Читать книгу Чёрный бриллиант - Александрина - Страница 15

На следующее утро муж Лауры, как обычно, отправился на службу. Она отсыпалась после бессонной ночи, так как Лёнечка заснул только под утро.

А мы с бабушкой, прихлёбывая чай из блюдец, продолжили беседу, которая, кстати сказать, доставляла нам обоюдное удовольствие.

– Ну как, Танюша, выспалась хоть? А то наш младшенький ночью жару давал.

– Всё в порядке, бабуля. Спала без задних ног.

– Небось утомила я тебя вчера своими рассказами-то?

– Ну что ты?! Они мне как бальзам на душу.

– Ты пей, пей чаёк-то. Мелису и мяту сама заготавливала. У меня ещё много есть, что рассказать тебе. Ларии мои россказни наскучили. Да и некогда ей со мной лясы точить.

– Почему Ларии? – спросила я удивлённо.

– Лария – её настоящее старообрядческое имя. Это она уже сама себя Лаурой назвала на современный манер… Как Григорий Иванович мой помер, так и поговорить не с кем стало, – продолжала бабушка, вытирая внезапно нахлынувшие слёзы краем передника. – Такое вдруг чувство одиночества накатывает, что хоть волком вой. Хорошо хоть ты приехала.

– Бабуленька, дорогая, – я подошла к ней, обняв за плечи и уткнувшись в её седые мягкие волосы, пахнущие душистыми травами. – Ты совсем не одинока. С тобой ведь рядом Лаура, внучок и зять хороший. Дочка тебя любит. Да и мы с мамой не так уж далеко живём. А Маша так совсем рядом. Соскучишься, села в поезд и приехала к нам в гости. Лаура с Леонардом проводят, а мы встретим. Надеюсь, зять не обижает?

– Нет. Что ты? Дай Бог каждому такого зятя. Всё правильно ты говоришь, внученька. Только живём мы в разных мирах. Они молодые. У них свои интересы и заботы. Молодёжь-то живёт будущим, а старики – прошлым. Вот помню, сядем мы с Гришенькой за кухонным столиком друг против друга, смотрим друг другу прямо в глаза и наглядеться не можем, будто сто лет не виделись. Не знаю, что он думал в эти минуты, а я благодарила Бога, что хоть на старости лет послал мне такое счастье.

Станем вспоминать о нашей юности и о прошлых жизнях, прожитых друг без друга. И от этих разговоров то такая благодать разольётся по сердцу, то грусть нападёт от потерянного времени, прожитого врозь. Ведь как я подсчитала, Танюша, у меня, почитай, шестая жизнь пошла, последняя.

– Бабуля, ты что, веришь в переселение душ?

– Да я понятия не имею, что это за переселение такое.

– Ну это теория такая у буддистов. Будто после смерти человека его душа переселяется в нарождающуюся жизнь.

– Что за ересь?

– Тогда объясни, что ты имеешь в виду?

– Ну вот, смотри. Беззаботное детство и юность -это одна жизнь. Первое замужество и рождение детей – вторая. Смерть мужа и ребёнка, раскулачивание и нищета – это третья жизнь. Война и концлагерь – вот тебе четвёртая. Второе замужество, рождение ребёнка и потеря любимого человека – это пятая жизнь. Стало быть, теперь наступила шестая, последняя.

– Бабуленька, так ведь это просто этапы одной жизни.

– Для тебя может быть и этапы. А для меня целые жизни. Поживёшь с моё, внученька, тогда поймёшь.

Только теперь, прожив большую часть своей жизни, вспоминая бабушкины слова, я начинаю понимать, что она имела в виду. Кто-то проживёт длинную жизнь, но одну, а всю биографию его можно описать несколькими словами: родился, учился, работал, женился, вышел на пенсию. Другой может прожить короткую, но такую яркую жизнь, что память о себе оставит на века. А третьих жизнь помотает по таким крутым виражам, что из каждого он выходит другим человеком, с другим мировоззрением, вплоть до того, что вор может стать честным человеком и наоборот, трус явит человечеству чудеса невиданной храбрости, а храбрец – струсит, грешник вдруг станет праведником, а праведник совершит грехопадение. Такой человек меняется не только внешне в силу закона времени, но и внутренне, меняется его отношение к жизни и общечеловеческим ценностям, к окружающим людям и даже к самому себе. Недаром же существует выражение «он стал другим человеком».

И все эти метаморфозы происходят с ним в силу воздействия на него факторов внешней среды, порой непостижимым образом связанных с какой-то Высшей Силой, ведущей этого человека по дороге, называемой судьбой.

И ещё я поняла, чем больше превратностей судьбы испытывает человек, тем больше жизней он проживает, тем становится мудрее.

Однако я немножко уклонилась от темы. Пора вернуться к любимой бабушке.

– Так ты, бабуля- философ, – сказала я.

– Это жизнь делает людей мудрыми. Никакие университеты хитростям и мудростям не обучают.

– Бабушка, а почему ты не вышла сразу замуж за Григория Ивановича, раз вы так любили друг друга?

– На то была воля Божья. Иначе бы не родилась твоя мама, и ты с Машенькой, – ответила она с улыбкой.

– Ты уклоняешься от ответа, ссылаясь на судьбу, а я спрашиваю про житейские обстоятельства.

– Какая же ты у меня любопытная! – усмехнулась она. – Ну так слушай. Появился в нашей округе молодой человек, сын богатого промышленника и обедневшей дворянки.

Я поняла, что речь сейчас пойдёт о моём дедушке и его родителях. Поэтому, затаив дыхание, приготовилась слушать. Но тут раздался крик Лёнечки. Бабушка взяла его на руки и стала качать, велев мне подогреть молоко и наполнить бутылочку с соской. Напоив его молоком, положили в коляску и отправились на прогулку, оставив для Лауры завтрак на столе.

– Это был мой дед Сергей? – с нетерпением спросила я, как только мы вышли на улицу.

– Да. Именно так, – произнесла она, погрузившись в воспоминания.

– А как он выглядел?

– Серёжа был высоким, стройным, хорошо образованным и обходительным молодым человеком. Твоя мама очень на него похожа. Такая же светловолосая и голубоглазая. Так вот, – продолжала бабушка, – твой дед Сергей в то время был одним из самых завидных женихов в нашей округе, несмотря на то, что после революции практически всё состояние его родственников было национализировано.

Всё же в нэпманские времена его отцу, принадлежащему к династии «спиртных королей», удалось наладить отдельно от братьев производство вино-водочных изделий и подняться, но вскоре он умер – сердце не выдержало. Кое-что тот всё же успел сделать. Семья жила в добротном двухэтажном каменном доме с колоннами и в то время не бедствовала.

Сергей остался с матерью и старой нянькой. У них на службе состоял садовник, кухарка и несколько человек прислуги. После смерти отца он продолжил его дело.

И вот однажды, нежданно-негаданно, Сергей Иванович, как все уважительно называли его, засылает сватов к моим родителям просить моей руки. Я тогда толком и не знала его вовсе. Только слышала о нём, да пару раз видела, и то издалека.

– И ты согласилась? – воскликнула я с некоторым изумлением, зная о бабушкиной первой любви.

Она на мгновение задумалась. Мы присели на скамейку. Я продолжала с усердием качать коляску, боясь, что ребёнок может проснуться и помешать рассказу, всё больше будоражащему моё воображение.

– Ну как тебе сказать, Танюша. Можешь себе представить, как были польщены этим предложением мои родители? Кроме того, не забывай, что в старообрядческой семье воля родителей – закон. Они сразу же привели в пример историю своей женитьбы. «Видишь, Нюра, какая крепкая и любящая семья у нас получилась? А выйди я замуж за Федю, и представить страшно, что бы со мною было сейчас», – говорила мама, ласково глядя на отца. А тот кивал головой, пряча улыбку в окладистой бороде: «По молодости, доченька, можно много глупостей наделать. Потом за всю жизнь не расхлебаешь».

К слову сказать, твой дед был недурён собой, образован и, по тем временам, достаточно обеспечен. Погоревала я три дня, да и согласилась.

– А как же Григорий Иванович, твоя первая любовь?

– В нашей среде, Танюша, не принято было перечить родителям. Я тебе уже говорила. Да и не видела я Гришу с тех пор и до того самого дня, когда мы случайно с ним столкнулись, как нагадала цыганка. Видно, не судьба была.

Начал моросить дождь. Лёнечка проснулся и закапризничал. Пора была возвращаться домой.

За вечерним чаем бабушка утолила моё любопытство, рассказав о своей хоть и не долгой, но счастливой жизни с моим дедушкой.

– Когда я первый раз вошла в дом мужа, едва не ахнула от удивления. Изнутри он мне казался настоящим дворцом. Мягкая мебель была обита дорогой тканью в тон портьер. Ужо в тканях я разбиралась не хуже какого-нибудь приказчика, помогая отцу сортировать товар в семейной лавке. По углам гостиной были расставлены напольные вазы с цветами, посредине большой дубовый стол со стульями, две горки с дорогой посудой, по стенам развешены картины. С потолка свисала хрустальная люстра.

Первым моим чувством был испуг. Хоть моя семья и жила в достатке, такой роскоши я никогда не видела. Хотелось бежать, куда глаза глядят. Мне казалось, что даже прислуга исподтишка смеётся надо мной.

Твой дед, к счастью, был очень чутким человеком. Он сразу всё понял и поспешил мне на помощь. Представив мне прислугу, он всех отпустил со словами: «Все могут быть свободны. А я пока покажу дом вашей новой хозяйке».

Кровь прилила к моим щекам. Ни одного имени от страха и смущения я, конечно, не запомнила. На ватных ногах последовала за своим мужем.

«Анечка, не надо стесняться. Это теперь и твой дом. И не забывай, что ты в нём хозяйка наравне с моей мамой. Кстати, ты ей очень понравилась», – сказал Серёжа.

Хотя его слова немного меня ободрили, я чувствовала себя неловко. Когда мы остались одни, поведала ему о своих страхах. Он смотрел на меня с такой нежной улыбкой и чувством умиления, что я невольно улыбнулась.

«Анечка, ничего не бойся. Я всегда буду рядом. Тебя здесь никто не обидит», – пытался он меня успокоить. Я была преисполнена к нему таким чувством благодарности, которое, наверное, потом и переросло в любовь.

Мы жили душа в душу. Серёжа ни разу не повысил на меня голос. А если я каким-то своим поступком или высказыванием вызывала его недовольство, он строго говорил: «Нюра, ты не должна так поступать».

Все домочадцы ко мне хорошо относились. И я платила им тем же. Мы подружилась и с Еленой Николаевной, и с Акулиной Васильевной, няней твоего деда.

Вскоре нэп стал сходить на нет. Наш дом был национализирован и превращён в типографию, а во время войны уничтожен немцами.

Когда нас выгоняли из собственного дома, я была беременна твоей мамой. Комиссары не разрешили нам взять ничего, даже пирогов вынуть из печи. Лишь Елена Николаевна сумела вынести старый саквояж, на который никто не обратил внимания, о судьбе содержимого которого ты уже знаешь.

Я чувствовала, что самое интересное бабушка приберегает напоследок. Но чаепитие затянулось за полночь. А ей нужно было отдохнуть. Поэтому, милостиво отпустив её спать, и сама направилась восвояси.

В субботу утром Лаура с семьёй отправилась на дачу к друзьям. А мы с бабушкой, проводив домочадцев и почувствовав некоторое облегчение от того, что никто не помешает ей предаться воспоминаниям, а мне – насладиться ими и вобрать в себя, продолжили беседу.

– Бабушка, где же вы жили после национализации вашего дома?

– Сначала у моих родителей. Серёжа пытался устроиться на работу. Но его нигде не принимали, учитывая не пролетарское происхождение. Когда открыли торгсины, он понемногу начал менять золотишко и серебро, припрятанные Еленой Николаевной, на продукты, пока кто-то его не сдал. Я ждала в это время второго ребёнка.

Папу тоже вскоре раскулачили. Пришлось ехать в какую-то глухую деревню к дальним родственникам. Будучи очень предприимчивым человеком, он начал выделывать кожи и продавать. В то время это был очень востребованный товар. Если бы не папа, мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

У меня родился мальчик, но вскоре умер, – с горечью произнесла бабушка. – Елена Николаевна, не выдержав испытаний, слегла. У неё обнаружили чахотку, и вскоре она умерла, успев открыть мне тайну своей жизни. Её похоронили на деревенском кладбище. Твой дедушка так и не узнал ни о смерти матери, ни о сыне.

Я с нетерпением ждала когда же бабушка откроет мне тайну Елены Николаевны. Казалось, она специально медлит, чтобы помучить меня ожиданием.

– Сейчас попьём чайку, а то в горле что-то пересохло, и продолжим, —после паузы, казавшейся мне вечностью, произнесла она.

А я про себя подумала с некоторой раздражительностью: «Ну сколько же можно пить чай? Уже два раза пили».

Бабушка нарочито медленно, уже в который раз, доставала чашки с блюдцами из буфета, неторопливыми движениями заваривала чай и разливала по чашкам, в то время когда я сгорала от любопытства.

Наконец-то чашки были наполнены ароматным чаем, и я вздохнула с облегчением.