Читать книгу Избранная лирика - Александр Золотов-Сейфуллин - Страница 4

Минута долгая прошла меж нами…

Ни словом не обмолвились в тот раз…

И чудились друг другу мы Богами,

И были выше мы земных проказ.

О, подари мне локон свой, любя!

Его хранить я буду вечность.

Сей талисман не уничтожат ни года,

Ни человечья злоба, ни беспечность.

Мои уста что существо немое,

Мои глаза что пламень без покоя.

В устах моих – блаженный трепет снов,

В глазах моих – любовь без лишних слов.

Как лучше, более сказать об этом?

Наверное, здесь надо быть поэтом

И чувствовать эпохи голоса,

Без ложной прелести взирать на Небеса.

Обманут ею не был никогда,

Лишь сам её душой владею.

В моей протянутой руке – Звезда,

Подаренная той, которую лелею.

Я в этих строчках узнаю

Чудесницу, красавицу свою.

О ней сказать я много мог,

Когда бы не страданий рок.

Как вновь увидеть свет твоих очей,

Родных, очаровательных, прекрасных,

Услышать нежный тихий звук твоих речей,

Продолжив время отношений страстных?

О Лермонтов! Все эти строки

Годятся и к моей любви:

Я слышать не могу её речей истоки,

Но обожаю прелесть той реки.

Нас могут краешком лучей услышать Звёзды

И тайну нашу разнести Селена…

Тогда любовных мыслей гроздья

Известны будут всей Вселенной.

Я жил тобою, друг! Сейчас

Забыто всё, и я спокоен…

Так ветеран, прошедший войны,

Тоски, быть может, гонит час.

Когда вручишь ты наконец

Мне символ нашего союза —

Свободной музыки венец?

И да простит нам наша муза

Мгновенья творческих грехов.

Святые дни, когда желали

Мы добрый скипетр Богов,

Давно ушедших, и витали,

Как Ангелы во власти снов.

Нам жизнь большое начертала

И жребий гласный указала:

Твори, поэт иль музыкант,

Природный ум, твори умело

И, делая таланно дело,

Сжигай себя, как славный Дант.

Всё так и эдак, всё в насмешке,

В глумлении и нервной спешке

Вершает женщина дела.

Плетёт ли сеть или злословит,

Мужчину глупого ли ловит —

Она по-прежнему мила.

Пленяет страстно и надёжно

И носит смело дерзкий взгляд,

Умом блеснёт, где только можно,

Любови приготовит яд.

С холодным чувством откровенья

Она мутит покой и сон,

В хандру впадает переменно —

Веков так было испокон.

Позвольте молвить: «Так и будет».

Над нею божества печать.

Она Всевышнего осудит

И будет вечно вдохновлять.

Тебе – любимице Амура,

Моя прелестная Лаура,

Я шлю невидимый убор.

Когда-нибудь московский двор,

Увидев сей венец восточный

На белоснежных завитках,

Воскликнет злобно: «О Аллах!»

Людей сомкнётся круг порочный,

Чтоб шаг безбожницы карать

И путь к Христосу указать.

Но тут (о, чудо!) Невидимку

Тебе лишь стоит повернуть —

И всё: толпа увидит дымку,

Твой лёгкий след и к Солнцу путь…

Когда ж, явившись в град пустынный,

Ты обратишь свой милый взор

К предмету памяти невинной

Иль бросишь искренний укор

И скажешь мудростью восточной,

Меня страданием обняв,

И властью мысли непорочной

Сразишь, бальзам так и не дав…

Ах, полно, славная Зулея

И пери девственной красы,

Молчу, страдаю, но не смею

Глаголом верным простоты

Сказать о чувстве безнадежном

И в страхе глупом и мятежном

Влачу тоскливые часы.

Минуты скучные считаю

С блаженной маскою глупца

И мусульманского творца

С надеждой втайне призываю.

Dilecta![1] Сердце освежи,

Утешь поэта ночи,

Терпеньем слову послужи,

Души просветли очи.

К его игривому перу

И вдохновенья неге

Сойди к вечернему двору,

Не думай о ночлеге.

Поведай сладостный обряд,

Воспетый родословной,

Согрей унылый зимний сад

Своим дыханьем ровным.

Рукою белой, как цветок,

Сними вуаль печали,

И резвый звонкий голосок

Пусть очарует дали.

Тогда мой благодарный слог

Твой дивный стан восславит

И плечи, и изгибы ног,

И юность позабавит.

Тебе, мой друг, сады Шираза!

Ты заслужил тот славный дар

И лавр престижный из алмаза,

Рукоплескания пожар.

Храм Талии – твоя обитель,

Да будет счастлив твой покой,

Правдивых фраз немой хранитель,

Старик усердный и живой.

Где ж, братец, верный Дионис?

Садись же рядом пред бокалом!

Пусть в взоре тихом и усталом

Вино запечатлеет «бис»…

Но вот ты вновь на скриплой сцене,

Сопутствуя иным певцам,

Заводишь искренние пени.

И добр, и мудр не по летам.

Средь колб стеклянных и пробир —

Он нам ходячая наука

И наш моральный бригадир.

Но вот беда (и что за мука),

Пророчески объемля Мир,

Созданье это – близоруко.

Быть может, ты желал

Моих трудов посланье

И в мирном ожиданье

Календари листал?

Всё не писалось мне…

В седой жаре Востока

Я ждал дождей потока

И хлада при Луне.

Здесь я устал, мне скучно.

Взираю равнодушно

На Неба силуэт.

Всё та же пыль столбами,

И бледными губами,

Как злой анахорет,

Желаю пасторали,

Привольный ветр степей,

Московский дух полей

И северные дали.

Чтоб в шумной тесноте

Побыли мы с тобою

И в песен пестроте

Упрямой головою

Воздали бы успех

Любви и откровенью,

Предав грехи забвенью

Без тягостных помех.

Забудутся печали,

И, сидя у окна,

Воскликнет каждый: Vale! —

В объятиях вина.

Пусть добрая вдовушка

Мадонной будет нам

И холодная кружка

Приближена к устам.

К чему мечты иные

И мыслей суета,

Речей слова пустые,

Курортные места?

Ужель забыл о нашем прошлом, друг?!

Иль страсть к ученью затуманила твой разум?

Могу и я дать место гневу вдруг

Через послание острейшей фразой.

Давно ль не помнишь ты истории страницы?

Или в рассудок твой прокрались небылицы

О всяких суевериях людских,

О всевозможных бедах монстров злых?

Открой истории главу!

Об Англии, о Билле во двенадцатом году.

То было доброе прошедшее столетье,

И вспомни Лудда – зачинателя всех бед,

Его ведь тоже звали Нед!

Но на дворе не прошлый век,

И ты не Лудд, что был ткачом,

Он разрушитель и больших пороков след,

Ты ж – созидатель и борец со злом.

Ты помнишь сладостные лета,

Когда восторженной мечтой

Мы наслаждались, как поэты,

Иль озиралися с тоской

К предмету юнос ти забавной

И мыслью доблестной и славной

Несли торжественный покой?

Близ стены нравственного храма

Тогда не ведали забот.

И тени жизненных хлопот

И судьб неведомая драма

Нам были чужды, как Богам.

Надежду мы несли словам,

И с восхищеньем ненапрасным

Дарили взгляд друзьям прекрасным

И речи верные устам.

Теперь иные в нас стремленья:

Молчим всё чаще, больше пьём,

Помалу забываем дом…

И от избытка нетерпенья

В нас нынче праведник восстал,

И добродетельных начал

Мы ищем первые мгновенья.

Ты помнишь, друг, как мы бродили

Средь люда мирного и всяческих затей?

Как кубок верности и дружбы пригубили

И охраняли свято дар счастливых дней?

И радость встреч вкушали вдохновенно,

Воздвигнув братством над главой пайон,

К охлосу относилися презренно…

Ужель покинул нас отрадный сон?

Ушла ли радость молодых сомнений

Иль смолкла муза дерзостных речей,

Где след наш милых злоключений,

Где думы прожитых ночей?

Как две Звезды, гонимы ветром,

Расстались мы, продолжив путь изгнанья,

Ты добываешь хлеб дорогой знанья,

А я – блуждающим своим пером.

Всё по-иному сталось, всё сменилось,

И радости уж нет в душе моей,

И пышная Природа отвратилась

От светлых и желаемых идей.

До встречи, друг, гонимый чудом

На брег диковинной мечты,

На брег, полнённый изумрудом,

Где всё значимо, как и ты.

Прими, мой друг, сие посланье —

Плоды усталости моей,

Плоды пугливого мечтанья,

Незабываемых ночей.

Где Звёзд мерцающих обитель

Сроднилась с вещею Землёй,

Где ты, мой славный вдохновитель,

Живёшь, рождая подвиг свой.

Прости за массу изречений,

Прости, что ежели не так,

Не придавай тому значений

И молви дружески: «Простак».

Слезоточивые творенья

Отбрось в огонь, мой Лаватер,

Приемли главы приключенья,

Тартюфа обрети в пример.

И ложь прими как назиданье —

Обман порой имеет суть.

Уж лучше враки, чем страданье,

Где цель изменчива, как ртуть.

Мой долговязый, дюжий странник,

Опричник Северной земли,

По воле собственной изгнанник,

Стихами жажду утоли.

Открой игристое вино,

Вуалию сокрой окно

И вспомни малость обо мне

В своей холодной стороне.

Когда в блаженный свой досуг

Мы собирались в тесный круг,

Проказник Бахус, нас услыша,

С Церерой к нам входил тайком

И бодрым дарственным вином

Нас опьянял, глагол колыша.

И мы весёлою толпой

Неслись под свод небесной дали,

Где речи глупые толкали

Под платонической Луной.

Зачем усердные посланья

Я вдохновлял избытком дум

И возносился в трепетанье,

Перед тобой теряя ум?

Зачем я речию забвенной

Воспламенял свои уста

И под Луною серебряной

Обожествлял, как Дух Христа?

Зачем вымаливал прощенье,

Терзаясь мнимой красотой,

Не испытавши отвращенья

Ко внешности твоей пустой?

Зачем, толпою окружённый,

Ходил надменно, как злодей,

И шёл, как громом поражённый,

За дивной тению твоей?

Дитя восточного зефира,

Тебе моя послушна лира

Пророчит щедрый звук:

Пред красотою Альтаира,

В объятьях гордого Тахира

Познаешь нежность рук.

Скажи, восточная Диана

И Азии волшебный дар,

Давно ли Сердца легкий жар

Тебя коснулся, как Корана

В мгновенья сладостных надежд

Касают пальцы мусульмана,

Когда в предместьях Тегерана

Он, не скрывая бодрых вежд,

Молит о божеском прощенье?

Но, друг, к чему тебе моленья?

В тоске бы я молился сам,

Склонившися к твоим ногам

В священной власти заточенья.

Как сладко мне порой являться

В места, где мир твой находил,

Способность жизни удивляться,

Где я, мой друг, тобою жил.

Где мы делились сокровенным,

В ночной мечтая тишине…

Как жаль, что чувством вдохновенным

Туда являюсь лишь во сне.

Однообразье, суета

И одиноких лиц капризы,

Девиц нескромные сюрпризы

И тесных платьев пестрота.

Приди, мой друг, походкой резвой,

Мы восполним Цереры стол

Вином токайским, мыслью трезвой —

Esse est percipi[2], монгол!

Когда Батый, твой предок славный,

Опять на Русь явился тьмой,

Стояли русские стеной,

Сказав характер своенравный.

Следила хитрая Европа

За продвижением границ,

Ползла уж к ней коварна стопа…

Но полно древности страниц!

Приди! Мы выпьем за Европы

И за народ тех дальних стран,

Кто протоптал торговлей тропы,

Обняв Руси вековый стан.

Восславим трирского гиганта

Философическим словцом

И перед греческим отцом

Воспламеним иллюзий Канта.

Да будет мир взаимный наш

Скреплен не гадостью портвейнской,

А жизнерадостностью рейнской

И торжеством разумных чаш.

Мне важно всё о вас узнать.

Достойный чуткого участья,

Ужель я не достоин счастья?

Не вам ли тайная рука

Подносит пёстрые страницы,

Где фантастичны небылицы

И жизнь там кажется легка?

Но я страдаю. Мирный гнев

Течёт в крови рационально.

И Мир объемлю я печально.

Красавица! Слава

Ланитам твоим.

Ты доброго нрава,

Тобою томим.

И ты сладострастно

Пленяя меня,

Но всё безучастна

К страданиям дня.

Порою беспечна

Забавой своей,

Но тело не вечно —

Запомни скорей.

Мы все угасаем,

Приемли, душа,

И стих забываем,

…Но ты хороша!

О, как ты жалок был тогда,

Когда безжалостно являлся

И ничему не удивлялся.

Уверен: лишь придёт беда,

Ты первый муку уготовишь…

Ну а пока что ты злословишь,

Неся бессилие вреда

Когда-то ты, мой друг, блистал…

Вошедши в Свет, ты был героем…

И даже нравственным покоем

Ты нас приятно услаждал.

Отныне мрачным изголовьем

Твоим является чертёж.

От чувств твоих пигмейских поз

Тебя мутит, и ты злословьем

Мутишь сознание других.

О чудо! Жизни продолженье!

И Мир принял священный дар,

И начал времяисчисленье

Викторианский календарь!

Фотограф, может быть, напрасно

Запечатлел твои черты

Катюша! В жизни ты прекрасней,

Ты в ней – соцветье доброты.

Ты в этой маске был ужасен.

Невинный взгляд для подлеца,

Что шрам для нежного лица,

Что ум для глупости – опасен.

Прими творений груз почётный

И вдаль! А там – познаний свет,

И Мир открытия несчётный,

И мудрость непрожитых лет.

Твори и властвуй! Жар глубокий

Неси в сознание других.

Тебе – теперешний мой стих

И Сердца помысел высокий.

Учитель! Помним мы слова,

К младым потомкам обращенны,

Суровой жизнью вдохновленны.

Когда-то было всё! Глава

Светилась мыслию прекрасной,

И всё студентам было ясно.

И все мы жаждали живой

Урок, в тиши уединенный,

И взор Ваш, думой увлечённый,

Разумный нам дарил покой.

Мы были вместе. «Эко чудо!» —

Вскричит ленивый ученик.

Но тот, кто в знаний мир проник,

Уж более не скажет худо

О мудрых и златых летах,

О первом опыте, стенах,

Где зарождался спор невольно.

Теперь уже так Сердцу больно

Нам вспоминать о том.

Пусть наши искренние речи

Подарят Вам извечный сон

И слава доблестных имён

В грядущем обозначит встречи.

Помазанник Божий,

Без Царства – Король,

Мой друг толстокожий,

Не любящий соль.

Но жадный до злата,

До прочих камней,

Поклонник карата —

Седой брадобрей.

Ты жив ещё, курилка мой?

Мне на тебя смотреть тревожно.

Что? Бог курил? …Ах, невозможно.

Но верно то, что ты вдовой

Оставишь милое созданье,

Когда табачное желанье

Не уничтожишь с головой!

Здравствуй, лживый лиходей,

Злой мучитель музы верной!

Ты всё пишешь, мой злодей,

Тапера – слуга примерный?

Мыслишь ты, твоё деянье

На Земле оставит след?

Не сочти за назиданье:

Гений твой – искусству вред.