Читать книгу В поисках Вина и Хлеба - Александр Волынцев - Страница 9

Он правда был контуженый. Пять лет капитан прослужил в Афгане, получил контузию, и его перевели в наш батальон. Назначили в отделение связи, но в первый же наряд поставили дежурным по части вместе с нашей ротой. Надо сказать, что обычно офицеры дежурными по части ходят со своим подразделением. И у нас дежурными были то взводные, то ротный. А в этот раз…

Пришел он в караулку часа в три ночи: проверить, как бойцы службу тащат. Заглянул в постовую ведомость: «Почему не заполнена?». В ведомость записывается время очередной смены и прочие формальности. «Да ладно, та-ащ тан, утром заполним…» – «Да вы что! Знаете в Афгане что за это было бы?» – «Да ла-а-адно, мы ж не в Афгане…» И пошла политинформация: два часа мы рассказывали о специфике службы в нашем батальоне. Лекция не прошла даром: наутро капитан сказал врачу, что у него разболелась голова и с чистой совестью сменился с наряда, не достояв полсуток.

Как-то в курилке он рассказывал о своей афганской службе. Как он первый раз поехал на выезд. В головном «Камазе». Водитель (без пяти – дембель) посоветовал необстрелянному офицеру не надевать бронежилет на себя, накинуть его на стекло дверцы, а стекло – поднять. «Мы всегда так ездим», – говорит. «А ты как?» – удивился старший тогда еще лейтенант, имея в виду отсутствие стекла со стороны водителя. «Нормально!» – хохочет тот. Поехали. Конечно же, попали под обстрел. Водила набросил свой бронежилет на руку, прикрыл голову, другой рукой крутит баранку, и одновременно курит и рассказывает анекдот.

«Какой анекдот-то?» – спрашиваем у капитана. «Чего? Какой, н-на, анекдот! Я как доехали не помню! Анекдот…»

Рассказал, как ордена в Афгане получают. Случай, конечно, уникальный. Шла колонна с грузом, как бы теперь сказали гуманитарной помощи. Один из «Камазов» сломался. А колонна торопилась. «Я починю и догоню!» – настаивал водитель. «Не положено!» – не соглашался командир. Потом связался с высшим руководством, решили, что из-за одной машины всю колонну терять негоже и дали добро. Колонна ушла.

Водила остался. Починил машину – и в путь. Всё бы ничего. Да доехал до развилки, а куда дальше? Из политических убеждений поехал направо. И, конечно, не угадал. Попал под обстрел. Машину сожгли. Сам отлежался в какой-то яме и по темноте пошел искать своих. Хоть каких-нибудь своих. Трое суток искал. Наконец, родное: «Стой, кто идет?». Ура! Наши! Ага. Щ-щас. Повалили на землю, скрутили и в штаб. «Кто такой? Откуда?». Так и так. Машину потерял, колонну потерял, трое суток шел. «А теперь объясните, та-ащ солдат, как вы прошли через минное поле? Кто инструктировал? Американцы? Душманы? Где карта?» Какое минное поле? Какая карта? Какие американцы? Сам я шел… «Ах ты сам шел? Хорошо. Вот тебе два сапера. Пойдешь впереди, покажешь, как ты по нашему минному полю прошел. Пройдешь – подумаем, что с тобой делать. Взорвешься – расстреляем!» Шикарно. Делать нечего. Пошел. Следом саперы с картой. Бледные.

Обошлось. И туда провел, и обратно вернулся. Саперы эту тропинку быстренько заминировали. Расстреливать пешеходного водителя не стали. Даже вовсе наоборот: представили к ордену Красной звезды…

…А вот дослужить до положенного досрочного дембеля у капитана не получилось. Конфуз вышел на учениях. Проводились некие маневры совместные. С участием командования одной из соцстран. Первый день прошел на высоте. И капитан наш афганский тоже в грязь ничем не ударил. И поэтому поводу заглянул вечерком в штабную палатку: а там вечер интернациональной дружбы с закуской и тем, с чем ее легче внутрь принять. Сидят степенно, принимают постепенно. Форма у всех полевая, да дело к вечеру, смеркается, и от закуски в глазах понемногу резкость пропадает: кто там майор, кто лейтенант – не видать… И вдруг какой-то мелкий с непонятными петличками и погонами на очень ломаном русском начинает афганскую тему. Ни к чему, дескать, туда влезать вам было, теперь попробуй, вылези… Капитан этой темы не любил. Очень не любил. Особенно не любил тех, кто эту тему поднимал. Привстал капитан над столом и хлопнул по узкоглазой морде говорившего от всей своей капитанской души. Брык… Только пятки узкоглазого вверх метнулись. А капитан в гробовой тишине вернулся к закуске…

Наутро его вызвал командующий. «Капитан, что вчера произошло?» – «Учения, та-ащ генерал-мъёр!» – «Не включай дурака, капитан! Это я без тебя знаю! Что вечером произошло, в штабной палатке?» – «А… Дак это… Так, посидели маленько…» – «За что ты ударил союзника?» – «А чё он, падла косоглазая, говорит, что нам в Афгане делать нечего? Давить, с-сука, таких надо!» – «Согласен. Одно хреново: это был начальник штаба наших союзников». – «Ой-ё… А я смотрю, чё-то он по-русски как-то… Не того…» – «Дурак! Смеется еще… Одно я могу для тебя сделать, капитан: садись и пиши. Сейчас пиши! Здесь! Рапорт по состоянию здоровья! Позавчерашним числом, понял?»

Нет, не все генералы – гады. Этот, например, нашего капитана от трибунала спас. Мало ли кто там в палатку забрел. Темно было… Нет у нас такого офицера. Уволился по контузии. Ищи-свищи…

Правда, теперь ему предстояло горбатиться на пенсию до шестидесяти лет, как любому гражданскому. Но он не унывал. Заедет в часть на своем «Урале» с коляской: «Ну что, пацаны? Служба идет?». – «Идет, та-ащ тан!» – «А у меня закончилась!» И фр-р-р – по газам…

Когда я уходил на дембель и поднялся в кабинет начальника штаба за оформленным военным билетом, увидел там на столе орденскую книжку и орден. Книжка была заполнена на двух языках. Арабская вязь и кириллица объясняли, что наш капитан награжден высшим орденом Демократической республики Афганистан. Уж не знаю, передали ему этот орден или нет…