Читать книгу Троллейбус без номеров - Александра Чацкая - Страница 8

Честно говоря, Саша не планировала увидеть Туристов сегодня. Более того, после рандеву с Писателем ей вообще показалось, что от Туристов следует держаться подальше. Но суть от этого не менялась: ей было одиноко, а эти ребята оказались единственной компанией, которая ее принимала. С ними не нужно даже постоянно бросаться идиотскими шутками, строить из себя клоуна, в надежде, что хотя бы одна из этих дурацких хохм попадет в цель и смеяться будут вместе с ней, а не над ней – а в этом заключается большая разница.

Саша ступала по огромному травяному ковру, будто из сказки. Пахло хвоей, и лес был светлый-светлый. Где-то в отдалении проносились машины – значит, цивилизация все-таки близко, хотя какая цивилизация на шоссе? Максимум, что там есть – заброшенная остановка, на которой нет ни номеров маршрутов, ни расписания, а сами автобусы ходят так редко, что создается впечатление, что они из другого мира.

Лес же жил своей жизнью, и Саша прекрасно это чувствовала. Стоял легкий морозец, но зипун – он оказался на Саше, как только она открыла глаза и очутилась во сне – приятно грел ее, как греет одеяло в особенно холодную ночь. Саша оглянулась по сторонам и удивленно улыбнулась: вдалеке, за стеной сосен и елей, виднелась избушка. Старая, разваливавшаяся на части – но в ней горел свет. – Как ты думаешь, мне стоит туда идти? – спросила она у зипуна. Судя по тому, что зипун не кольнул ее остро в шею и вдруг не стал тяжеленным, как мамина сумка с продуктами, идти определенно стоило. Саша еще раз погладила зипун по аляповатому, вручную нашитому карману и осторожно, стараясь не хрустеть ветками, пошла по направлению к избушке.

Она постучала своим маленьким острым кулачком в дверь, и та открылась. Перед ней стоял Альберт Андреевич отчего-то с ружьем.

– А, Революционерка? – он улыбнулся и опустил ружье. – Прости, не признал сначала.

– И совсем слепой стал, – брякнула Поварешка из комнаты. – Такую рыжую – и не признал. Где ты еще видел такую девчонку, чтобы на голове словно пожар случился? Не слушай дурака, Революционерка, пойдем, я тебя чаем напою.

В избушке было светло и тепло. На потолке покачивалась масляная лампада, заливая комнату теплым, слегка подрагивающим светом. Пахло чем-то очень вкусным, а от печи тянуло теплом. На грубом, вручную сделанном столе стоял радиоприемник, откуда раздавался голос Боба Дилана.

Компания вновь была в сборе. Как будто Саша и не просыпалась: Атеист валялся на полатях, укутавшись в одеяло и проверяя почту на смартфоне. Поварешка копалась, доставая огромную кастрюлю с вкусно пахнущей похлебкой и бухая ее на стол. Эрик тихо курил в окошко, несмотря на то, как нехорошо смотрел на него меняющий струну на гитаре Рок-н-ролльщик. Даже Писатель был здесь, в очередной раз терзавший тетрадку своими умозаключениями. Так пахло ромашкой и розмарином, пахло домом – настоящим, неподдельным домом, а не квартирной смесью пыли, и сырости— что у Саши слезы подступили к горлу.

Так пахло в квартире у бабушки, где она жила, когда была маленькая. Саша вообще плохо помнила свое детство до четырех лет – кажется, там были сказки, летающие драконы и темнота, а еще теплый бабушкин голос. Бабушка учила ее рисовать, рассказывала, почему, если использовать зеленый и красный, это будет некрасиво, рассказывала про теорию цвета – а дедушка лишь дымил трубкой, гладил Сашу по голове и говорил, что из Саши обязательно кто-то да вырастет. Саша не знала, кто такой этот кто-то, но почему-то сердце сжималось, и она твердо обещала самой себе, что обязательно станет кем-то и не подведет дедушку.

Всегда их было трое – она, дедушка и бабушка, и им было хорошо, пока не пришла мать. Мать забрала Сашу, клятвенно пообещав ей свозить ее на море – и не выполнила свое обещание, привезя ее в пыльную однушку на Бутлерова, в которой Саша и ютилась до сих пор.

– Воспоминания? – спросил Альберт Андреич, мечтательно жмурясь под голос Боба Дилана. Что-то такое было в этом голосе, что заставляло верить в лучшее в людях и показывать другим свое открытое, животрепещущее сердце как на ладони.

– Возможно, – сказала Саша. – Знаете, когда слушаешь Боба Дилана, иногда накатывает. Детское что-то.

– Когда я слушаю Боба Дилана, я тоже чувствую себя ребенком, – улыбнулся Альберт Андреич, любовно поглаживая радиоприемник. – Так уж случилось, дорогая моя Революционерка, что у каждого человека есть свои потаенные светлые воспоминания о детстве, которых не сотрут никакие невзгоды. Так цепляйся же за такие воспоминания, Революционерка, и верши свою судьбу!

– Судьбу она потом будет вершить, а сначала поест, – проворчала Поварешка, усаживая Сашу за стол и наливая ей тарелку супа. – Негоже на голодный желудок в приключения бросаться.

– Что правда, то правда, – сказал Альберт Андреевич. – Приключения приключениями, а обед по расписанию. Ну, чего сидите, оглоеды! Всем есть!

Оглоеды быстро оказались за столом. Посередине, как король этого странного пиршества, восседал Альберт Андреевич. Эрик, которого засунули между ним и Рок-н-ролльщиком, задумчиво держал ложку в руках, с интересом наблюдая за тем, что плавало у него в тарелке. Писатель в очередной раз отложил свою рукопись, боясь запачкать ее говядиной, и с аппетитом прихлебывал суп. Атеист все сидел и сидел в своем смартфоне, ругаясь на «идиотов, что составили такое неадекватное расписание».

Что удивило Сашу, так это то, что суп был именно такой, какой она ела у бабушки. Все то же самое – неуловимый аромат чего-то волшебного, много мяса, которое Саша терпеть не могла, но ела, чтобы не расстраивать бабушку, лавровый лист, плавающий, как маленький бумажный кораблик. Наверняка на низу тарелки была расписная машинка – когда Саша была маленькой и еще не приучилась топить свое детское, никому не нужное горе, в булочках и блинах, она мало ела, и бабушка просила ее освободить машинку со дна тарелки, съев весь суп до конца.

– А это магия нашей Поварешки, – усмехнулся Рок-н-ролльщик, видя Сашино удивление. – Каждый в ее супе видит то, что хочет видеть. Я вот обожаю борщ со сметаной – и, посмотри-ка в тарелку, вот он, родименький!

Саше было страшно интересно, что видит в тарелке Эрик, который в своей Америке наверняка даже супа настоящего не ел, но голод – дикий, отдающийся болью в желудке голод пересилил любопытство, и она живо застучала ложкой по тарелке.

Туристы переговаривались между собой: спорили о чем-то Писатель и Атеист, кое-где даже переходя на личности. Эрик, которого они по какому-то недоразумению выбрали судьей спора, слушал их очень внимательно и с полуулыбкой на лице, не понимая ровно ничего из того, что они говорили.

– Как вы меня нашли? – спросила Саша.

Альберт Андреевич усмехнулся в бороду и налил себе еще супа.

– Как – как? Известно, как. По зипуну. Он как путеводная звезда. Каждый раз, когда ты оказываешься в мире снов – ты оказываешься где-то рядом с нами, и все благодаря нему.

– Зипун каким-то образом чувствует, где вы?

– Ну, конечно. Это же мой зипун, а не чей-то еще, – посмотрел на нее удивленно Альберт Андреевич. – Был бы это зипун какого-нибудь доппельгангера, сейчас бы что-то постоянно тянуло тебя в метро. Все просто.

– А мы сегодня отправимся в чужой сон?

– Отправимся, отправимся. До нашего объекта – профессора одного из технических университетов – путь долгий, придется ехать транзитом. Через несколько снов.

Саша очень хотела побывать в чужом сне, а потому она быстро доела суп – супа было много, а потому она буквально ощущала, как булькает в желудке горячая жидкость – и села дожидаться остальных.

Наконец, все встали и собрались.

– Идти нам придется долго: ближайший вход в метро только у конца этого леса. Впрочем… Нет, наверное, давайте возьмем машину. А то Революционерка вымотается и уснет – а какие сны бывают, когда ты заснул в мире снов, я и сам, если честно не имею не малейшего понятия. Так что давайте без рекурсий.

– А я хотел пешком, – заныл Атеист. – Пешком интереснее, и грибы можно поискать. Я читал, в этом лесу грибы… особые. Можно расширить сознание.

– И дорасширяешься до дурки, – рявкнул Рок-н-ролльщик, обычно спокойный и миролюбивый человек. – Атеист, давай без этого, ты же умный парень. Да и, в конце концов, что, не хочешь порулить?

– Может, и хочу, – буркнул обиженный Атеист, по-детски заливаясь краской.

Саше Атеист нравился. Хоть он уже был студентом и учился где-то в техническом вузе на инженера, Атеист настолько по-детски вечно пытался играть во взрослого, показательно цинично и беспринципно рассуждая с Альбертом Андреевичем о боге, красоте и природе человека, что его вечно хотелось поддеть и вывести на спор, чтобы за наглым студентом поглянулся обиженный, никого не хотевший слушать ребенок.

За избушкой внезапно оказался самый настоящий микроавтобус. Саша частенько видела такие в фильмах про хиппи, и ей еще сильнее захотелось научиться играть на гитаре, чтобы сидеть на крыше, слушать шум ветра в ушах и подпевать ему, дергая струны.

– Хочешь на крышу? – угадал ее мысли Рок-н-ролльщик. – Сейчас я тебя подсажу. А ну, держись крепче!

Сашу бесцеремонно подняли, будто она была пушинкой, а не девчонкой с отвисшим пузом, и усадили на край крыши. Наверху лежало множество подушек самой разной расцветки, пара одеял – видимо, на крыше может быть холодно – и та самая гитара.

Рок-н-ролльщик проследил за тем, чтобы все сели, легко подтянулся на руках и тоже забрался на крышу. Плотно укутал Сашу одеялом, несмотря на все ее сопротивление – как же так, и одеяло, и зипун! – да еще и сбросил джинсовую куртку, оставшись в клетчатой рубашке. Улыбнувшись, честно и открыто, он взял гитару.

– Трогай, Атеист! – сказал он, настраивая струну.

Они поехали, и вместе с ними поехал Рок-н-ролльщик, наигрывая очередную битловскую песню. Его голос резонировал с воем ветра, и веселая песенка про СССР звучала так по-свойски и так по-домашнему, что Саше захотелось куда-нибудь спрятать эти воспоминания, чтобы доставать и любоваться по праздникам. Так она, будучи ребенком, любовалась на иностранные шоколадные конфеты, которые мама не открывала до Нового года.

Саша ощущала, как ласково шепчет в уши ветер, как пролетают мимо них дороги-дороги-дороги, забытые богом деревеньки, леса и поля, и ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Ни о чем не думать, ничего не бояться, ничего не помнить и ни о чем не грустить – только смотреть на мелькающие маленькие городки да слушать пение Рок-н-ролльщика. Вскоре к ним на крышу присоединился еще и Эрик, и его хриплый, но отчего-то такой искренне нежный голос пел песню о мальчике, танцующем фокстрот. Саше тоже очень хотелось танцевать – под музыку из собственной головы, рассказывать истории про людей, которые никогда не существовали, а потому оказывались самыми добрыми и самыми честными на свете, а еще хотелось обнять весь мир.

Почему-то вспомнилась Аня. И ее оскорбления. И, странное дело, Сашебыло плевать на то, что еще скажет эта напыщенная грубая дура, словно это происходило в каком-то другом, ненастоящем мире. Возможно, загадочный кондуктор из сна про троллейбус был прав, и ей действительно место здесь. Рядом с Эриком, который пел страшные и детские песни, рядом с Рок-н-ролльщиком, рядом с Писателем, Атеистом, Поварешкой и Альбертом Андреевичем. Рядом с друзьями.

– Стоп-машина! – заявил Рок-н-ролльщик, спуская Сашу с крыши. – Вот и приехали!

Они оказались в пустом, сорном, заброшенном сером городе, полным пятиэтажек и покинутых улиц. Где-то шуршала брошенная газета.

– Жутковатое место, – Саша поежилась, хотя в зипуне ей не было холодно.

– Это да, – кивнул ей Альберт Андреич. Весь зеленый – в машине его часто укачивало – он выбрался из микроавтобуса, раскрашенного в цвета радуги, который казался отвратительно не вписывающимся в здешнюю серую жизнь. – Никому не отставать! Можем наткнуться на Парацельсов. Живет здесь один со своим выводком.

Саша взяла Эрика за руку – как раньше, когда она вытаскивала его из заброшенного парка – и засеменила за остальными. Придерживаясь огромной карты – Альберт Андреич никогда не раскладывал ее полностью, и, казалось, что если он ее развернет, то под картой окажутся они все, и весь мир – он вел их по одному известному только ему маршруту, лавируя между одинаковыми, пахнущими пылью и запустением улицами. Саша покосилась на карту – и ей показалось, что некоторые места двигаются. Бывает, это же сон.

После получаса блужданий они, наконец, оказались около высоченного дома. Балконы выпирали, будто частокол зубов, а в окнах гулял ветер.

– Нам сюда, – сказал Альберт Андреич и открыл дверь подъезда. – На пятый этаж.

Балагуря, компания поспешила по лестнице – лифт, конечно же, не работал. Другие квартиры, кажется, были пусты – по крайней мере, двери были нараспашку, и можно было легко забраться и посмотреть на чужую жизнь со всеми спрятанными в шкафу скелетами. Пока они поднимались на третий этаж, Саша с удивлением услышала детский плач.

– Там ребенок, кажется, Альберт Андреич, – сказала она.

Альберт Андреич прислушался.

– Может, ребенок, а, может, и доппельгангер под личиной ребенка. Всякое бывает. Эти твари такие умные, что даже не подумаешь иногда.

– Да пусть сходит, проверит, – хмыкнул Атеист. – Туристом больше, туристом меньше – какая разница.

Альберт Андреевич ощутимо нахмурился, завозились его брови, будто гигантские шерстяные гусеницы. В бороде спряталась улыбка.

– Вот ты с ней и сходи, а мы пойдем к нашему клиенту, – ответил он. – И не ной, сам подписался.

– Глупая девчонка, – бурчал Атеист, на всякий случай вытаскивая ножик из кармана джинсов. – Вот приспичило тебе посмотреть, кто там, так я все представление пропупущу. Они, понимаешь, собрались к какому-то профессору, который студентов своих на экзаменах заваливает. Так его напугают, что он до конца года будет всем ставить исключительно «Отлично». Ух, я бы посмотрел! А теперь что? Знай, плетись, прячься… может, это не ребенок даже.

От открытой двери квартиры повеяло холодом. Раздался громкий детский плач и откровенно чужое бурчание. Саша почувствовала, как по спине забегали шаловливые мурашки – такого голоса не могло быть у человеческого существа.

– Ты уверена, что не хочешь свалить? – спросил Атеист, почесывая растрепанный затылок. – Сейчас бы посмотрели, какой цирк умеет устраивать Альберт Андреич. Он, знаешь, как может напугать – небось, у своих страшилок подсмотрел. Вот веселье-то было бы!

– Помолчи, – шикнула Саша и тихонько открыла дверь в квартиру.

Там было точно так же пусто. Гулял ветер в открытых и давно разбитых окнах, стояли нетронутые и серые от пыли чешские сервизы за стенкой, шипел пузатый телевизор, накрытый кружевной салфеткой. В родительской комнате тоже было пусто: только темные улыбающиеся неразборчивые силуэты под кроватью. В детской громко заревели, и Саша бросилась на помощь.

Впоследствии она скажет Альберту Андреичу, что прекрасно понимала, что делает. Это не мог быть доппельгангер, это не могло быть что-то еще, что притворялось человеком – Саша это просто-напросто чувствовала, так, как студент чувствует, какой билет брать на экзамене. Это шло у нее откуда-то изнутри, и она смело бросилась вперед и включила свет в детской.

На кровати скорчился маленький мальчик, пускающий от страха уже даже не слезы, а сопли. Он все комкал и комкал одеяло, пытаясь спрятаться от чего-то огромного, синего и усатого.

– Съем, – пророкотало нечто, возвышаясь над мальчиком и пробивая головой потолок. На плечи посыпалась побелка. Саша испуганно посмотрела на Атеиста – но тот оставался спокоен, только пальцы рук слегка тряслись.

– Ты чего, малыш? – улыбнулся он, поправляя очки. Мальчик обернулся на него и открыл рот.

Конечно, удивишься тут, когда к тебе в комнату вламываются два незнакомых человека, один из которых рыжая девчонка в огромном зипуне, а другой студент с прилизанной прической. Особенно в тот момент, когда тебя излишне целеустремленно хотят съесть.

– Ты не бойся, парень, это всего лишь Синий дядя, – Атеист весело улыбнулся, и в этот момент он показался Саше самым красивым человеком на земле. – Смотри-ка!

Он подошел к рычащему Синему дяде, подпрыгнул и дернул его за торчащие усы.

– Съем, – обиженно завыл Синий дядя. Он как будто съежился и стал совсем маленьким и незаметным. – Уйду я от вас.

С громким топотом Синий дядя подошел к огромному дубовому шкафу с расписными дверями, со скрипом приоткрыл и исчез в темноте. Мальчишка всхлипнул.

– А если… из шкафа… он…

– У тебя есть клейкая лента? – деловито поинтересовалась Сашка. – Скотч.

– На столе, – пробормотал мальчик.

Саша аккуратно взяла толстый скотч и заклеила дверь. Крест-накрест. Какое-то время из шкафа доносился обиженный вой, но затем он стих. Стало как будто теплее, и не было больше этого пронзительного холода и пробирающей наизнанку пустоты. Мальчик испуганно улыбнулся.

– А вы… кто?

Атеист посмотрел на Сашу и кивнул ей.

– Мы – туристы. Путешествуем по чужим снам и спасаем таких, как ты. От всяких кошмаров. Ты только не бойся – как только тебе опять приснится страшный сон, просто позови нас, и мы придем.

– Хорошо, – сказал мальчишка. – А у тебя очень красивые волосы.

Отчего-то Саша покраснела. Ее в первый раз кто-то похвалил, и душа ее воспарила. Ей захотелось летать, танцевать волшебные танцы и хотя бы на мгновение забыть, кто она на самом деле.

– Нам пора, – сказал Атеист, тронув ее за плечо. – Он просыпается.

Действительно, мальчик просыпался: он ошарашенно тер кулаками глаза, комнату заволакивало туманом, а за окном начинался рассвет.

– Пойдем, если не хочешь провалиться в пространство между сном и пробуждением, мерзкая штука, – Атеист схватил Сашу за руку и побежал прочь. Пока они неслись по коридору, туман становился все сильнее и сильнее. Они выбежали за порог – и квартира исчезла, будто ее и не было никогда: взгляд Саши уперся в глухую стену.

– Вы где так долго были? – спросил довольный Альберт Андреевич. Атеист начал пафосно рассказывать о спасении всего мира, запинаясь на сложных словах и напыщенно акцентируя внимание на том, что это именно он дернул Синего дядю за усы – а Саша лишь улыбалась, смотря в пространство.

Ей было очень тепло на душе и, несмотря на то, что в доме по-прежнему гулял ветер, ей стало так жарко, что она даже сняла зипун.