Читать книгу Девочке в шаре всё нипочём - Александра Зайцева - Страница 12

Будда отдаёт им свой диван – Эмани и Краткому. А у него есть спальный мешок и кухня, там удобно. Наблюдаю из кресла, как Эмани разбирает рюкзак, небрежно бросает замызганную женскую мелочёвку на журнальный столик – зеркальце, тушь для ресниц, упаковка тампонов, пачка сигарет, связка ключей, расчёска, зубная щётка и что-то кружевное. Дальше майка, толстовка и джинсы. Они летят в мою сторону и падают на пол.

– Потом в шкаф закину, – говорит Эмани. – Всё, вроде.

Я слегка завидую. И даже не слегка. Ведь она путешествует, и все её вещи умещаются в небольшом кожаном рюкзаке: подхватила на плечо и лети в любую сторону. Никаких обязательств, проблем, привязанностей, только свобода. Когда-нибудь я смогу так же, мы с Буддой сможем. А пока приходится терпеть Ма.

В прошлом году наши потянулись за город на байк-шоу. Это не так уж далеко – пара часов на автобусе да с километр пешком. А там палаточный лагерь и круглосуточный треш. Только одна ночёвка, неужели я много хотела? Ма тогда покосилась на отца и нежно промурлыкала, что она не возражает, но последнее слово за ним.

– Не рано тебе по бедламам шататься? – хмуро поинтересовался отец.

– Я же не одна. Только представь, что там будет! Все крутые группы в одном месте! Я, может, никогда больше подобного не увижу! Не хочешь отпускать так, поехали со мной, ты ведь слушал «Машину времени» и других, ну пожалуйста!

– Нет… я нет, не поеду. Все эти прошлые идеалы, нет… одно разочарование.

– А я тут причём?! Это твои разочарования! Меня ты за что наказываешь?!

– Я не наказываю, просто ты девочка, понимаешь?

– И что? Я виновата, что родилась девочкой?!

– Ладно. Дам тебе свой мобильник. Будешь регулярно звонить сама, и отвечать на все мои звонки! Чтобы ни одного пропущенного, ясно?

Мы удивлённо разинули рты – я и Ма. Не отказал, вот те номер! А ночью я подслушивала под дверью родительской комнаты. Ма скулила и причитала. Говорила, что это слишком опасно, что она не сможет есть и спать от страха, что если со мной случится плохое, виноват будет отец. И он передумал. Сказал, что это не последнее байк-шоу, будут ещё. А Ма до сих пор уверена, что я не знаю, чьих это рук дело. Только я всё про неё знаю.

Эмани вытягивается в полный рост на диване Будды и закидывает руки за голову совсем как он. Мне это неприятно, ей здесь не место.

– Хорошо, – выдыхает она. – Устала. Ноги гудят.

– Много ездишь?

– Угу. Как из дома свалила после школы, так и мотаюсь.

– А чего свалила?

– Достали. Никуда не поступила, начали нудеть, чтобы работала. Где? На рынке? Не хватало ещё. Сначала по флэтам тусила, потом в Питер подалась. Сама понимаешь, что такое Питер, – она прикрывает глаза и мечтательно улыбается.

– Питер? Я не была…

– Да ты что?! Обязательно поезжай! Питер – это всё! Там же под камнем сердце бьётся! Вот приложишь ладонь к парапету на набережной и чувствуешь. Там воздух густой, туманы, мосты, белые ночи!

Эмани опирается на согнутую руку, привстаёт. Рукав рубашки сползает к локтю, и я вижу красную нить от сглаза, а ещё длинные выпуклые шрамы на запястье и выше. Белые тонкие линии. Похоже, она делала это бритвенным лезвием, и судя по количеству полос – не один раз. Я откровенно пялюсь, но ей не до того, её понесло:

– Это же совсем другая жизнь! Настоящая! Они ведь не просто так в Питер ехали, все наши рокеры! Там же поэзия вокруг! И музыка! И лучшие люди!

– Тогда почему ты здесь? – удивляюсь я.

– А! – Эмани снова укладывается на спину. – С чуваком разошлась, у которого жила. Познакомилась с другим, он предложил махнуть в Крым на лето. Ты в Крыму бывала?

Я неопределённо киваю и не хочу слушать дальше, потому что боюсь задохнуться от собственной ущербности. Но в тоже время жадно глотаю каждое слово Эмани. А она смотрит в потолок и рассказывает:

– Лучше всего, это трасса от Алушты до Ялты. Там ходят троллейбусы, между городами, представляешь? Горы, море и на каждой остановке есть что посмотреть. Мы как-то наткнулись на черешневый сад возле Долины Приведений. Жёлтая черешня, вот такая, – она поднимет кулак, – налопались на десять жизней вперёд. Я никогда ничего вкуснее не ела… а однажды мы ехали в троллейбусе и он встал. В Крыму часто перебои с электричеством, отключили ток, видимо. Так мы что придумали: все пассажиры, человек двадцать, этот троллейбус толкали. Затолкаем на пригорок, а дальше спуск, и он сам вниз несётся. Только успевай запрыгивать. Потом опять встаёт и снова толкаем. С хохотом, с песнями. И снова на ходу запрыгиваем. Это покруче сейшенов и прочей лабуды. Это вообще круче всего.

– А потом?

– Что потом?

– Почему вы с Кратким уехали?

– Почему?.. Да так. Не сложилось. А с Кратким я в дороге познакомилась, когда уже сюда возвращалась. Я же вообще пустая, без бабла, а он запасливый. Сейчас в Москву. Потусуемся с арбатскими хиппарями, у них вписка без проблем. А дальше пока не знаю. Как повезёт. Главное, перезимовать в тепле.

Она закрывает глаза, а я долго смотрю в окно. За ним мокнут облезлые провисшие берёзы, тряпкой болтается на балконной верёвке чья-то забытая простыня. Холод и грязь. И кажется, что черешня – что-то невозможное, волшебное и небывалое. И солнце тоже. И море.

Тоска.

– Мне пора.

– Угу, – мычит Эмани, и сонно бормочет, когда я подхожу к двери: – Погаси свет.

Щёлкаю выключателем и топаю на кухню. Будда, Джим и Краткий сидят за грязным столом. Сутулые плечи, бледные лица. Перед ними чашки с остывшим чаем, который давно подёрнулся плёнкой навроде бензиновых пятен в луже. В центре – пепельница, полная окурков. Под потолком – сизое дымное облако. Распахнутая форточка впускает промозглый холод, а дыма меньше не становится. Он густой, тяжёлый, под завязку пропитанный гитарными рифами.

Краткий сгорбился, закинул одну длинную ногу на другую, обнял гитару, словно змей, обвивающий яблоню. Его пальцы перебирают струны, то замирают, то разгоняются так, что не разглядеть. И гитара течёт, плачет, а потом вдруг пронзительно вскрикивает.

– Мне пора, – громко сообщаю я.

Будда и Краткий не обращают внимания, а Джим оборачивается:

– Хочешь, провожу?

– Нет, не надо.