Читать книгу Письмо сестре, или Комментарии к эпиграфам - Алексей Богданов - Страница 22

Сразу после завершения происшествия, из-за которого я впоследствии попал в тюрьму, я мог осознавать лишь одно: что остался жив, и что моей жизни больше не угрожает опасность. Наиболее точное слово здесь – отрешённость.

В фильмах часто показывают, как после страшной, изнуряющей борьбы главный герой из последних сил всё-таки даёт отпор своему мучителю, потόм выходит, например, на крыльцо, садится прямо на ступеньки, весь в крови, со стеклянными глазами, и тихо старается отдышаться под звук приближающихся полицейских сирен. Прибывшие полицейские частенько накидывают ему на плечи шерстяной плед.

У меня было не так: вызванные мною полицейские сразу надели на меня наручники и заперли в клетку полицейского автомобиля, где продержали в холоде около шести часов, катая по городу. Я просил пить – не давали. И так далее…

Случайно победив убийцу, я понимал, что меня чудом спас инстинкт, и продолжал трястись от заполнявшего меня «плохого» адреналина ещё несколько суток. В этом состоянии прошли мои первые допросы, и состояние шока от пережитого усилилось от того, что следователь на полном серьёзе стал обвинять меня в умышленном убийстве, задавая вопросы, но не слыша ответов.

Как проходили следствие и суд – это отдельная история. История дикая и, казалось бы, невероятная, увенчавшаяся убийственным оскорблением в мой адрес, вынесенным, к тому же, именем Российской Федерации. Я много раз пытался найти правильные слова для того, чтобы выразить, каково мне было после оглашения приговора, но так и не нашёл. Моральная травма – очень серьёзная штука, и она всегда индивидуальна. Все стараются таких травм избегать.

Состояние шока и отрешённости длилось очень долго. Общение со следователями и судебные заседания усилили моё состояние полным опустошением. Получив срок за преступление, предусмотренное частью 1 статьи 105 Уголовного Кодекса Российской Федерации, я как бы погрузился в туман отчаяния и безнадёжности, непрерывно прокручивая в голове зверство «потерпевшего» в поисках ответа на вопрос: что я сделал не так?

Именно в таком состоянии я и прибыл в колонию ФКУ ИК-17 – самое отвратительное место, где мне приходилось когда-либо бывать. Абсолютно нездоровая, больная атмосфера лагеря нисколько не способствовали тому, чтобы хоть как-то отойти от потрясения. Наоборот.

Если вообразить такое понятие, как «уровень жизненной энергии», то у меня этот уровень в ту пору стал отрицательным и по модулю почти приблизился к смерти. Я не шучу. Мне казалось, лучше умереть, чем быть оторванным от свободы, от семьи и вообще от всего, что составляет нормальную жизнь. От унижения у меня мутился рассудок, и я представлял собой плачевное зрелище.