Читать книгу Три эссе на одну тему - Алексей Борисов - Страница 2

Корабль поэтапно тормозил. Если ты был на вахте, тут всё понятно и ясно: сиди в своём кресле, терпи, когда тебя в него вжимает перегрузкой, да и следи, что происходит, по информации от вездесущих на платформе датчиков. Контролируй, докладывай. А вот если ты спишь?.. То какой сон в кровати, когда ты распластан по ней, а на тебя будто давят ещё два или три человека на грудь, живот, лицо и ноги.

Но вот торможения стали помягче и чаще. Платформа прошла под орбитой Сатурна, и плохо видимой точкой манила в объятья Земля.

– Земля… – Промолвил Ал.

– Парадокс. Где бы ты ни был, везде все так называют свою планету. По-другому быть не может, – отозвалась инструктор Яла – Точно… – послышалось еще от одного из экипажа: так выдохнул Тян, между голов вглядываясь в иллюминатор. Он был, говоря по-земному, биологом, а в полёте совмещал ещё несколько функций. Следить за микрофлорой корабля пять лет – довольно скучно, к тому же экипаж обычно по составу минимален. В пути работы разной найдется.

Еще через триста часов корабль завершит торможенье. Маневрируя тихо, с Земли незаметно, платформа найдет себе место на дальней орбите и там затаится средь скопищ плодов космических программ аборигенов. Повёрнутая одной плоскостью к Солнцу, она будет отражать его свет в сторону от Земли. Обращенная к Земле часть тоже зеркальна и отразит все излученья землян тоже в сторону, в космос.

Ал на Земле был не раз, но всё равно испытывал трепет от происходящего. Момент был красивым. Цвета становились все натуральными: скорость упала. И что синее – стало синим, а красное в иллюминаторе, как и положено, стало красным – не фиолетовым.

Но смутно Ал был обеспокоен, и некий дискомфорт в его душе всё продолжал расти.

Ему стало казаться, что и капитан и что его помощники, несмотря на их возраст и опыт – немного не те, кто должен здесь руководить трансгалактическим таким вот переходом. Была в них беззаботность и некая высокомерность, как плод заранее определенного успеха. А это – первый признак возможных недочетов. Эпопея еще не закончилась, а эйфория уже началась. Женский смех раздражал. Но, с другой стороны, надоело унынье и строгость за эти несколько лет. Но вольности можно позволить в свободном полёте. Сейчас было всё через меру. «Вакханалия» – всплыло, наконец, из культуры землян подходящее слово.

Земля приближалась и стала видна. Сперва она была похожа на дробинку, блеснувшую на чёрном ковре. Вот она становилась всё больше и стала похожа на вымокший в луже грязный теннисный мячик.

Вот капитан призыркнул на Землю небрежно: дескать, «она всё ещё там или нет?». А вот его помощница небрежно пролистала последнюю сводку параметров рейса. Конечно, автоматика – автоматикой, но и в голове держать многое надо: космос – он не просто вакуум.

Команда уже начинала скучать. По сути, на любом корабле, будь он хоть в море, хоть в космосе, происходит всегда то же самое. Ощущение клетки тебя подавляет, и ты в конце рейса почти неадекватен: скорей бы, скорей бы всё кончилось! Всё идёт автоматически: спать, есть, стоять вахту, опять есть и снова спать, но теперь все мысли где-то далеко от тебя. Наконец! Наконец будет смена обстановки. И ты живёшь не кораблём, а будущим! Каким бы оно не было, но оно уж явно будет не таким, как в этой беличьей клетке, с которой сравнивал корабль Ал.

С приближеньем к Земле все как-то стали больше общаться друг с другом, и одна из этих групп как раз и состояла из Ала, Ялы и Тяна. Чем быстрей приближалось свиданье с Землёй, тем больше бесполезно суетился каждый. В нервозном ожидании чего-то всегда возникает ненужная деятельность, как будто этим можно что-нибудь приблизить. Можно сделать второй раз гимнастику, да зубы лишний раз почистить. Вот Ал, например, надел раньше всех свой рабочий костюм – тот, что в спускаемой капсюле надо надеть на случай разгерметизации. Костюм – как костюм, правда в районе пупка есть штеккер и штуцер. Теккекер – для электроники и электричества, штуцер для подключенья к воздушной системе. Яла даже съюлила:

– Ни дать ни взять, пилот этих… как их там…

– ВВС, – вставил Ал нужное слово.

– Ах, да!.. Воздушных сил. Каких там государств? – она захотела блеснуть эрудицией, но слова почему-то забыла…

– Разных, – не стал развивать тему Ал, но все же добавил, что надо перед спуском хоть новости аборигенов просмотреть, пока на орбите будем торчать.

– Ты и просматривай! – Как все небольшие начальники, Яла не очень-то любила и малых замечаний на свой адрес. – Вам там с ними общаться, не мне!

На сем последнее общение со старшими по званью у Ала закончилось. Челнок был загружен, проверен, и после становления орбиты он должен был отправиться к Земле, едва только будет получен сигнал маяка.

Вот последний сеанс торможений. Корабль завис над планетой. Высота по приборам близка к оптимальной. Двигатели стоп! Выключились. В отсеках разлилась тишина. Был слышен лишь писк вентиляции систем авионики и шуршание воздуха в вентиляционных патрубках системы кондиционирования.

Все приникли к иллюминаторам. Тишина. Невесомость. Корабль парит над планетой. Народ наблюдает за старой Землёй.

Жизнь! Там внизу жизнь! Её же не видели столько… О! трудно поверить – два с половиной земных года полёта! И что впереди? Впереди – возвращенье. Ещё раз все убедятся в одном и том же, а именно в том, что во всем космосе жизнь в общем одна и строится по одним и тем же системам, утрированно говоря, уравнений. А потом – ещё чуть, и все пройдут сквозь трансканал, который вернёт их домой, и откроется мост меж двух цивилизаций. Всё, что нужно для этого – в контейнерах. Контейнеры – в пускаемом аппарате. Оставалось немного: дождаться сигнала с Земли и спустить на неё этот груз.

А Земля красовалась, где окутанная облаками, где – просто зелёная, где – голубая, коричневая, песочно-белая, но – красовалась!!! И все наблюдали за чудом – единственной из миллиардов на триллионы километров планетой, где есть жизнь, а не её зачатки иль увядающий закат.

На центральном посту капитан «пролистал» свои карты. Голограмма экрана была без обмана: Вот этот участок, вот этот участок… вот этот… Почти всё сходилось. Но что-то здесь было не то. И опять он взглянул сквозь стекло: по яркому диску планеты промчалась какая-то точка. Эту точку заметил и Ал. И он опередил сигнал сирены, со всех рук, со всех ног хватаясь за переборки, ручки и поручни, как пингвин от акулы стремясь лишь к одной своей цели – к челноку.

Он орал:

– Яла! Тян! По мес-та-а-а-ам!..

Вокруг ещё не понимали того, что вот сейчас произойдёт.

Ал влетел в отсек шлюзов. За ним, понимая, что что-то случилось, влетели и Яла и Тян, но нерасторопно.

– В челно-оо-ок! – Орал уже из люка он, но те медлили, и только Яла успела протиснуться в люк челнока.

Завизжали сигналы, включились двигатели, но изменить ничего уже было нельзя. Ускорение, сильное, с ним не справляются руки, не дало вовремя усесться в аппарат и зафиксироваться в креслах, не говоря уже о том, чтобы вовремя закрыть люк и подключиться к системе.

Да, корабль вышел на орбиту. Ошибка капитана была в направлении движенья по орбите, и все искусственные спутники Земли – шпионы, связи, наблюдения за погодой, отработавшие своё, действующие, и оставшиеся как мусор – неслись им навстречу с двойной космической скоростью.

– Экипажу занять места и пристегнуть ремни! – команда раздалась везде.

Монитор системы столкновений дал сигнал автономной работы, и корабль попытался уйти от двух-трёх самых опасных объектов, что приближались к нему с неимоверной быстротой. Манёвры закрутились с страшенной силой. В одну сторону, другую, третью. Кто не смог пристегнуться, бились о стенки, ломали кости. Электроника взяла управление на себя.

Всё случилось почти что за миг. Сноп искр: какой-то спутник, долбанув в корабль и прошив насквозь его отсеки, грудой обломков вылетел с противоположной стороны. Внутри отсеков погас свет, и, загудев убегающим в космос воздухом, корабль будто умирал.

Челнок с тремя космонавтами сорвало с узлов крепления и бросило из чрева звездолёта.

Секунды потекли так медленно, что из этих немногих могла бы получиться вечность. В ушах – как выключилось всё. Ал смотрел, что творится с двумя его друзьями, но ничего сделать не мог.

Ужасно заболела голова. Глаза у Ала выпирали из орбит. Он помнил, что как-то дотянулся до протянутой руки Тяна и втянул вовнутрь челнока. Он потерял сознание. И как закрылся злополучный люк – не помнил.

Через пару минут давление в кабине вернулось к приемлемому, но в живых остался только он – Ал.

Челнок отлетел далеко. Ал смотрел на свой бывший корабль. Вот и новый сноп искр: бешено крутясь, разлетаясь кусками антенн, батарей и прочих элементов, по корпусу мёртвого диска срикошетил и улетел в темноту ещё один спутник. И через минуту ещё одна бандура прошла сквозь корпус корабля.

Теперь не оставалось и сомнений, что на нём кто-то выжил. Всё случилось внезапно, Никто не был готов.

«Расслабились», – выдохнул Ал и, надавив на джойстик, помчался прочь с злополучной орбиты.

Ещё пара-тройка столкновений, и тарелка-корабль, снижая скорость, начнёт ускорять путь к Земле. Упадёт через год или два и, наверно, сгорит, распавшись на мелкие кусочки в атмосфере. Главным для Ала было теперь – только сесть, и малютка-челнок всё быстрей и быстрей вываливался из орбитального облака космического мусора.

Бег цифр на дальномере стал совсем бешеным. Ал попытался разжать свои пальцы. Кисть не слушалась совсем, сжимала и сжимала джойстик. Пальцы окаменели, и подкорка из мозга всё слала и слала мышцам сигнал держать из всех сил этот главный в данный момент орган управления – злосчастную ручку.

Испуг сменился прострацией. Не сразу – но пальцы разжались. В свете Солнца иллюминатора фаланги свои Ал увидел мертвенно-белыми. Они разжались, но не до конца. Вот кровь к ним пошла, и кожа, наконец, порозовела. Ал с головы смахнул пот. Ладонь покрылась влагой. Он осмотрелся в челноке.

– Тян… – Ал произнес неуверенно. При спуске Тян был бы штурманом. Теперь его безжизненное тело, не шевелясь, медленно-мертвенно поворачивалось в воздухе. А на висках да и у глаз покойника проступили синие пятна – следы закипания крови в сосудах.

– Где карта? Тян! Где?.. – машинально спросил у покойника Ал с укоризной. Как ему было найти во всей этой неразберихе путь к единственной цели их экспедиции? Когда активировать спуск, чтобы не промахнуться? Где вся эта информация? Почему её не загрузили?

Подобие флешки – карта, несмотря на все поиски и по карманам Тяна, и на челноке, и на поиски в памяти бортовой системы, никак не находилась. Она потерялась, отсутствовала.

У мёртвой Ялы в карманах тоже ничто не нашлось.

Что помнил Ал – так это частоту условного сигнала и частоту сигнала маяка, который включится в назначенное время. И пора маяку давно было включиться, но приёмник молчал.

Челнок приблизился к планете и вышел на орбиту в триста километров. Кончался кислород. Сигнала – не было. Сердце билось всё чаще и чаще. Становилось страшней и страшней. В голове бушевал кавардак из последних событий и звуков кошмара крушения.

«Ещё один виток…» – решился космонавт, расходуя последний кислород. Но и после витка сигнала по-прежнему не было.

Непонятно было, в чём причина. Возможно, когда челнок кувыркался вдоль звездолёта – тогда и потеряли они антенну для этой примитивной радиосвязи землян. Кончался кислород, и выход был лишь один: надо было либо спускаться, либо – умирать.

Умереть… думал Ал. Челнок сперва затормозится в ионосфере. Потом?.. Потом, может, сгорит, может, нет. Но главная беда была не в челноке, а в грузе челнока, который нельзя рассекретить. Приемлемым было лишь только одно: надёжно спрятать этот груз внизу там на Земле и привести его в полную негодность. И чтоб никто не догадался, что это за вещь.

А, ведь жить на Земле ещё можно, подумал Ал. Там есть воздух, вода, даже пища. Есть куры и яйца, масло и хлеб, картошка и рис. Только… люди другие.

Тайна… – космонавт боролся с беспамятством, – ещё есть шанс… Погрузили ведь, всё… или… почти всё. Или что-то осталось… забыли… потом… на потом… В голове всё поплыло, закружилось, и, теряя контроль над собой, Ал включил аварийный режим. И аппарат пошёл на аварийную посадку…

Открылся люк. В глаза ударил яркий свет, в кабине посвежело.

Прошло еще время, прежде чем Ал смог очнуться. Зажмурившись от яркого света, он расстегнул ремни и приподнялся с кресла. Его ноги давно уж отвыкли работать на полную силу – не слушались. Подтянувшись в проёме от люка, Ал выглянул наружу. Вверху было солнце, кругом – какие-то деревья. С их веток срывались снежинки, искрились и падали вниз на челнок и на лицо. Было мертвенно тихо. После спуска в скорлупке, – после той передряги, в которой пришлось побывать, всё казалось волшебным и тихим, и – неживым. Хотя жизнь-то она, наоборот, теперь пред тобой. Вокруг и сверху – деревья: зеленые сосны и кедры. Но ещё, правда, снег. Кругом был снег. Ал опять нырнул в люк, осмотрел внутри всё и потрогал. Сомнений не осталось – друзья были мертвы. Только здесь он вполне осознал, что же случилось. Страшнее и представить трудно: остаться одному и на чужой, хотя и обитаемой планете. Самое опасное – на обитаемой людьми.

Что же должен я сделать сейчас? – думал Ал.

Груз надо доставить по назначению. Место должен был показать маяк на земле. Но маяк не работал. Почему?

Скорее всего, не успели послать сигнал о прибытии, а без этого маяк никто не включит. Доставить груз всё равно не удастся.

Груз не должен попасть в руки землян. Это, кажется, здесь выполнимо. Судя по картам, посадка случилась в ненаселенном районе. Груз не найдут или это случится не скоро. Найдут земляне.

И наконец, что из себя представляет груз? Портал перемещения в пространстве. Его если собрать и активировать, то я буду спасён?! И, зная координаты, приведу сюда следующую экспедицию, и земляне опять ничего не получат. Это, можно сказать, последняя надежда. В таком случае – за дело!

Ал разгрузил контейнеры и по инструкции стал собирать этот самый портал. До ночи он всё завершил: меж трёх деревьев он собрал устройство, похожее на что-то вроде земного томографа. Там, дома – в лаборатории на планете в системе Гана, все было просто. Есть два аппарата, один из которых находится в зоне прибытия. Ложишься на лоток, а он провозит твоё тело через рамку. Ты исчезаешь и проявляешься, но на лотке в пункте прибытия. Так должно было быть в идеале.

И всё было собрано. Энергии для выполненья операции теоретически должно было хватить от силовой установки челнока. Вот штуцер. Его ответная часть должна быть здесь, вот под этим лючком челнока. Сгущалась ночь, человек устал, и дело было отложено до завтра.

Стемнело. Стал мешать спать холод. Ал час за часом оживлял челнок, но на злющем сибирском морозе, стоило выключить двигатель, внутри всё остывало за минуты.

Утром, – думал Ал, – он попробует отправить порталом сначала тело Ялы, потом Тяна. Только бы их тела не заледенели.

Не заледенели… Ал спохватился. Одежда мертвецов могла ведь пригодиться. А замёрзнут – её и не снимешь. С окоченевших тел он снял костюмы, оставив их только в белье. У Ялы на шее остался кулон. Ал посмотрел на кулон. Ничего особенного: платина, бриллиант, цепочка. Оправа бриллианта с изображеньем планеты. С обратной стороны оправы была и надпись о хозяйке: кто, откуда, адрес. У Тяна тоже был медальон – табличка из платины с данными: номер экспедиции, система планет, координаты в толще галактики. Всё это должно было им пригодиться в последний раз. Если только ему удастся, – добавил Ал себе: отправить их и после них себя обратно.

Он руки и ноги у трупов бельём спеленал и выложил их у челнока. Они замёрзнут, но, выложенные на ровном месте, потом легко пройдут сквозь рамку. Спать! Оставалось только спать. И Ал закрыл люк челнока.

Очнулся Ал замёрзшим, но и сразу взбодрился. Ал открыл люк, вылез наружу и в ужасе нырнул обратно. Тел Ялы и Тяна на месте не было.

Открыв люк ещё раз, Ал осмотрел круг поляны. Снег – утоптан. Его взгляд метнулся к порталу. Портал был нетронут. Медленно Ал повёл взглядом по деревьям, по снегу, коре и кустам. Волосы! У сосны на коре были волосы – волосы Ялы. Он узнал эту прядь, но не испугался.

Всё стало понятным: здесь были волки. Они и съели мертвецов. Сначала, рыча, разодрали, дерясь за добычу, и – съели.

Странным было, что мысль о деянье волков подсказала ему: а давно ли он ел? Запас еды на челноке был предусмотрен. Ал подкрепился. Часть чёрных мыслей исчезла.

Ал вылез из люка, пошёл по полянке. Снег был утоптан. Тем лучше, сказал себе Ал. Если ничего с порталом не выйдет, забот будет меньше, да и родственникам Тяна и Ялы ещё будет надежда. Пропавших в галактике много. Порою находятся…

С порталом ничего не получалось.

Энергии для его работы от установки челнока должно было хватить, но не работало всё это как-то и почему-то. Ал проходил через рамку, и с ним ничего не происходило. И Ал смирился, наконец, с бесперспективностью попыток.

Он сел на сваленном во время посадки стволе деревца и забылся.

Оставалось одно – спасать свою жизнь. Спастись можно: надо только попасть в одно из мест на этой планете. Ближайшее, к несчастью, не было приспособлено для приёма челнока по той простой причине, что просто, если так можно выразиться, являлось явочной квартирой, да и располагалось оно совершенно в другом месте – не здесь, а примерно в одной десятой доли диаметра планеты по окружности отсюда.

Что мог выбрать Ал… Портал собран. Кругом (судя по картам) – непроходимые места. Рядом – река. Река скована льдом, покрыта снегом, по ней идти не одну сотню километров. А как идти? Что есть?.. Как спать?.. Как спасаться от тех же голодных волков или рысей? Мысль опять заскакала. Ал понял, что нервничает.

Так, говорил он сам себе, попасть надо в Вогезы. Посади он челнок там сразу – проблем не было бы. Даже если бы его посадку зафиксировали, мало кто из землян бы понял, что случилось. Забейся он тогда в этой скорлупке в расщелину – никто бы не нашёл, хоть это и Европа. А сейчас… Что он мог сделать сейчас?..

Сейчас, произведи он взлет – засекут. Засекут, проследят и найдут.

Ал снова нырнул в свой челнок, включил все системы.

Да, – он от обиды прикусил губу, – перелёт невозможен: во время разгерметизации весь кислород израсходован. Сейчас, чтобы перелететь в Вогезы и сделать это незаметно для землян, надо выбраться в стратосферу, пролететь три с лишним тысячи километров, прицелиться и вручную спуститься куда надо. И воздуха хватит лишь только на взлёт. Изображать из себя НЛО, брея над землёй с разгерметизированной кабиной – смерти подобно. С открытой системой вентиляции он будет лететь часов семь при всем внимании радаров.

Осталось одно: оставить как есть и добраться до цели пешком, и… не попасться в руки землян.

Ал рассмеялся при этой мысли стал кататься в хохоте прямо по снегу.

Забросав портал ветками, Ал начал собираться в путь. Холодным декабрьским рассветом, с кульком из одежды коллег, в мокасинах из обрезанных рукавов комбеза Ялы, c сухими галетами в карманах, с чем-то вроде пилы, ножом и пистолетом за пазухой Ал ступил на лёд реки. До ближайшего города было несколько дней.

И Ал пошёл. День был похож на день. Когда близились сумерки, Ал разводил костёр, на нём плавил снег, пил в капюшоне согретую воду, подпаливал замёрзшую галету и съедал её. Ал ночью не мог выспаться. От зверей надо было жечь лапник. А волки шли за ним на удалении, боясь лишь огня и оружия.

Галеты закончились быстро, и Ал убил волчицу. Стая ушла, а Алу досталось и жесткое мясо и задубевшая шкура с мехом, на котором, однако, тепло было спать.

Встречались на пути селенья манси. Ал обходил их стороной и ночью. И лайки шли за ним, и отставали, не поняв, кто это: человек или зверь перед ними.

И вот однажды Ал увидел город. Тот самый город, к которому вела железная дорога.

В начале девяностых здесь жизнь остановилась. В России жизнь остановилась много где. Мегаполисы впали в депрессию, не говоря о других городах. Время тогда стало мёртвым.

Два или три завода-города стояли, уже ничего не делая. Формально что-то производили. Но куда уходила продукция и где за неё деньги – не знал в городе никто, даже бухгалтерии этих заводов. В таких условиях кое-как могли жить только пенсионеры.

Только у тех, кто заканчивал свою жизнь, в городе были скудные средства её продолжить. Городки вымирали и погружались в спячку от наркотиков и самогона. Вот ещё одна примета того времени: не было нигде испорченных продуктов. На помойки ничего не выбрасывалось – даже в Москве начала-середины девяностых. Трудное было время. Голубей – этих дармоедов нигде не осталось: постреляли из рогаток, не то, что не кормили.

Теперь снова про Ала.

Город Алу был нужен с одной только целью: дорога. Дорога в него упиралась, железная дорога, упиралась в него и разбегалась вилкой одноколеек к бывшим рудникам и лесопилкам. И хорошо, что остался вокзал. Число уезжающих больше приезжих. Алу надо было уехать. Вставал только вопрос, как?..

Вечерело, хотелось спать, но Ал пошёл в город.

Приглядываясь из-за углов, кустов или сугробов, он намечал, что нужно ему сделать – стать таким как земляне, не привлекать к себе внимание. Земляне были на него похожи, но было одно «Но»: Ростом он был, как ребёнок.

Он также знал, что ребёнок почти ничего в этом мире не может. Ребёнок может сходить в магазинчик за хлебом. В остальном же – он просто ребёнок. Купить билет на поезд на вокзале ребёнок не может. А здесь нужны ещё деньги…

Завтра, – решил он, – я попытаюсь что-то сделать. А пока до утра в одном из уснувших подъездов, забравшись на самый последний этаж и даже выше, он дремал на ступеньках под люком на самый чердак. Без попытки контакта с одним из землян, Ал это понял, у него ничего и не выйдет.

Филипповна чуть приоткрыла глаза. Только лишь начинало светать: светать по-декабрьски долго, мучительно долго. Очень ныла спина. Эта боль-то и разбудила её, и хоть пришла пора вставать, вставать не хотелось. Зябко было в комнате пенсионерки с заледеневшим оконным стеклом.

Уже собака начала пищать, кося глазами то в просветлевшее окно, то на кровать хозяйки. Матрас на диване у ней был пролёжан, и тело лежало в какой-то ложбинке. И было не так просто встать. Филипповна пыталась повернуться к краешку матраса, и снова «катилась» обратно в ложбину дефектных пружин. Она пролежала почти все собачьи сроки – дремота не хотела отпускать. Опять плечом вперёд, опять – откат назад – опять матрац берёт её к себе.

Собачка тявкнула. Открыв совсем глаза, Филипповна ворчала:

– Пинча… Пинча. Сейчас… я тебя выпущу…

Почти рассвело. Кряхтя, Филипповна привстала на кровати, спустила вниз сухие свои ноги, пошаркав по ковру, надела тапки. Собака, поднявшись с ковра, топталась у входной двери. Когда открылась, наконец, и дверь – она с гулким лаем протиснулась вниз. На лестничной клетке лай резал уши. И как такая собачонка может так громко лаять? – подумала старушка, – опять, опять на чердаке какая-нибудь кошка…

…На плите свистел чайник. Филипповна вершила завтрак. Варёное яйцо она крошила по верху маргарина бутерброда. Какое-то варенье из клубники в засахаренной банке стояло на столе. Старушка ложкой зацепила себе малость на хлеб и мелкими шажками пошла к своему «свистуну».

– Пинча… А где же Пинча? – спросила вслух себя она.

Дворняг уж должен был вернуться. Она прислушалась. За дверью никто не скулил, не визжал и не скрёб лапами.

– Где же он? Может быть, с дамой?.. Да какие дамы! Песок с собаки сыпется: четырнадцать-то лет… Пойти хоть мусор вынести… – она ворчала вслух.

Морознейший воздух пахнул чистотой. Во дворе ещё прятался сумрак, но снег уже играл от бликов солнца, отраженных от окон последних этажей и от просветов между двух-трехэтажных домов. День начался – морозный солнечный день.

Суббота. Никто не спешит на работу. Отойдя от подъезда, Филипповна стала. Она посмотрела по окнам двора. Действительно, многие спали.

– В будни, – Филипповна по-старчески бубнила себе поднос, – люди жгут свет по утрам, хотя бы на кухнях. Сейчас света нет. Значит, спят. И… уже рассвело. Зачем нужен свет? За него платить надо. – Хромая на правую ногу, бабуля несла на помойку ведро, в котором из мусора было всего: скорлупа от яиц, обёртка из-под сосисок, кожурки от лука, о также всевозможные очистки картошки, моркови и редьки. Всё остальное, включая куриные косточки, просто съедалось.

– Пин-ча! Где ты, бес! – глухо ворчала она простуженным горлом. Её пёс нашёлся, где баки. Собака виляла хвостом, сновала меж ржавых и мятых контейнеров. – Пинча! Пинча, я тебя что?! – не кормлю, что ли?!

Она бросила мусор в контейнер, и ей показалось, что вот-вот она упадёт… влекомая какой-то силой. Она испугалась, опёрлась на палку… Голова не кружилась. И всё оставалось на месте. Она мало чего поняла и смотрела по сторонам. Ей казалось в этот момент, что она здесь осталась одна и… остался ещё один кто-то… Всё остальное при этом как будто… исчезло.

Взгляд остановился на человечке, каком-то маленьком, но, только они встретились глазами, сознанье будто порвалось.

Она очнулась только дома. Она, её собака и… ребёнок… Какой ребёнок!?. Она остолбенела: да, перед ней стоял какой-то незнакомец, весьма низкого роста, одетый в серый комбинезончик…

– Здравствуйте… – произнес он.

– Кто Вы?..

Незнакомец смотрел ей в глаза и, казалось, улыбался.

– Как это у вас получается?.. Мне этого не надо…! – Александра Филипповна возмущалась. Ей вспомнилось былое. – Цыгане обманывали. Не хватало, чтоб меня обманул и ограбил какой-то ребёнок!.. – Она пятилась к двери.

– Не бойтесь..! – сказал ей тот самый «ребёнок».

– Н-но…!

Филипповна хотела что-то спросить, но не могла. Язык не слушался, а на лице застыл немой вопрос.

Картина в голове её всё время трансформировалась. Не по её воле строились ряды ассоциаций. Потом всё стало упрощаться, упрощаться, память перестала скакать. И маленького человека, стоявшего перед ней, она сравнила с своим сыном в детстве. Он очень был похож на её сына в детстве, тогда, в далёком его детстве. Опять застыла тишина. И губы задрожали.

– Простите, я… – Незнакомец, шатаясь, опёрся на стол.

– Ой! Что же это?! – вскрикнула Филипповна и подхватила «ребёнка», – Что же делать?.. Скорая … – бормотала, порываясь что-то сделать, женщина.

– Нельзя-а, – простонал «мальчик», – Нель-зя-аа…

– Почему?! – удивилась она, – Не понимаю, что ж это все-таки происходит!?.

Чего ждать от проникшего в дом? Филипповна боялась. Пыталась в суматохе вспомнить, не было ли чего-нибудь подобного с кем-нибудь из знакомых, и что в таких случаях делать?.. И спохватывалась.

– Что за глупости! – бормотала она, – Дурацкое положение!

Одна вереница вопросов менялась другой – так же глупой вереницей. Голова пошла кругом.

– Я… – молвил мальчик, – последний, кто уцелел. Погибла… экспедиция. Мы прилетели к вам… Сейчас… особенно, – забормотал незнакомец в беспамятстве, временами издавая звуки, не относящиеся к родному для пенсионерки языку.

– Какая экспедиция?! – возмущалась Александра.

«Мальчик», силясь, взглянул ей в глаза:

– Я… не о-шиб-ся…, – сказал он и обмяк.

Александра не знала, что делать. Ладони незнакомца были ледяными, холодными. Александра пощупала лоб – у Ала был жар. Она втащила его на диван, раздела и накрыла одеялом. Метнулась на кухню, навела в чашке не очень горячий чай с малиновым вареньем. Не открывая глаз, незнакомец попил из рук и уснул.

Всё походило на жутчайшую простуду.

Александра смотрела, как спит незнакомец, и начала перебирать свои лекарства, которые хранила в ящике стола. Собака сидела напротив, непонимающе смотря то на лежащего гостя, то на приготовления хозяйки.

– Олететрин… – бормотала она. – Старенький, просроченный полгода. Всё равно, сгодится… Горчица. Горчичники. Йод. Корвалол. Бинт. – Перечисляла она. – Варенье на кухне и… мёд…

Она смотрела на гостя и как будто была благодарна, что ей есть о ком заботиться, хотя теперь уже некому заботиться о ней. Она была даже не против, что кто-то занял её старческую постель. Себе она постелет в кресле – мало ли у неё одеял…

Незнакомец проспал день и ночь. Утром уже через сутки Ал кашлянул. Старушка открыла глаза. Ал потянулся в кровати. И утро началось. Собака лежала под дверью, ждала.

Лекарства оказались не нужны, Ал просто сильно устал и за сутки восстановился.

– Умоешься?.. – спросила Ала Александра.

– Что?.. – переспросил он, снова погружаясь в почти забытый им язык.

– Утро… Умыться надо… – добавив подходящий жест, произнесла хозяйка.

Санузел в квартирке был совмещённым, напольный кафель потёрт, рисунок на нём кое-где не читался, на стене отвалились два плитки. Душ – старый, с лейкой наверху. Водопровод во всём доме тоже не радовал. Когда соседи умывались, то с открытием крана сначала тряслись в доме трубы, как будто стрелял пулемёт. Всему виной, конечно, были прокладки в старых кран-буксах.

Все всё экономили. И обмылки Филипповна не выбрасывала, а собирала, потом размочив, прессовала в старой ручной выжималке для сока. Получался круглый, как шайба, и пестрый новый кусок банного мыла.

И везде у неё, несмотря ни на что, и даже на бедность, чувствовался порядок. И щетка зубная её стояла в чистом стакане, и блестел унитаз, а над ним на полке стоял новый баллон аэрозоля для воздуха – дорогой по пенсионным меркам.

Ал умылся и сделал дела.

На кухне его заждалась чашка чая с баранками, сыром и мёдом. Смешно подсев на стул, он посмотрел на хозяйку.

– Ешь!.. – произнесла она, смотря на него, как на ребенка.

Ал ел. Филипповна тоже тихонько хлебала свой чай, щипая по кусочку от калорийной булки.

– Откуда ты взялся, такой маленький? – наконец-то спросила она.

Ал задумался, как бы ответить. Он выдохнул и произнёс:

– С другого конца галактики.

Филипповну ответ не поразил:

– С другого конца… – она повторила задумчиво.

– Прямую дорогу сюда заслоняет сам «Млечный путь». Звёзд – миллионы их не облететь.

– Не облететь?.. – повторила женщина.

– Да. Маневрировать сложно. Почти невозможно. Отсюда и парадокс, что пролететь через галактику нельзя, исследованы только окраины этого мира, периферия, что расположено по краю диска галактики. Но по краям – жизни больше. Здесь не та зона риска. Здесь звезды рассредоточены, старые. Катастроф почти нет. Планеты здесь все давно сформированы из всяческих осколков межзвездного пространства. Столкновения здесь невероятны. Космос – чист.

– Диска… – под нос прошептала себе Александра.

– Да, до Земли было трудно пробраться… Добирались окольным путем.

Ал раскрывать подробности не стал. Именно из-за трудностей пути на Землю и на другие жилые планеты и посылаются все экспедиции. И давно надо было оставить хоть один портал перемещений на Земле.

Ал позволил себе ещё раз уточнить:

– Летели над галактикой по кругу, над этой плоскостью. Всё уже удалось… Но… Все погибли…

– Кто? Все… – Спросила Александра.

– Коллеги… как у Вас говорят. – ответил Ал. – Очень глупо погибли…

– И-и-и… – Филипповна ждала чего-то большего. – Один ты остался?

Ал молчал. Он остался один и пытался придумать, что делать дальше.

Надо было спасаться. Надо было найти штаб-квартиру в французских Вогезах. А это – почти тысяч пять земных километров. Сделать это непросто, когда ты похож на ребёнка, скорее всего, не просто. Здесь больше подойдет другое слово: «невозможно». Но он предпочел перед тем «невозможно» поставить «почти».

– Мне надо отсюда уехать.

– Куда?.. – последовал вопрос.

– Мне надо хотя бы сообщить кое-что о себе…

– Куда? – это слово «куда» повторилось.

И Ал понимал свою безысходность. Но в примитиве страны, куда он попал, оставалась большая надежда на почту. Отправить письмо было шансом, но очень опасным. На письме будет адрес обратный. Маловероятно, что вскроют. Но хуже будет, когда вскроют ответ. И сколько пройдет ещё времени. И что делать потом?

Что хорошего будет в обратном письме? Чем поможет единственный агент?

В письме он должен будет указать примерные координаты портала. Что будет, если этот портал найдут не те, кому надо? Но выхода нет.

– Во Францию… – Назвал он наконец название страны. – Мне нужно хотя бы отправить письмо.

– Письмо?!.. – оживилась Александра, – Это просто. Моя соседка в Америку сыну пишет. Работал у нас тут на буровой и… уехал. Каждую неделю пишет. Письмо – это просто: пошёл на почту, конверт с марками, и отправил. Не то, что раньше…

– Что? Раньше… – Спросил Ал.

– Раньше, – Александра Филипповна на секунду примолкла, – раньше было нельзя писать за границу из нашей страны. Что, кто, кому и зачем, спросили бы. Сейчас – пиши пожалуйста. А уж из нашего захолустья – так тем более. Правда, скоро все узнают, что у тебя связи. Городок-то – маленький. Тысяч сто.

– Конверты проверяли?.. – осведомился Ал.

– Все до одного.

– А сейчас?..

Филипповна закашлялась от чая, который в её чашке уже давно остыл:

– Зачем проверять? Какую я сейчас могу послать отсюда тайну? Все тайны раскрыты. Сейчас – настоящая дружба народов: нашего и американского, французского, немецкого и про чего всего! Сейчас просто будут завидовать, что у тебя знакомые или родственники где-то далеко. Спросят только: «Когда ты уезжаешь?»

Ал слушал, но его здесь волновало лишь одно: если он воспользуется тем, что здесь называется почтой, какая гарантия, что посланье его никто не прочтёт?

– Что ты хочешь послать? – Филипповна спросила.

Ал сделал уже выводы о том, с кем он имеет дело. На стенах фотографии о многом говорили, во взгляде Александры не читалось ни зла, ни алчности.

– Рассказать, где и что случилось со мной. – Произнёс он.

– Пойдём на почту… – предложила пенсионерка. – Ох! Недёшево это будет стоить, недёшево. Ну, да Бог там, никогда за границу не писала. То-то Егоровна спросит, кого ты с собой привела и за какого старичка вдруг собралась там замуж.

– Кто такая «Егоровна»? – поинтересовался Ал.

– Соседка моя, – само собой, промолвила Александра, – на почте работает. Восьмой-то десяток уж скоро старухе. А как же?! Денег-то нет. Да и скучно одной ей-то дома. Мужик-то давно уже помер…

Ал впал в замешательство. Ему надо было отправить посланье и самому удостовериться в том, что оно отправлено, а тут дело обрастало ненужною оглаской.

– Мне нужно с Вами идти, – сказал он, – но в том, в чём я сейчас одет – не получится…

– Да… – Филипповна задумалась о том же.

Комбинезон у Ала был грязным. Ботинок незнакомец не имел. На ногах под мокасинами во время перехода по реке были лишь какие-то тапки. В этом никак нельзя выходить на мороз. Как она не догадалась постирать хотя бы тот серый комбинезончик?.. Корила она себя.

– Я что-нибудь придумаю… – сказала она, подойдя к гардеробу.

Из вещей не подходило Алу ничего. Даже валенки тридцать седьмого размера болтались на ногах. Хотя их удалось приладить на носки. Комбинезончик был быстро постиран и сох над плитой. Из шапок нашлись только женские.

– Придётся покупать… – выдохнула она.

Ал думал и разжал ладонь. Блеснул медальон с бриллиантом. Филипповна ахнула.

– Алмаз?!. – испуганно шёпотом произнесла она.

– Бриллиант… – уточнил он.

– Карат-то сколько… – округлив глаза, сантиметр за сантиметром Филипповна пятилась назад.

– Карат – не знаю. Четыре, по-вашему, грамма… с половиной. Восемнадцать граней. В общем, – уточнил он, – огранка самая простая.

– Убери это… – придя в себя, прошептала пенсионерка. – Я найду деньги. Не показывай здесь его никому! Я, хоть и старая, а жить очень хочется… Я найду деньги.

– Это дорого стоит? – спросил Ал про свой медальон.

– На него я за жизнь не заработала! – последовал ответ.

Визит на почту состоялся. Ал был представлен внучатым племянником, короче, дальним родственником по мужниной линии.

– Вот видишь! – как будто бы хвалилась Филипповна Егоровне-соседке. – Я – не одна на этом свете! Нашлись родственники, нашлись. Есть Бог на свете.

– Откуда же нашлись? – интересовалась Егоровна.

– А помнишь, – продолжала фантазировать Александра, – как мы в эвакуацию с тобой из Ленинграда убежали, и дочка у меня в пути замёрзла… Других-то тоже вывозили. Нас – сюда на завод. А их дальше – в Комсомольск. Сейчас многие себя находят. И меня – нашли… А я ведь не просто к тебе пришла, – ломала тему разговора Александра, – мне письмо надо отправить. Родня объявилась! Представь! В самой Франции…

Егоровна завистливо смотрела и проглотила слюну от ириски:

– Ты небось и по-«ихнему», теперь пишешь?

– Да нет! – продолжала импровизацию женщина. – Внук. Уж он-то научен. Алёшенька, – обратилась Филипповна к внуку, – Помнишь адрес?

Ал кивнул головой.

– Ну, вот, дорогая моя, – Филипповна торжественно посмотрела на подругу, – Конверт нам давай, самый красивый, – уточнила она, – и марок, сколько там надо.

– И большое письмо? – справившись с гримасой зависти, поинтересовалась Егоровна.

– Алёш! Доставай свой листок!

Ал достал свои в полном смысле каракули на французском, и показал лист почтовой работнице.

– Ну, это недорого. Сто пятьдесят тысяч давай и всё будет, как в лучших домах…

– Лондона нам не надо! – прервала Филипповна. – Я, ты знаешь, в Париж хочу. Лёш, запечатывай! А ты, подруга, марки клей!

Театрально, помпезно, но вся процедура была исполнена: наклеены марки, печати, проставлены, квитанция об оплате – выписана, и письмо вложено в рад других писем на этажерке.

– Всё! Подруга. – Отчиталась о выполненной работе Егоровна. – А я ведь, ты помнишь, в школе учила французский. Письмо-то явно не в Париж. Ну-ка! Рассказывай, кто у тебя там есть.

– Мои бабушка с дедушкой! – вмешался, сочиняя Ал. При этом слова у него выходили, вроде русские, но с не с тем ударением.

– Ох! – взмолилась Егоровна. – Они у тебя чудаки, что ли? Отправить ребёнка в такую дыру. Ох уж эти иностранцы! Хоть и русские…

Домой Ал и Филипповна вернулись очень быстро. Ал чувствовал, что все его старания могли окончиться плохо. Неладно себя чувствовала и Александра. За столом они молча ели.

– Не бойся… – наконец произнесла она, – письма Егоровна не вскроет.

– Вы уверены?.. – не поднимая глаз, произнёс Ал.

– Не так она воспитана. Да и французский у неё не к чёрту. Школа – это когда было-то? Пятьдесят лет назад!.. Что она помнит? «A Paris» да и только. Названья городов – и те не правильно читает. Да не учили нас тогда, как надо, языкам! Не беспокойся: честная она. Письмо дойдёт. Уж за кого, а за неё – я ручаюсь. Ты лучше мне скажи, как ты отсюдова поедешь? Денег-то у тебя нет…

В ответ Ал лишь молчал. Деньги для него уже были не главным. Главным было то, что теперь он одет. Беспокоило другое: он – ребёнок.

Его переполняла благодарность женщине, которую нужно было как можно скорее оставить, Ал чувствовал, что уйти нужно как можно скорее.

Проблема была в другом: в прежней экспедиции он попадал в другое общество – в другую, не дикую страну. Сейчас же он смотрел телевизор и ничего не понимал. Посещая другие колонии, он видел племена, в которых процветал и каннибализм, но увиденное по телевизору: передачи и фильмы, поражали своей неоправданной жестокостью, преследованием непонятных, ненужных целей.

Картина писалась не радужная. Поздней ночью, когда Филипповна спала, Ал собрался и ушёл, оставив на прикроватном столике медальон с бриллиантом.

Он надеялся только на чудо. Но у касс им стал интересоваться милиционер. Тот издали смотрел, как Ал почти уже проделал фокус, вручив поддавшейся гипнозу билетёрше обрывки газетной бумаги. Патрульный засвистел, и Ал пустился наутёк.

Бежать мешали валенки. Калоши скользили, и на изгибах тротуара Ал падал и падал в сугроб. Топот ног был всё ближе. Ал юркнул в какой-то подъезд, вбежал в лифт и нажал кнопку. Как назло, у дома было мало этажей: пять. И самым верным средством было только прыгнуть из окна во двор, надеясь, что преследователь побоится сделать то же самое. Ал заехал наверх и в лестничный проём увидел внизу милиционера. Глаза их встретились, милиционер помчался вверх. Ал снова прыгнул в лифт и, не думая, нажал кнопку «1». Не доехав до самого низа, Ал клацнул по розовой кнопке. Кабина стала. Снаружи сначала послышался топот и мгновенно прекратился. Ал снова нажал на пятёрку.

– Ехай-ехай! – Прокричал представитель закона. – Никуда не убежишь!

Ал снова остановил лифт меж этажами и прислушался. Потом нажал на «3» – лифт дёрнулся и раскрыл двери. Ал сделал тихий шаг наружу и на прощание нажал на цифру «1». Лифт уехал.

Кабина поползла вниз, клацая по концевым выключателям, отсчитывая этажи. За этим шумом Ал отщёлкнул шпингалеты, отдёрнул фрамугу и прыгнул.

Тупую боль он чувствовал, но всё-таки бежал. Он пробежал один двор и второй, и снова забежал в подъезд. Он поднялся на самый последний этаж и по вертикальной лестнице, откинув тяжеленный для своего роста люк, выбрался на чердак. Здесь, закрыв этот люк, он понял, что сломал себе ногу.

Ступить на ногу было невозможно, и он присел на первое, что там ему попалось – на старый чемодан.

Всё рисовалось в мрачных красках.

Его здесь приняли за странного и вороватого ребёнка. А если получится так, что Александра Филипповна раскроет его тайну… – думал Он. – А она не раскроет. Она понимает, что нет ни одного человека, кто бы видел инопланетян и при этом считался нормальным. Она не захочет быть сумасшедшей старухой. Нет! За Филипповну можно не беспокоиться. Отсюда просто надо уходить. Только как?

Нога ныла. Кто мог ему помочь – это Филипповна. Но к ней не попасть?

Обдумывая все, Ал с ноющей ногой заснул. Через час он проснулся. Было холодно так, что колотило. Ал дёрнул ногой и сжал зубы от боли, да так, что выступил пот.

Не опираясь на ногу, он встал. Единственное, что можно было позволить – хоть как-то согреться в чемодане – в том старомодном и огромном пыльном чемодане, на котором Ал просидел два часа. Внутри оказалось тряпьё, но постель из него получилась – последняя в жизни для Ала постель. Пытаясь получше согреться, Ал прикрылся крышкой чемодана. Во сне она плотно закрылась, и человек задохнулся.