Читать книгу Письмо сестре, или Комментарии к эпиграфам - Алексей Богданов - Страница 40

В тот самый период, когда я ходил в школу, как на работу, и писáл кассационную жалобу, меня переселили в другой проходняк, а на моё место в красном уголке поступил новоприбывший дневальный.

В этом другом проходняке жил Виктор Александрович, который заслуживает отдельного описания.

В четвёртом отряде и, пожалуй, во всей колонии это по сей день самый здоровенный осуждённый. Внешне он чем-то напоминает борца сумо. Ростом 176 см, Виктор Александрович весит около 120 кг и представляет собой груду мышц, обильно покрытую плотным слоем сала, выпирающего на боках, на груди и в других местах. Добавьте к этому свирепейшую физиономию и лысый череп, покрытый шрамами. Добавьте к этому также и тот факт, что Виктор Александрович – профессиональный боксёр, очень самонадеянный и признающий только физическую силу. Этакий бычара!

Глядя на него, я ещё раз убеждался, что мне просто повезло, что я умудрился одолеть своего «потерпевшего» − Вадима Николаевича, который отличался от Виктора Александровича только тем, что не был боксёром, но зато занимался какими-то восточными единоборствами, весил на 10 кг меньше (полагаю, за счет меньшего количества жира) и, в отличие от Виктора Александровича, служил в ВДВ. Во всём остальном Вадим Николаевич походил на Виктора Александровича, как более поджарый брат-близнец. Остановить такого верзилу можно только решительными радикальными средствами, драться с ним в моём случае − такое же бесполезное занятие, как пытаться потушить пожар кружкой воды. Если бы инстинкт самосохранения не смог прорваться сквозь этот пожар, то вместо меня в тюрьме сидел бы Вадим Николаевич, это однозначно, и именно за умышленное убийство, а ваш покорный слуга отбывал бы вечное заключение в земле…

Однако, как случилось, так и случилось. Возвращаемся к Виктору Александровичу.

К тому моменту, как меня переселили к нему в проходняк, он уже отсидел около восьми или девяти лет и чувствовал себя в зоне превосходно. Он славился неуживчивостью, и многие зеки сочувствовали мне по поводу моего нового места пребывания. Так и говорили, придурки: «Да-а, не повезло тебе!..»

В самом деле, выдержать вульгарнейшую манеру общения этого детины было делом не из лёгких; весь первый месяц нашего совместного проживания он регулярно старался меня как-нибудь задеть или уязвить. Оказалось, что так он присматривается к людям. Диалоги с ним были крайне сложными для меня, тем более что я находился в глубокой тоске по поводу своего заключения. В основном я игнорировал его грубости, отвечая только в том случае, когда он, по настроению, был более или менее вежлив. Я всегда держал с ним ровный тон, не поддаваясь даже на откровенные провокации. Точнее, в тех случаях, когда следовало бы съездить ему по физиономии, я без всяких эмоций советовал ему перефразировать свою реплику. Наверное, со стороны это выглядело комично, но со временем некоторые факты из моей биографии привели Виктора Александровича к заключению, что я не такой уж никчёмный человек, и он смягчился.

Вообще, как я позднее понял, в голову Виктора Александровича был плотно вбит комплекс самоутверждения именно путём физического превосходства. Моя апатия приводила его в недоумение: он ожидал либо ответного «быкования» с моей стороны, которое легко было бы подавлено, либо безоговорочного признания его авторитета и подхалимского поведения в режиме «хи-хи/ха-ха». Он считал за людей только таких же здоровяков, как и он сам, а также некоторых блатных и типов, рекомендованных его приятелями.

В-общем, притирались мы довольно долго, но мне и в голову не приходило, как многим моим предшественникам, переселиться в другое место. Затем появились признаки того, что Виктор Александрович ожидает от меня каких-то более или менее добрососедских отношений, ‒ я же был глубоко погружен в самого себя и вообще ни с кем не общался, кроме как по необходимости.

Со временем поле напряжённости между нами стало ослабевать. Потόм Виктор Александрович узнал, что я вполне сносно владею английским языком. По каким-то причинам его очень воодушевил этот факт, и он попросил меня заняться репетиторством. Мы стали заниматься английским три-четыре раза в неделю, и это окончательно сломило между нами лёд. В роли репетитора я даже имел возможность его ругать, но делал это чисто по-приятельски. К концу второго месяца мы прочно ужились в одном проходняке, я стал считаться «своим», а Виктор Александрович потихоньку поднатаскался в Simple & Continuous Tenses.