Читать книгу В поисках Вина и Хлеба - Александр Волынцев - Страница 12

Ночь. Синяя лампа дежурного освещения создает ощущение романтической таинственности: вот-вот привидение появится… Но сегодня привидений не ждут. Дембеля задолбали дежурного по части: «Тревога будет? Нет?». Да даже если и будет, нас это уже не колышет. Нам так и было сказано. Мы уже почти гражданские люди: на построениях – отдельно от всех, обмундирование – из подменки (заплата на заплате). Созидаем объекты для части. Дембельский аккорд. Построил – свободен…

Романтику весенней ночи поломал дежурный по роте: бум! по выключателям. «Баталё-о-о-н! Падё-о-ом! Тирево-о-ог!!!»

Духи пружинисто летят со своих коек, лихорадочно впрыгивая в сапоги, штаны и прочая, шнурки торопятся степенно, фазаны с коек не спрыгивают, а снисходят, деды недоуменно потягиваются, а дембеля…

«Юрик! – толкаю я своего соседа, – Слышь, братан, тревога, говорят…»

«Охренели, что ли? Три часа…» – Юрик поворачивается на другой бок.

Командуют построение. Приходится вставать.

Построились. Странная пауза. Я смотрю на дежурного по роте по кличке Буратино (уж очень этот киргиз был на Буратино похож): «Ружжо выдавать будешь?». Тот мотает головой и улыбается от уха до уха.

Недоуменно стоим. По строю проносится слушок, что сейчас будут проверять сапоги: кто-то бегал по посту и куда-то из чего-то стрелял… Тут влетает дежурный по части, хлопает по выключателям и орет: «Ложи-и-ись!».

Опа-на… Война, что ли? Как-то не во время… Перед самым дембелем…

Успеваю сообразить, что казарма со стороны плаца и поста простреливается насквозь. Валяться на полу вперемешку с духами как-то не по фасону: уходим с друзьями в коридор. Тут с обеих сторон – каптерки, да и стены толстые, если что…

Постепенно вырисовывается картина происходящего.

Стоял в наряде по КПП братушка по кличке Гаврюшка (производная от его ласково звучащей фамилии). И дёрнуло же его повстречать зёмика, прикомандированного в соседнюю часть. А землячество в армии – почти кровное родство. Нашелся, значит, у Гаврюшки земеля по Тамбову: слово за слово, рублём по столу. Добыли они бутылку сухого (деды, как-никак, можно и побаловаться), растянули на двоих и вполне довольные расстались. Да как всегда, по закону подлости проходил мимо нюхастый офицер из той самой соседней части, учуял амбре от Гаврюшки – обрадовался. Между частями, надо сказать, всегда идет незримое соперничество, порой выливающееся во вполне зримые поломанные носы и отбланшированные глаза.

Уцепился офицер-связист за нашего бойца и поволок его в нашу дежурку с превеликим наслаждением. Так, мол, и так, бухой ваш боец, та-арищ каптан… Дежурным по части в этот день стоял почему-то наш ротный – капитан. И поскольку стоял в наряде, был он трезв, что само по себе доставляло ему унизительные мучения, а тут еще залётчик по родной теме…

Остались один на один. «Ты чё, а? Я сегодня трезвый, а ты, сука, пьяный»? И тресь-тресь – Гаврюшке по мордасам. Тот, понятно, тамбовский волк, стоит, молчит, набычился. «Ты чё, сука, молчишь, а?» Тресь. Перестарался капитан. Разбил залётчику нос. Гаврюшка как-то расстроился: «Ты чё делаешь? Я ить щас в караулке автомат возьму, тебя грохну и сам застрелюсь…».

«Валяй!» – пошел ва-банк капитан.

Гаврюшка обернулся к проходящему мимо дежурки дневальному: «Слышь, Валера, смотри, он не верит, что я щас его положу и сам застрелюсь!». А кто в армии верит словам угрозы? Там этих слов, как дерьма за боксами в автопарке. Пожал плечами дневальный, мимо прошел.

«Чё стоишь? Валяй!» – подзадорил капитан.

Гаврюшка повернулся и вышел из казармы.

«Может вернуть?» – забеспокоился летёха-взводный.

«Не ссы, никуда не денется, пошляется и вернется», – отрезал знаток человечьих… – пардон! – солдатских душ – капитан Топорков. И позвонил в караулку, велев гнать пьяного Гаврюшку в три шеи.

А дальше было так.

Наш залётчик в караулку не пошел. Пошел прямо на пост. Там в карауле стоял молодой боец, для которого, по определению, дедушка Советской армии – реальная власть, воплощенная в дедовом кулаке, помноженная на непререкаемый авторитет.

«Спички есть?» – поинтересовался Гаврюшка у часового. «Не-а…» – помотал башкой воин вместо уставного «стой! кто идет!».

«А ты в карманах шинели посмотри», – осторожно приближаясь, посоветовал Гаврюшка.

Просьба была естественной, ибо шинель была караульная, передавалась от часового часовому, и в ее карманах могло быть все что угодно: от спичек и патронов до гранаты в презервативе. Часовой добросовестно полез в карманы, Гаврюшка легонько тюкнул его между ног, снял с плеча загрустившего часового автомат и пошел к выходу из автопарка.

Сообразив, что происходит что-то непоправимое, часовой, превозмогая боль, заковылял за похитителем. «Серег! Ты чё! Серег, отдай!» – чуть не плача, причитал пострадавший. Гаврюшка резко развернулся и выпустил над головой часового несколько пуль. Тот беззвучно нырнул под ближайшую машину.

Вот тут-то и была скомандована та самая тревога, которой не заказывали. Тут-то мы, полусонные и построились в шеренгу напротив окон, залитые светом всех осветительных конструкций. Не собирался Гаврюшка стрелять по своим, а вообще-то – мишень шикарная: полбатальона положить можно. Но Гаврюшка вышел за КПП и задумался.

Пока размышлял он над судьбой своей скорбной, скрипнула дверь и в проеме появилась причина Гаврюшкиных страданий в лице дежурного по части. «А-а-а! Тебя-то мне и надо!» – обрадовался уссурийский рэмбо тамбовского разлива и выпустил над головой нашего капитана полрожка. Тогда-то присыпанный побелкой капитан Топорков рванул на короткую дистанцию, убив все мировые рекорды, ворвался в казарму и, вырубая в прыжке свет, настоятельно посоветовал всем прилечь на пол.

А Гаврюшка печально остался стоять у КПП. Мысленно начал загибать пальцы: то, что выпил на дежурстве – это уже такая чешуя по сравнению с остальным, что можно и не считать, нападение на часового – вот это уже серьезно, завладение оружием – очень серьезно, стрельба в строну часового – пойдет за покушение – совсем серьезно, стрельба в сторону целого дежурного по части – совсем задница. Итого… Напрасно старушка ждет сына домой.

Хмель, причина всех причин, прошел уже давно, злость от разбитого носа – тоже… Уходить в бега? Без толку. Возвращаться в часть – позорно. Тут еще обезавтомаченный часовой приперся и ну гундосить: «Серег! А Серег! Отдай автомат, а?».

Гаврюшка развернул ствол на себя: «Стой! Застрелюсь на хер!». А у часового точно крыша поехала. Идет, лапки свои цыплячьи растопырив: «Серег! Отдай автомат…».

Ба-бах!

Гаврюшкин китель потом чуть не сутки в дежурке валялся. Мы смотреть ходили. Как в Эрмитаж. Одна пуля вошла в грудь – вышла под лопаткой: кусок вырвала с кулак. Вторая пуля бицепс пробила: как вошла, так и вышла.

Хорошая вещь автомат Калашникова. Серьезная.

Не успели Гаврюху до госпиталя довезти – в себя пришел. Курить попросил. «Какой тебе курить? Лёгкое пробито! Лежи молча!», – посоветовал фельдшер (уже не Байрам).

Чем дело кончилось – узнали мы уже на гражданке, через братков, что остались дослуживать свои полгода.

Отстояли Гаврюху, отмазали. Солдатская круговая порука – вещь для офицеров вредная. Видит дознаватель, что брешут все, как один, а сделать ничего не может. Приходит в палату. «Ну, что, воин? Садиться будем. И надолго». – «Не-не, спасибо, я полежу…» – «Чё – веселый? Щас я тебе статьи перечислю, еще веселей будешь!» – «А я один не сяду. Я выпил? Выпил. Виноват. Зачем нос разбивать? Свидетели есть. Капитан за мной пойдет, по неуставным отношениям. Нового комбата – на фиг, замполита – на фиг, начальника штаба – на фиг». – «Чё, грамотный? Да?»

Дознаватель матюгнулся и вышел.

Через два месяца госпиталей Гаврюшку комиссовали.

Поехал домой.

Не один поехал.

Жениться успел.

На медсестре из госпиталя…

Тамбовский волк.