного возраста, но все еще, по-видимому, очень молодых, что им, однако никак не мешало обнажать клыки и занимать угрожающие позы.

Вышедший вперед из окружающей нас цепи абориген схватил меня за руки, завел их за спину и очень быстро и со знанием дела, связал. Окончательно давая понять, что я не в зоопарке, чувствительным ударом в спину, меня толкнули вперед, заставляя двигаться в нужном им направлении. Бес находился в той же ситуации что и я, и так же молча, вышагивал рядом.

Удивил тот факт, что никто не тронул Океанчика, и абсолютно никто не обратил на него внимания. Так же мне было непонятно, почему Океанчик выявляя к ним столь большую агрессию, не пытался напасть или убежать.

Прокрутив еще несколько возможных вариантов, я решил не зарабатывать себе головную боль, а сосредоточился на неровностях пути.

Идти нам пришлось недолго, но все время в гору. Несколько раз нам приходилось карабкаться на почти отвесные участки горы, поэтому, когда, видимо добравшись до конечной цели нам, жестом указали, что можно сесть, я был даже благодарен этим жертвам ксерокса.

Осмотрев окружающую территорию, понял, что эта стоянка является нечто средним между временным лагерем и постом наблюдения. Из приведших нас сюда и встретивших аборигенов не было ни одной женщины. Лагерь состоял из наблюдательного пункта на одном из находящихся сразу над нами уступов, тщательно замаскированным вьющимися по склону растениями и пещеры, перед входом в которую лежал валун, уже на расстоянии двадцати метров сливавшийся со склоном и создававший впечатление монолитности.

По прошествии небольшого времени, я заметил, что стали сгущаться сумерки. Голубой цвет присутствовал в каждом предмете и в каждом явлении. Далеко не везде он был насыщенным, но создавал общий фон. Когда солнце начало скрываться за линией горизонта, синий оттенок стал приобретать объём, рисуя общую картину уже в угрожающих, тёмных красках. Все более и более погружаясь в созерцание преобразовывающейся планеты, я первый раз ощутил необъяснимую тревогу. Прямой реальной угрозы в тот момент не было, но появилось и ширилось, даже можно сказать, маниакальное, живущее на всех уровнях осознания окружающего мира чувство, чего-то, с чем ты еще не сталкивался, и что невозможно измерить, понять, или к чему-либо отнести. Мне пришла в голову мысль что, наверное, что-то подобное могло быть, попади я в четырех мерное пространство, где все социативные ощущения разлетелись бы как надежды императорской Японии от взрыва Хиросимы и Нагасаки.

Ощутив, что кто-то нежно трется о мою руку и, опустив взгляд, я увидел Океанчика тихонько толкающего меня в руку и, смотрящего на меня таким взглядом, от которого у меня по коже пошли мурашки. Это был взгляд не маленького, глупого зверька, а взгляд человека, прожившего тяжелую и наполненную жизнь. Он пронзал меня насквозь, пытаясь поддержать и направить по одному ему известному пути.

Неосознанно отодвинувшись от Океанчика, я услышал, как он издал звуки, лишь отдаленно напоминающие мурлыкание. Мое удивление от того, что вживленный в меня при вербовке передатчик смог их перевести, было детским лепетом, по сравнению с тем удивлением, которое я ощутил после осознания смысла этих звуков.

– Не удивляйтесь, не бойтесь и не задавайте вопросов, я не смогу на них ответить. Я выбрал Вас, и буду служить до смерти, если Вы это позволите. Учитывая это, я обязан Вам сообщить, что генная память моего народа говорит о том, что Вы должны избегать этого состояния и бороться с ним. Если Вы пробудете в нем продолжительное время, Ваш статус стационарной личности будет уничтожен, и Вы превратитесь в ячейку этой экосистемы, живя только по ее принципам и для ее блага. Я не могу больше удерживать это состояние, – теряются логические связи, – хочется, есть – нужно идти в лес, там пища – помогите вашему другу – трины часть экосистемы – надо почистить мех – не деритесь с пальцем – холодно – не деритесь с пальцем, нейтрализуйте мозг.

Внезапно глаза Океанчика словно потухли, он весь как-то съежился и словно побитая собака, ищущая прощения, нескладно и как бы извиняясь, ко мне подвинулся, положив голову мне на ногу. Гладя его голубой мех, я ощущал мелкую дрожь своего нового соратника и вспомнил про Беса. Посмотрев на него, я понял, что имел в виду Океанчик.

Федор Михайлович был абсолютно недвижим. Его глаза были словно два кубика льда, без всякого намека на зрачки. Поза, в которой он находился, была настолько неестественна в своей анатомической противоестественности, что я понял, времени на соблюдение этикета нет.

Не тратя времени на любезности, и на выбор удачной позиции я, завалившись на левый бок, со всей молодецкой удалью совершил стыковку моей ноги с грудью Беса.

О подобном эффекте, наверное, мечтает каждый каратист. Тело моего наставника перекувыркнулось и, отвергая всякую поэтичность, грохнулось головой о землю.

Еще какие-то доли секунды Бес находился без движения, однако, быстро ожив и мгновенно приняв вертикальное положение, выдал через интерком серию таких выражений, которые, как мне показалось, даже мой механический теоретически и практически бесстрастный переводчик переводил, покрываясь пятнами стыда.

При других обстоятельствах, я бы все это тщательно законспектировал, дабы доступнее объяснять сущность людей в этом нуждающихся, но сейчас это вызвало с моей стороны лишь улыбку облегчения.

Моя довольная физиономия, для Беса стала катализатором его возмущения. Потеряв над собой контроль от такой наглости, Михалыч, словно распрямившаяся пружина, бросился в мою сторону.

Только реакция и дубина одного из захвативших нас дикарей спасла меня от стопроцентного нокаута. Отскакивая в сторону, я увидел, что на спину моего наставника, летящего на пути ко мне и мечтающего сделать из меня отбивную, опустилась увесистая палица, которая будто в подтверждение пословицы – рожденный ползать, летать, не может – пригвоздила его к матушке сырой земле.

Видя, что Бес даже не думает сдаваться и после секундной заминки стал подниматься, направляя левую руку в сторону обидчика, я кинулся на него, изо всех сил стараясь не дать ему распрямить кисть и не начать бойню, в которой наши шансы на победу были весьма сомнительны.

Очнулся я от целой гаммы незнакомых запахов, один или два бывших очень резкими и неприятными до тошнотворности. Сразу за запахами пришла головная боль, словно электропоезд на станцию метро. Немного придя в себя, я понял, что меня тянут за ноги в пещеру и что осколки моего шлема остались позади уже не защищая мою и без того пораненную голову от механических повреждений.

Попытавшись приподнять голову в попытке избежать встречи с возможными неровностями земной поверхности и пытаясь сориентироваться, я снова, будто бы ниоткуда получил удар в голову, погасивший все мои рецепторы ответственные за восприятие окружающего мира.

Снова придя в себя, я оказался в абсолютной темноте. Сложившаяся ситуация была не из самых знакомых и приятных. Хотя, и это не могло не радовать, ко мне начали постепенно возвращаться слух, обоняние, а самое главное осязание, что позволило мне более-менее разобраться в сложившейся обстановке.

Настроившиеся на минимальное количество света глаза, довершили общую картину, вырисовав очертания предметов.

Мы находились в небольшой пещере с очень низкими потолками. Пещера была естественного происхождения, за исключением нескольких мест, где явно пытались углубить ее искусственным путем.

Захватившие нас дикари находились почти возле самого выхода. Оттуда тянуло теплом и вонью их немытых тел. Трины (как их назвал Океанчик), спасаясь от сырости и прохлады пещеры, спали на огромных листьях какого-то дерева, еще не встречавшегося на нашем пути. Желая понять причины, заставившие их ночевать в холодной, сырой пещере, я хотел было вступить сними в контакт, но вспомнив при каких обстоятельствах, я попал в пещеру, счел более разумным не подавать признаков жизни, дав время организму прийти в себя, а ситуации хоть как-то проясниться.

Лежавший рядом со мной Бес, судя по его размеренному, еле слышному дыханию спал. Меня это несколько удивило, так как сложившаяся ситуация была явно не в пользу такого крепкого, здорового сна, да и судя по его внешнему виду было понятно, даже при столь скудном освещении, что ему досталось не меньше моего. Кроме того, старшим в нашей группе был все-таки он, и по логике вещей, именно он, по моему мнению, должен был ломать голову как выйти из создавшегося положения, а не тешиться в объятиях Морфея.

Продолжая размышлять в этом направлении, я стал потихоньку раздражаться и уже намеревался растолкать его, но неожиданно он сам зашевелился и, продолжая спать, немного поменял позу, от чего на него стало падать больше тусклого света.

Лицо Федор Михайловича приобрело болезненный оттенок. Сейчас, когда он спал, его волевое, моложавое лицо было расслаблено, раскрывая даже мельчайшие морщинки, следы прожитой жизни, выдавая его истинный возраст. Кровоподтеки неожиданным образом делали его лицо мягче и даже несколько добрее, на корню уничтожая все мои мысли, о какой-либо агрессии против него.

Впервые, я посмотрел на своего наставника как на равного, человека, которому может потребоваться моя помощь. Чувство, переполнившее меня, было столь сильно, что я готов был бросить вызов всему миру, если это потребуется для защиты Федор Михайловича.

Спуститься с небесных высот моей героической фантазии, мне помог Океанчик. Он, приняв выжидательную позу у меня на животе, крутил своей головой во все стороны, пытаясь что-то разглядеть в сумраке пещеры. От моей руки, пытавшейся его погладить, Океанчик не отстранился, но и не как на нее не отреагировал, всем своим видом давая понять, что это несколько не вовремя.

Пребывая в некотором смущении, и чувствуя себя молоденьким лейтенантом с букетиком цветов, пытающимся признаться в любви санитарке, вытаскивающей тяжелораненого с поля боя, я вдруг ощутил, как мир вокруг нас расширился. Стены пещеры, как и все остальное, остались, но они уже не создавали ощущения препятствия, будучи эфемерными и как бы прозрачными.