Читать книгу Чёрный бриллиант - Александрина - Страница 17

Всю обратную дорогу я пыталась переварить информацию, полученную от бабушки. Но пора была подумать и о трудоустройстве.

По приезде в Ригу долго заморачиваться не стала, поняв, что стационар мне в ближайшее время не светит. Поэтому решила воспользоваться советом Императрицы.

Как я ни старалась оттянуть этот неприятный момент, время неумолимо шло вперёд. И в один «прекрасный» день пришлось всё-таки заставить себя направиться на собеседование к главврачу «скорой помощи», Семёну Яковлевичу Штурму.

Меня встретил лысеющий мужчина средних лет с колким взглядом и хитроватым выражением лица. Пока он изучал мои документы, я думала, не вернуться ли мне обратно к Галине Семёновне.

Наконец, он оторвал свой взгляд от документов и перевёл его на меня.

– Татьяна Павловна, скажите честно, почему вы хотите работать на «скорой помощи»?

– Потому что в стационар не приняли, – удивлённая таким вопросом, честно ответила я.

– А мне хотелось бы, чтобы мои сотрудники работали по велению сердца.

«Кто на „скорой“ будет работать по велению сердца? И к чему такие высокопарные слова?» – подумала я, усмехнувшись про себя, но не озвучив свои мысли.

– Вы, конечно же, думаете, что, работая на «скорой помощи», нельзя стать выдающимся специалистом, – будто уловив мои мысли, продолжил он. – Однако, это – глубокое заблуждение. «Скорая помощь» – это одно из самых важных, если не самое важное звено в медицине. Во многом от правильного оказания именно первой медицинской помощи зависит судьба пациента. Врач линейной бригады должен быть многопрофильным специалистом и хорошим диагностом.

– Но я хочу быть хирургом.

– Ох уж эта молодёжь со своими амбициями и максимализмом. Успеете вы ещё стать хирургом. У вас вся жизнь впереди, – с раздражением произнёс он. – Поверьте мне, знания, полученные здесь, пригодятся вам в любом случае. К тому же, врачи «скорой помощи» выходят раньше на пенсию. Вам, наверняка, мои слова сейчас покажутся смешными, потому что вы ещё слишком молоды, чтобы понять быстротечность человеческой жизни. Но когда-нибудь, поверьте мне, вы вспомните их.

Я подумала, что он издевается надо мной. И только теперь, по прошествии многих лет, поняла насколько мудрым человеком был Семён Яковлевич.

– Поработаете сначала на линейной бригаде, а потом и на хирургическую переведём, – продолжал он. – ЭКГ делать умеете?

Я пожала плечами. Во время работы в зональной больнице мне не приходилось этим заниматься, поэтому я ответила:

– Делала только во время учёбы в институте.

– Вот видите, Татьяна Павловна. А врач «скорой помощи» должен уметь это делать. И купировать любые виды аритмии, и отличать кардиальный отёк лёгких от пульмонального, а диабетическую кому от гипогликемической, и купировать приступ эпилепсии и провести, в случае необходимости, реанимационные мероприятия, и диагностировать инфекционные заболевания. Дальше перечислять не буду. Вы всё это можете делать?

Я отрицательно покачала головой.

– Тогда придётся послать вас на двухмесячные курсы подготовки врачей «скорой помощи». Не возражаете?

– Нет. Спасибо, – сказала я, а про себя подумала, что действительно многого не знаю и не умею.

– Ну вот и ладненько. Догуляете свой отпуск, и с понедельника – на курсы.

Он встал из-за стола и подал мне руку:

– Желаю удачи! Направление возьмёте у секретаря.

Поблагодарив главврача ещё раз, я вышла в смятении, задумавшись над его словами.

Когда, после окончания курсов, вышла на работу, график дежурств уже был составлен – сутки через двое, то есть полторы ставки.

Семён Яковлевич, несомненно, был прав. Работа на «скорой» – это бесценный опыт для врача любой специализации. Что только не приходилось видеть и делать.

На линейных бригадах обычно, кроме врача, дежурил фельдшер. Однако, часто приходилось выезжать на вызов только с водителем. Хорошо, если им оказывался сознательный человек. Он и тяжёлую медицинскую сумку донесёт, и электрокардиограф, и за кислородной подушкой сбегает, и в транспортировке больного примет участие. Но были и такие, которые со своего места не сдвинутся ни при каких обстоятельствах. На любые просьбы у них был один ответ: «Мне за это не платят». Но, к счастью, таких было немного и надолго они не задерживались. А вообще, водители «скорой помощи» – народ особый. Работа тяжёлая, небезопасная, мало оплачиваемая, связана с бессонными ночами. Не каждый захочет по ночам при свете тусклых фонарей, а то и без всякого освещения, ездить по незнакомым закоулкам, разыскивая адрес пациента, тем более безработицы в нашей стране в то время не наблюдалось. Хорошо, если родственники выйдут встречать. Не успеет иной раз водитель адрес найти, а по рации уже передают следующий вызов, в другой конец города.

Бригады складывались сами собой, с учётом личных предпочтений. Люди прибивались друг к другу по мере знакомства. Текучка кадров была довольно большая. Не успеешь присмотреться к человеку, а он уже уволился.

Поначалу приходилось работать с разными людьми. Они менялись как мозаика в калейдоскопе. Но через пару месяцев начала формироваться и моя бригада. Водитель Санёк – высокий темноволосый парень с тонкими чертами лица и волевым подбородком, один из тех романтиков, которых хлебом не корми, дай с сиреной промчаться по городу, и фельдшер Оленька – миловидная девушка с огромными карими глазами, застенчивой улыбкой и толстой тёмно-русой косой до пояса. Она была очень миниатюрным и хрупким созданием.

Мы все работали на полторы ставки, поэтому составить график дежурств не составляла труда. Среди медиков была распространена поговорка: «На ставку жить не на что, а на полторы – жить некогда».

Так и нам, с одной стороны, жить было некогда, а с другой – это и была сама жизнь. С учётом того, что после дежурства, как минимум, полдня уходило на восстановление сил, оставалось не так уж много свободного времени. Но мы были молоды, полны надежд и горды своим высоким предназначением.

Утро начиналось с приёма медицинских сумок. Это были довольно увесистые ящики из фанеры с широкой ручкой на крышке и красным крестом. В них хранились медикаменты, в том числе наркотики, медицинский спирт, стеклянные шприцы с иглами в металлических коробочках-стерилизаторах, аппарат для измерения давления, фонендоскоп, простые и гипсовые бинты и другие принадлежности для оказания первой медицинской помощи. Такая сумка весила несколько килограммов.

Когда впервые я увидела Оленьку, перегнувшуюся почти дугой под её тяжестью, у меня сердце сжалось от жалости. После того, как сформировалась наша бригада, проблема отпала сама собой. Нашим неизменным сумконосцем стал Санёк. Он поджидал Оленьку уже у пункта приёма, брал сумку словно пушинку и, весело насвистывая, нёс в машину. Казалось, в эти минуты он чувствует себя не водителем-сумконосцем, а рыцарем-оруженосцем. По своей натуре он и был настоящим рыцарем. На работу я шла с большим удовольствием. Санёк всё время развлекал нас – постоянно шутил, декламировал стихи, распевал песни приятным баритоном.

Дежурной бригаде полагался час на обед. По выходным, заехав в близлежащее кафе, пельменную или столовую, мы закидывали быстро еду в себя и, выкроив 20—30 минут, с воем сирены мчались в Пардаугаву, где нас поджидала бабушка Санька, Вера Ивановна, с вкуснейшими пирожками. Если успевали, пили ароматный чай из сушёных трав, собранных и высушенных ею собственноручно.

Вера Ивановна была высокой, стройной, с безупречной осанкой и манерами, в неизменном сером приталенном платье с белым воротничком или чёрном шерстяном сарафане с однотонной блузкой с приколотой у стоячего воротничка брошью или бусами в тон блузке. Тёмно-русые волосы с седой прядью были разделены прямым пробором и скручены на затылке в виде тугого жгута.

Когда впервые Санёк объявил, что везёт нас к бабушке на пирожки, я представила себе седовласую сгорбленную старушку в круглых очках с накинутым на плечи пуховым платком. Увидев моложавую женщину, в облике и одежде которой сквозило благородство и достоинство, я сразу вспомнила свою прабабушку в последние годы жизни и подумала: «Наверное, из аристократок». Вера Ивановна преподавала русский язык и литературу в школе. Наконец-то я поняла, откуда Санёк знает столько стихов и откуда у него столь уважительное отношение к женщинам.

Квартира была малогабаритной, но очень уютной. Посредине гостиной стоял большой круглый стол, накрытый льняной скатертью, с шестью стульями вокруг, покрытыми полотняными чехлами с красивыми шёлковыми бантами, завязанными сзади; на окнах – кремовый тюль и льняные занавески в тон скатерти, подхваченные такими же бантами, как на стульях; на подоконнике – несколько горшков с различными видами герани. Был и небольшой балкончик с множеством глиняных горшков, в которых Вера Ивановна умудрялась выращивать не только цветы и травы, но и маленькие помидорчики.

Но самой большой достопримечательностью мне казались огромные стеллажи, заполненные книгами до самого потолка и стоявшие не только в гостиной, но даже в крошечной прихожей и на кухне.

В то время хорошую книгу купить было не так просто. Нужно было сначала сдать макулатуру (не помню, сколько килограммов), получить талон, и только потом появлялась возможность приобрести вожделенный товар. Что только не приносили на пункты сдачи макулатуры: и старые газеты и журналы, и использованные канцелярские бланки, и старые гроссбухи с бухгалтерскими отчётами, и картонные коробки, и обёрточную бумагу, а порой даже старинные книги в обтрёпанных переплётах, которые стоили несравненно дороже тех, которые приобретались по талонам.

Я обратила внимание на то, что несколько полок были заполнены технической литературой. Оказалось, что наш скромняга Саня заочно учился в Политехническом институте. Вера Ивановна воспитывала его одна с малых лет, поскольку Сашины родители погибли в автокатастрофе.

Пока я изучала обстановку, оказавшись впервые дома у нашего рыцаря, его бабушка, хотя так называть Веру Ивановну не поворачивается язык, накрывала на стол. Пузатый заварной чайничек едва выглядывал из-под широкой юбки, отороченной кружевами, войлочной розовощёкой купчихи. Рядом стояло большое керамическое блюдо, наполненное только что испечёнными пирожками с различной начинкой, более мелкие керамические вазочки с печеньем и конфетами и четыре чайные чашки из тонкого фарфора с блюдцами.

– Ну что, мои дорогие, прошу к столу! – произнесла Вера Ивановна, сделав элегантный жест рукой.

Сняв войлочную купчиху с чайника, она начала разливать ароматный чай по чашкам. Звук разливаемого чая, отражённый от тонких фарфоровых стенок чашек, почему-то тогда вызвал у меня ассоциацию с гейзером, а цвет – с тёмным полупрозрачным янтарём, а по прошествии многих лет – неизменно ассоциируется с образом Веры Ивановны.

Особенно приятно было приезжать в гости в этот уютный, гостеприимный дом зимой, с мороза. Здесь мы отогревались не только телом, но и душой.

Вера Ивановна была удивительным собеседником, умеющим слушать, что не очень характерно для людей её профессии, мудрым, эрудированным и интеллигентным человеком.

К сожалению, из-за отсутствия времени, наши встречи были очень короткими. От неё мы неизменно уезжали с большим кульком пирожков или домашнего печенья и большим термосом с кофе. Всех этих вкусностей нам хватало до конца смены.

Если дежурство выпадало на праздник, она готовила для нас праздничный обед. Мы с Оленькой чувствовали себя нахлебниками. Первое время нам удавалось под различными предлогами отказываться от этих поездок в гости к Вере Ивановне, хотя и очень хотелось. Но наша обман был вскоре разоблачён. Тогда мы решили привозить с собой что-нибудь сладкое к чаю. Помню, она даже обиделась на нас. И только когда мы поставили ультиматум, согласилась на наше соучастие. Но при этом старалась схитрить и положить наши подношения в пакет с пирожками.

Однажды Ольга простудилась и слегла на месяц. Другого фельдшера нам не дали. Дежурить пришлось вдвоём с Саней.

В два часа ночи поступил вызов. Ехать нужно было куда-то за город. Освещения никакого. Никто не встречает. Только где-то вдалеке огонёк горит. Подъехать ближе нельзя – ограждение. Пролезли мы с ним через него, идём на огонёк.

Вдруг перед нашими глазами вырастают рога, сначала одни, потом другие… Я чуть в обморок со страху не упала. Оказалось, нарвались на стадо коров. Одно хорошо, на их мычание вышел старичок на крыльцо дома, до которого от машины пришлось идти метров двести. Он проводил нас в избу.

На кровати лежал довольно тучный мужчина лет пятидесяти. Под вечер, будучи «под шофэ», тот полез в погреб, поскользнулся на ступеньке и упал. Его правая голень была деформирована, бинт пропитан кровью. Было ясно, что у пострадавшего открытый перелом.

Санёк отправился за носилками и шиной. Хорошо, что обратно не пришлось топать через коровье стадо. Оказалось, подъехать ближе можно было с другой стороны дома.

Вколов травмированному наркотик, разрезала бинт и увидела осколок большеберцовой кости, выпирающий через рваную рану. «К счастью, крупные сосуды не повреждены». -подумала я, накладывая стерильную повязку и иммобилизируя повреждённую конечность. Переложив пациента на носилки, мы вдвоём со старичком, который оказался отцом пострадавшего, взяли их с одной стороны, Санёк – с другой, и потащили в машину.

Через пару недель, тоже ночью, поступил вызов на Москачку. Попали в какой-то цыганский притон. Человек пятнадцать собралось у постели «больного». Не нужно быть медиком, чтобы, констатировать трупное окоченение и понять, что больной скорее мёртв, чем жив, причём умер не только что, о чём деликатно попыталась сообщить обступившим меня со всех сторон людям.

Один из них, по-видимому, находившийся под действием наркотиков, подошёл ко мне, и, угрожая ножом, крикнул: «А ну, давай, оживляй, не то зарежу!»

Хорошо, Санёк рядом оказался. Он отреагировал молниеносно:

– Сестра, срочно вызывай реанимационную бригаду! – и, схватив меня за руку, потащил к входной двери.

Пока цыгане очухались, наш след уже простыл.

– Ну, Санёк, ты мне сегодня жизнь спас, – промолвила я, приходя в себя. – Теперь я – твоя должница.

– Пустяки! У нас и не такое бывало, – ответил тот со свойственной ему скромностью.

Позвонив в милицию и сообщив о притоне и трупе, который, по всей вероятности, стал жертвой передозировки наркотиками, пошли отдыхать.

В комнате отдыха одновременно могли находиться до шестнадцати человек. Для этого по обеим сторонам от входной двери были расставлены раскладные кресла. Несмотря на наличие свободного места, заснуть никак не удавалось. В глазах стоял окоченевший труп в окружении безумных людей и нож, занесённый надо мной.

Обычно во время ночного дежурства, прибыв на станцию, мы валились в кресла и мгновенно засыпали с одной мыслью: «Хоть бы до утра не вызвали». На этот раз, плюхнув в кресло, я думала: «Хоть бы побыстрее вызвали. Может быть, удастся сменить всё время всплывающую перед глазами картинку. Прости, Санёк! Я знаю, что ты не меньше перенервничал. Просто не подал вида, как настоящий мужчина».

Через минут сорок раздался голос диспетчера:

– Десятая бригада -на вызов!

Вскочив с кресла, я побежала в диспетчерскую.

– Можете не повторять. Я сама разбужу водителя. А на что вызов?

– Высокая температура, – ответила диспетчер.