Читать книгу Пятая печать. Том 1 - Александр Войлошников - Страница 15

Тут Виктор вдруг умолкает и неожиданно сообщает:

– Видел я полк Русской армии на параде.

– И-иди ты! – вырывается у меня забытое детское выражение. Тут же понимаю я, что это какая-то шутка, – в те годы Виктор мог быть на параде только пионерской дружины.

– Было дело… – держит паузу Виктор, подзуживая недоумение, и продолжает: – Собирал я материал в Пражском архиве для диссертации и раскопал пачку фотографий с названием: «Парад. 1945». Взглянул: ого! – но не то… – лица не советские… без затравленных взглядов. Присмотрелся – понял: в архиве фотографии по недоразумению, так как должны быть уничтожены, как уничтожено все, что касалось РОА. Оч-чень, оч-чень может быть, кто-то в архиве их припрятал… временно.

И были на фотографиях марширующие батальоны и роты и крупно – лица правофланговых. Знамя было видно плохо – ветра не было… но нашивки на рукавах видны… Работая в архиве, не раз я возвращался к тем фотографиям. Разглядывал, думал…

* * *

Власов упустил возможность для того, чтобы РОА геройски завершила Вторую мировую еще в сорок четвертом… Эта история сейчас мало кому известна в мире, а в России – тем более. Я расскажу то, что…

За лесом полыхнула зарница. Еще раз! Еще!! И ветер круто направление меняет…

– Ребята, штормовой аврал! Разговорчики – на завтра! Шмотки, шамовку – в палатки! Посуду, растопочку – под байдарки! Байдарки – под растяжки! – Выдаю я программку подготовки к грозе с бурей. И так понятно, что к чему и почему: все мы бродяги бывалые. И среди равных я – всех равнее… по своему горькому опыту. Должен быть среди говорящих один непререкаемый. Иначе и схоженная группа не уйдет дальше первого привала. Все закопошились у палаток, помогая друг другу, закладывая под постели полиэтилен, усиливая растяжки, крепя байдарки…

Когда забираюсь в спальный мешок, Эля, которая все уложила в палатке, уже спит. А мне не спится – разговор о РОА в голове крутится. Ништяк, завтра на реке сцепим байдарки веслами и продолжим… хотя, едва ли завтра на воде будем – приближается циклон: все ближе и ярче зарницы далеких молний. Ночная гроза – фронт циклона, а за грозовым фронтом долго тянется нудный дождь. Так что послушаем Жорины песенки под аккомпанемент дождя и гитары. Как говорится в заповедях: «Тише едешь – морда ширше!»

* * *

Вспомнил детство. Наверное, не будет такого поколения пацанов, как мы, которые читали вместе с «Мухой Цокотухой» «Город Солнца» и изучали «Манифест Коммунистической партии» при вступлении в пионеры! А революционеры и герои Гражданской были нашими отцами и друзьями отцов. И жили они рядом, в таких же коммуналках. Красивые, веселые мужчины, прошедшие огонь, воду, готовые отдать свои жизни для счастья всех людей планеты! Всем!!

Все они – прекраснодушные донкихоты – исчезли в тридцать седьмом. Дон-Кихоту было лучше: хотя те, за кого он сразу же кидался в смертный бой, тоже были сволотой, но не так подлы, как советский народ, предавший на смерть всех донкихотов ради гебни и смиренного рабства! А какой смысл в слове «народ», если живут вместе донкихоты и чернь, говорящие на одном языке, но не понимающие друг друга.

Именно народ (!) ненавидел Иисуса Христа за Его бескорыстие. И вопил народ на площади:

«Распни, распни Его!» (Лк. 23:21)

Не потому ли народ негодовал, что Иисус Христос Великим и Мудрым его не называл, как льстил русскому быдлу его «Хозяин», глубоко презирая этот народ с рабскими душонками.

«Иисус сказал им… мир Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы». (Ин. 7:6, 7)

И ученикам говорил Иисус:

«Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира… потому ненавидит вас мир. Если Меня гнали, будут гнать и вас». (Ин. 15:20)

Во все времена был народ: среди людей жили боги, бескорыстные, самоотверженные, но далекие от народа, как наивные «народники»…

Обрывки полусна, вперемешку с мыслями плывут в сознании. Я вижу Иисуса на ступенях дворца Пилата… разверстые пасти, заходящиеся в злобной истерике…

«Но они еще сильнее кричали: да будет распят!» (Мф. 27:23)

Значит, умели тогда организовать «гнев трудящихся масс»… И вдруг – горячее солнце, веселый стук колес, длинный товарняк изгибается на повороте! Ветер надувает нижние рубашки, весело гуляет под мышками и в наших наголо остриженных набалдашниках для касок. Стою в распахнутых дверях товарного вагона, опираясь на поперечный брус, стиснутый плечами таких же семнадцатилетних оптимистов…

– «Э-эх! Махорочка махорка!..» – рвется песня из распахнутой двери вагона. Даешь!!! Потом: Будапешт, Балатон, речка Раба, Шопрон, Вена… контузии, ранения… Сколько боли, любви и ненависти, грязи, страха и радости спрессовано в прекрасной и окаянной жизни человеческой на крохотной планете – Земле!!