Читать книгу Три эссе на одну тему - Алексей Борисов - Страница 6

Шереметьево встретило Рогожина-шефа морозом и сильным ветром, который дул вбок полосы, и самолет приземлился достаточно трудно. После зоны контроля его ждал Гаранин.

– Здравствуйте, Николай Иваныч! Как отдохнули?

– Здравствуй! Лучше, чем в прошлый раз! – Рогожин и сам был доволен. Неожиданная передышка в работе прошла почти без забот и напряженных переговоров.

Год назад проект ещё не имел такой поддержки. Собственно, финансировали его те же, но что-то сдерживало поступленья средств. С трудом и большими опасениями тогда все-таки удалось развернуть на орбите дополнительный экспериментальный модуль и завершить работы с прототипом. Но вот «кошельки» раскошелились. Инвесторы узрели перспективу.

Гаранин с Рогожиным сели в машину. Таиланд остался там, где ему и положено быть, то есть – в грезах.

– Мы нашли его, и вовремя. Сейчас он на восстановлении, – сразу начал Максим.

– А что с ним произошло? Кто он и откуда?

– История достаточно банальная. Сначала – непреднамеренное убийство, а потом – не сложилось.

– Не сложилось, – это как?

– А как на зоне может не сложиться? – ответил Максим.

– Что окончил?

– То, что нужно – институт Гражданской авиации. Учился в аспирантуре…

– И что?!

– Диссертацию написал, но защищаться не стал!

– Почему?

– Во-первых, умер руководитель, во-вторых… Да мне не понять, что во-вторых. Говорит, что халтура всё это, тем более, что конструкторские бюро этим бы всё равно не воспользовались.

За окнами пролетал заснеженный пейзаж по обе стороны Рогачёвского шоссе. «Не воспользовались». Конечно! А кто воспользуется, если после распада страны в конструкторских бюро не осталось людей ни у «Ильюшина», ни у «Туполева». Шеф помнил эти времена, начало девяностых.

Тогда у него была фирма. Не весть, чем они тогда занимались! Пытались, например, наладить выпуск приборов коммерческого учёта электрической и тепловой энергии для коммунальных служб. Идея проста. Всё, что нужно, в мире было. Микросхемы доступными стали – со всего мира. Но идея могла осуществиться только в нормальной стране. В отсутствие правовой базы, необходимой для использования такой продукции, мало кому нужны были его разработки. С этим делом пришлось завязать и пытаться найти что-нибудь поестественней для России.

Одним из таких направлений тогда оставалось сотрудничество с различными конструкторскими бюро. Используя все связи, в том числе и с друзьями, оставшимися в авиационной промышленности, он вклинивался то в один проект, то в другой. Но все надежды рушились, так как либо урезалось финансирование, либо исчезала потребность в том, что они делали. Всё остановилось. И ничего своего. Всё – только из-за бугра.

Вот, к примеру, визиты в Ильюшинское КБ тех времён. Больно это осознать.

Вот он идёт через пустые цеха и конструкторские залы к другу в лабораторию систем электроснабжения, где в натуральную величину собрана бортовая электрическая сеть самолёта Ил-96. В большом зале осталось работать лишь три человека из двадцати бывших сотрудников лаборатории. Одним из этих трёх и был его институтский товарищ.

Вот он идет. Побежали мурашки по коже, как тогда, от оглушающе жуткого звука его шагов в опустевших цехах и коридорах стало жутко. Немного тогда от неверия немного сжалось сердце. А ведь когда-то он здесь работал!..

Всё было не так. Вот в опытном цеху всегда была живая атмосфера: кто-то что-то кому-то доказывает, говорят, кричат, ходят с чертежами, спорят, выходят покурить. Покурить… Поднимаясь по лестнице, где раньше курили, наплевав на все запеты, он никого не встретил. Никого не нашлось и в специальных курилках. Там выветрился даже запах никотина. В висках упрямо стучало: «Этого не может быть, не может быть…», ведь именно здесь, на лестницах, в непринуждённой отвлеченной обстановке меж конструкторами и начальниками и решались подчас такие спорные вопросы!!!

Вот он идёт через тёмный пустой цех, где ни один из двадцати станков не работает. Что-то звякнуло, и Николай Иванович, почти испугавшись, в дальнем углу этого зала увидел голову седого человека, вставляющего в шпиндель какую-то деталь. Штангенциркуль сверкнул в свете лампы…

– А что у него была за тема?

– Диссертации? Секунду. А, вот: «Оптимизация бортовых электрических цепей».

– Электрик, стало быть. Тогда действительно, «не воспользовались бы».

– Не понял…

– Да это я о своём, о девичьем. Продолжайте, продолжайте, Максим!

– На обслуживании самолётов он проработал десять лет. Так, ничего особенного, рядовой инженер.

– Ну-у-у!..

– Согласится! – Для сына он сделает всё, тем более, что мальчик остался практически один. Но предстоит большая работа. Необходимо окончательно вернуть его в этот мир и избавить от, так сказать, приобретённых дефектов. Скорее всего, это удастся.

Психологическая коррекция, в области которой работал Максим, не вызвала у шефа опасений. Его, как начальника русской части проекта, заботило другое. Впервые в жизни он решает чьи-то судьбы, и не занимается, как раньше, только техникой или деньгами.

– Всю грязную работу нам, – сказал шеф. – Хотя данный расклад получается не только из-за того, что она – грязная. Кого заманишь в этот экипаж? С такими «смертниками» – проблема. Только наши технические спецы, наши люди, только они с их смекалкой подходят для этой цели. Наилучшим образом! – сказал Николай Иванович и остановил свой выжидающий взгляд на Максиме.

А тот молчал.

– Самолёты в крупных компаниях большую часть жизни, – продолжил Рогожин, – проводят в воздухе. На техническое обслуживание или мелкий ремонт после полета – всегда мало времени.

– Да, Николай Иванович, все наши же тесты показали, что русские быстрее разбираются в сложной ситуации, чем французы, англичане или американцы. Russian specific сделала своё дело, – повторил Максим, – Непредсказуемые условия, отсюда и кругозор знаний. Счастливчики…

Рогожин усмехнулся: Припомнились бредовые проекты, каждый из которых кошмарнее другого: в полёт отправить женский экипаж. Мужчин можно родить в космосе, вырастить, воспитать и обучить. Были ли дети у той сволочи, кто это придумал?

По пути он пролистывал папки, которые подал ему Максим. За окном проносился пейзаж Подмосковья.

Вот и дом. Рогожин давно уж покинул Москву и хорошо различал городской воздух и воздух его «Подмосковной Швейцарии». Чистейший угол севера Московской области. Клинско-Дмитровская Гряда! Леса! Холмы! И близко нету крупных городов.

Ворота автоматически открылись, чёрный «Хаммер» вкатился во двор и стал под навесом рядом с домом с мансардой.

– Пойдёмте, Максим, чаю попьёте. С утра покоя не знаете. Расскажете всё в нормальной обстановке.

– С большим удовольствием, – согласился Гаранин.

В доме были старшая дочь-студентка и сын.

– Ты что же не на занятиях? – спросил отец Елизавету.

– Так ведь суббота, папа! – визгливо ответила дочь. Его взрослых детей не удивляло, что он ездит куда-то, отсутствуя неделями и месяцами.

– А в субботу что? Не учатся?! – продолжал осведомлялся Рогожин.

– В субботу, – дочь сделала упор именно на это слово, – нормальные люди до обеда спят!

Отец перевёл вопросительный взгляд на сына. Обычно в выходные его здесь не было: Либо с очередной лярвой рассорился, либо ещё что-нибудь.

– Да, Пап, сегодня я на этюдах, – пробасил высокий худой молодой человек, вытирая пальцы о пахнущую пиненом тряпку, – Здравствуйте, – поздоровался он с Гараниным.

Дом стоял на холме. Половина мансарды представляла собой мастерскую, заставленную полотнами, мольбертами, какими-то станками и прочей художественной утварью. Панорама из окна была сказочной. Казалось, что паришь над лесом. Впереди и внизу простиралась лесная даль, где кроны елей и сосен сливались в бескрайнее море. С противоположной стороны той же комнаты Максиму открылся другой прекраснейший пейзаж: чистое снеженное поле.

Красные морозные сумерки и чернеющий на горизонте лес навивали впечатление, как ожидание грозной битвы на Древней Руси.

– Вам чаю, папа? – прокричала с первого этажа дочь.

– Да, чаю, чаю! И что-нибудь закусить!

– Ясно! – донеслось снизу.

– Однако, холодает, – отойдя от окна, произнёс Николай Иванович.

– Да, быстрый переход. Ещё вчера была жутчайшая метель.

Шеф открыл дверь своего кабинета, и они вошли.

– Присаживайтесь, Максим, – Рогожин указал на одно из кресел рядом со столом, на который положил просмотренные в машине папки – результат работы группы Максима за последний месяц.

Николай Иванович открыл дверку бара и замер, глядя на фотографию покойной жены. Фотография стояла за стеклом на полке старого резного шкафа.

– Ах, да. Я же привёз тайский виски! – спохватился он, но поскольку дверка была уже открыта, спросил, – Максим, вам виски или ром?

– Как прикажете, шеф!

– Ну, тогда ром. Кстати, тоже тайский: остался с прошлого раза, – сказал Николай Иванович и достал бутылку.

Дочь принесла поднос и молча удалилась.

– Для меня, Максим, удивительно, что Они дали нам ещё и подбор людей по проекту Биосферы[1].

– Мне это тоже не нравится, но с другой стороны, разумно всю грязную работу отдать нам. Раз уж Мы и так её делаем. У меня есть соображения по этому поводу…

Шеф слушал, но параллельно с этим думал о своём: Первый Медицинский, Факультет психологии МГУ, и вот сейчас – это логово. О чём же он думает, этот Максим? И так увлечён он работой!

– …Вот так я и обозначил наши критерии. Результаты в этой папке. – Максим указал на самый нижний корешок в стопке на покрытом сукном бюро шефа.

– Максим, Вы близки к истине, хотя я не со всем согласен.

– С чем же? – Максим был малость ошарашен: Шеф в машине пролистал каждый файл по сотне листов в каждой папке. Три минуты на папку…

– Понимаешь, времена меняются, – Николай Иванович поморщил лоб, посмотрел вверх в какую-то точку на потолке и продолжил, – Лет тридцать назад со мной работал один интересный и умный человек… Так вот. Этот человек выращивал голубых нутрий у себя в гараже…

– И что? – удивляясь странному повороту, спросил Гаранин.

– Он варьировал оттенки…

– Меха?

– Естественно. На заказ. Стоило это тогда безумно дорого. Мода, знаете ли…

– Корма, добавки?..

– Вот именно. Тогда вам не сейчас! На аптекарских весах! Да. Тогда он ещё в подвале своего дома распускал тюльпаны. Точно – к Восьмому Марта! И ни на день не ошибался!

– А что он сейчас делает?

– Не знаю, не интересовался. А у Вас тут – барахло! Цай, Цуй. Мак на зоне под лампами в котельной. Нашёл трудолюбцев!

Максим отвёл глаза стыдливо:

– Нормального же человека туда не посадишь!..

– Посадишь! Того, за кем ты недавно ездил! – Николай Иванович нагнулся к собеседнику, – Скоро мы сможем всё. Не надо будет никаких оснований, кроме приказа. Такие сволочи, как ты или я, сделают это увлечённо и с большим удовольствием. Это сейчас мы ищем оправдания, торгуемся с совестью, но когда дело будет поставлено на поток, дикость перестанет быть дикой… Что это за папочка? Вот та? – Рогожин опять ткнул пальцем в стопку папок на своём бюро, теперь точно в корешок подборки материалов о Юдине, – Не иначе, как «нормальный» человек? Бывший «нормальный» человек! Пришил подонка, а может быть, на него это просто повесили – и вот теперь он в нашей власти. И ты, и я об этом знаем, но увлечённо работаем над общей темой и никого не упустим. Ах, да: «Невиноватых не бывает». Вот мы и оправдали себя!

Повисла небольшая пауза, в тишине только слышалось бульканье рома, разливаемого по рюмкам:

– Твоё здоровье! – провозгласил хозяин дома.

Порция хорошего алкоголя сразу же поменяла тему разговора.

– Ты закусывай! Вот этот фрукт мне нравится больше. Здесь его тоже можно купить, но… не той свежести.

– А Ваш сын хорошо рисует, – Максим показал на картину, висящую над комодом, – Замечательно!

– Ты откуда знаешь, что это – его?

– Николай Иванович, это же видно. Манера та же, что у тех, – Максим показал на стенку, отделяющую их от мастерской.

– Я тоже когда-то рисовал – в школе, до института. Но сейчас, красками?! Хлопотно, да и некогда.

– А куда уходят эти картины? – поинтересовался Макс.

– Не знаю. Отвозит их куда-то.

– А деньги?..

– Да какие там деньги!..

Сын действительно жил своей жизнью, но его мастерская по-прежнему находилась в доме отца.

– Талантливый мальчишка, – произнёс Гаранин.

– Много их таких. Ещё по рюмашке?

– Конечно, – согласился Максим.

Николай Иванович налил себе полную. Чокнулись.

– Хо-ро-шо! – Максим дал жестом понять, что ему хватит. Выпивкой перед шефом он никогда не увлекался. Сейчас, тем более, было не до расслаблений.

Попив ещё чаю с вареньем, хозяин вместе с гостем спустились на первый этаж. Они там оделись и вышли во двор. Шофёр в кабине «Хаммера» читал какую-то газету.

– До понедельника! Отдохни! Много ведь поработали! – дал совет подопечному Николай Иванович.

– Спасибо, шеф! До свидания! – ответил Максим, садясь сзади в машину.

Нажав кнопку пульта, Рогожин смотрел, как открываются ворота, махнул рукой, и «Хаммер» тихо покатился со двора. Шеф смотрел вслед задним огням автомобиля. Поворот, ещё поворот, вон он уже на трассе и помчался в сторону Москвы.

Николай Иванович вздохнул и, не став дожидаться закрытья ворот, пошел сразу в дом, и оттуда с большого полукруглого окна смотрел вдаль и на поселок.

Посёлок давно уже стал обжитым, для многих перестав быть дачным. Отсюда ездили в Москву работать, и не просто выбирались сюда на выходные. Во всех домах горел свет. Была уже ночь, и к тёмному небу манили глаз звёзды.

В созвездиях Рогожин не понимал, знал разве что Большую и Малую Медведиц. Может, вот та компактная группа звёзд называется Орлом, а вот та – Лебедем?.. Хотя, в этом ли полушарии видны эти Орёл или Лебедь?.. Да зачем это знать? Смотри ты на звёзды – думай о вечном! Что тебе ещё нужно, человек?..

Тебе надо знать, как ориентироваться по звёздам? – Пожалуйста! Но зачем тебе знать, сколько до них километров? Зачем тебе туда? Что ты там собираешься делать? Что тебя туда гонит?

Завесив окно занавеской, Рогожин включил свет. Он подошел к оружейному шкафу, решив для порядка проверить его. Он всё продолжал рассуждать о значении проекта, в котором они с Максимом участвуют. Первое, что приходило в голову – извечное сатанинское желание человека везде сунуть свой нос и извлечь выгоду. Другое, полагал он – приобретающее с каждым днём всё больше и больше доказательств – исследования всех Земных природных катастроф.

Николай Иванович открыл кодовый замок и распахнул дверцу. Зажглась внутри подсветка, высветив четыре разных охотничьих ружья.

Он в руки взял любимый свой двуствольный штуцер. Хоть по заказу сделают любой, этот нравился больше всего. Воронёная русская сталь. Рогожин вспомнил, как без оптики с двухсот шагов стрелял гусей в полях Рязанской области.

Но упрямая мысль соскочила куда-то опять. События 2004 года. Одна тектоническая плита на несколько сантиметров «въехала» под другую, и четверть миллиона человек погибла в одночасье. Для большинства всё это просто: трагическая случайность. С чем она связана? И связана ли, к примеру, с быстрым таянием ледников Антарктики и Гренландии и повышением уровня океанов?..

Что ещё внушает опасность? Метеорит? Неслыханная магнитная буря?

Вот «Мосберг». Какой же был год? На охоте чтоб встать рядом с нужным человеком пришлось раскошелиться и на эту безделушку. С ИЖ-ом бы и близко не подпустили, а так – солидный человек! Ох, Виктор Степанович! Вот всё равно не получилось!..

Вот «Зауэр». Старый, лёгкий, удобный… Переломив ружье, Николай Иванович на свет посмотрел стволы, взял шомпол, намотал на него тряпку. Двумя-тремя движениями протёр одно, второе дуло, и сквозь них опять посмотрел он на свет: все концентрические кольца располагались идеально. Сняв с шомпола тряпку, Рогожин открыл пузырёк с оружейным маслом и ливанул по паре грамм с казённой части, опять взял шомпол, но с ёршиком, и им растёр густую жидкость по внутренней поверхности каждого ствола.

Он пытался выстроить правильную логическую картину из всех имеющихся в его распоряжении фактов. Материал для этого, конечно, был скудный. В основном разрозненные статьи в журналах, которые время от времени попадаются на глаза простому обывателю, да разговоры с двоюродным братом, который их же и пишет. Увязать всё это в истинную картину не мог никто. Но можно ли хоть приблизиться к истине?

Родственники, называется! – укорил себя Николай, – Когда же мы с ним в последний раз виделись, так сказать, в непринуждённой обстановке? А ведь каких-то десять лет назад каждую весну и осень охотились, если это можно было назвать охотой. По водоплавающим…

Да, именно охота побудила Рогожина раз и навсегда выбраться из душного города на свежий воздух, что он и сделал, напрочь забыв о своей московской квартире. Виктор (так звали двоюродного брата Алексея) тогда строил дачу в ста километрах от Москвы, недалеко от Коломны. Сам по себе профессор Виктор Павлович Петров был фигурой одиозной, если учитывать тот факт, что почти пятнадцать лет своей жизни провёл в экспедициях.

Рогожин усмехнулся, вспомнив один из охотничьих выездов с ним.

Их собралось тогда трое: к братьям присоединился Михаил – сосед Виктора по даче. Через лес они вышли к речушке и шли вдоль берега, изготовившись к выстрелам. Почти из-под ног вылетел молодой селезень, но два поспешных выстрела из «Зауэра» не заставили птицу упасть. Хотя глупое создание улепётывало от стрелков, почти не совершая эволюций, стрелявший ему вслед Михаил так и не сбил его, выпустив целых пять патронов из своего МЦ-21-12.

– Вот это да! – усмехнулся Виктор, – На хрена тебе, Миха, такой пулемёт! Утёнок того не стоит, сколько ты на него израсходовал.

– Азарт!.. Понимаешь?! – с досадой ответил тот.

– А как же?! У самого такой был, да вовремя в комиссионку снёс!

Горе-стрелок тем временем собирал в траве свои гильзы, чтоб снова их снарядить.

– Ладно, уговорили, – сказал Мишель, – заряжу лишь двумя!

– Лучше целься лучше! – скаламбурил Петров.

Процессия сменила порядок, и теперь уже первым шёл Михаил. Впереди была заводь, в которой плавал нырок. Камыш стрелкам позволил подобраться; ещё чуть-чуть, и эти двести граммов мяса услышали б охотников. Мишель пальнул.

Утёнок всё же сделал мах крылом и попытался уйти вглубь воды, но его контузило, он распластался по воде и лежал, еле трепыхая своим телом.

– Ура! – по-детски кинулся к добыче удачливый стрелок, за которым побежали остальные.

– Что-то он у тебя какой-то недобитый!? – Николай навёл ствол на подранка.

– Не трогай! А то зубы о дробь поломаем! – вступился за нырка добытчик и толкнул вверх ствол дробовика Иваныча, – Сейчас достану, и оторвём ему голову.

Как охотника, Виктора удивило именно это – предполагаемое коллективное действие всех троих мужиков по умерщвлению одной маленькой птички, отчего он стал безудержно хохотать, присев сперва на корточки и опрокинувшись потом в траву. Мишель тем временем какой-то корягой пытался зацепить утку и вытащить её на берег, но та неожиданно очнулась, кувыркнулась и скрылась под тёмной водой.

– Сволочь! – скрывая иронию, произнёс Виктор, – Ухватится за какую-нибудь тростинку на дне, да так там и сдохнет, но не всплывёт! Я их знаю!

– Не боись! – снимая короткие резиновые сапоги со штанами, ворчал сорокалетний мальчишка.

Попробовав воду рукой, он опустил в неё сначала одну ступню, затем другую и медленно пошёл к середине заводи. В воде то здесь, то там всплывали пузырьки и казались Мишелю последним издыханием подбитой утки. Он исходил эту заводь из конца в конец по грудь и по пояс в нетёплой осенней воде. Поняв, что схватка проиграна, Мишель вылез на берег, где уже разгорался костёр, и твердая рука профессора уже налила водки всем по пластмассовым стаканчикам.

– Ну-с! Выпьем за первый удачный выстрел сегодня, – засмеялся Виктор.

Все чокнулись, и он осушил свой стакан.

– Фу! Дрянь! – скривил гримасу Николай.

– Только бы не гидролизная! – морщился Мишель.

– А если гидролизная, то что!? И не пить? – спросил Виктор.

– Да один хрен! В нашем сельмаге лучше местную брать, чем эту, из Москвы. Ну, кто же её сюда повезёт!?

И после второй под закуску у охотников всех раскрылись способности к речи, всех потянуло на разговоры. Доставали все из рюкзаков свои харчи, нарезали колбасу, огурцы, вскрыли консервные банки. Лишь только глаз успел моргнуть, как друзья уж накрыли поляну:

– Вот тебе и «удачный выстрел», меткие вы мои! – присвистнув, сказал весельчак, – Ну что же? По третьей? – сказал моложавый профессор.

– Давай! – ответили хором охотники, выставив стаканчики под горлышко бутылки.

– В Арктике спирт лучше, – задумчиво произнёс Виктор, – Но, может быть, в молодости всё лучше, даже спирт. Хотя, то были времена…

Он разлил водку и поднял свой стакан:

– Будем!

Все выпили, а Михаил пристал к центральному:

– Что ты в Арктике делал, профессор? Что там изучать?!

– Т-ь! – прыснул тот, – Много чего! И корочку земли мы на Кольском бурили, и в разные впадины погружались. Да не только в Арктике был я, но Арктика явилась тем прибором, который уже давно всем показал, что на этой планете они уж творят что-то не то и не так! Больно слишком.

– Это как? – поперхнулся Мишель.

– Просто, – ответил профессор, – Климат, говорят, меняется… Ты вот – никогда не задумывался, что стало теплее, но ветренее?

– Хорошо! – восхитился Михаил.

– Хорошо-то хорошо, – тихо произнёс профессор, – но вся беда в том, что не очень. Именно мы, полярники-геофизики, первые вычислили, к чему и когда это приведёт.

– И к чему же? – хрустя огурцом, не унимался самый удачливый на сегодня стрелок, который по любому поводу имел своё мнение, – И что вы могли насчитать? То, что раньше зимы были холоднее, могу сказать и я. Но насколько, когда и почему, точно не скажет никто.

– Тут ты прав! – Виктор прервал Михаила, отрезая кусок хлеба, – Для этого нужно, во-первых, обладать достаточной статистической базой. Во-вторых, никто не может даже на основе имеющихся данных и математических средств точно оценить, что же все-таки произошло и что это значит для природы. Но самое главное, сейчас катастрофически невыгодно иметь неоптимистический прогноз…

Виктор Палыч спросил:

– Поднимется океан на двадцать-тридцать сантиметров. Хорошо?!

– Европу затопит, – не смущаясь, ответил Михаил.

– Во-во! – произнёс Виктор, набирая смачный бутерброд со шпротами, – Мир этот, друзья мои, чувствительнее атомных весов! Изменится давление на дно океана – неизвестно, что получим! А поднимется океан ещё? Что дальше? Гольфстрим?.. Поток идёт по пути наименьшего сопротивления. Кто даст гарантию, что тёплые воды течения не выберут себе совсем другое русло, тем более, Гольфстрим – и так парадоксальное явление.

– Тогда Европу заморозит! Зажрались! – на всё Мишель находил быстрый ответ.

– Это ещё не всё, что может быть…

– А что ещё может быть?! – поинтересовался Николай у двоюродного брата.

– Разбаланс оболочки Земли: её смещение относительно полюсов. Это вам не колготки задом наперёд надеть, товарищи! Земля ведь не имеет форму шара. Её трудно описать. Красовский[2] (Жил такой дядя, мой учитель) создал лишь математическую модель её поверхности. Твёрдая оболочка Земли будет где-то расходиться, а где-то – собираться в складки. Разломы, извержения. Цунами – безобиднее всего….

Рогожин так и не дотронулся до любимой игрушки – карабина калибра 5,45 миллиметров. А что с ним будет?! – сказал он себе. Год назад смазал. Пострелять пришлось только три раза. Но – хорошая легкая вещь. Идёшь, и почти не чувствуешь веса. В кармане две обоймы, все равно, что связка ключей от квартиры. Просто праздник какой-то! Зачем больше? Утку со ста метров, но с гарантией! И дробь – не выковыривать! Проверив коробки с патронами, поставив всё на место, Николай закрыл металлический шкаф.

Он подошёл к окну и отодвинул занавеску. Вдали сверкали огоньки машин на трассе.

На лыжах, что ли, пойти завтра? – В голове промелькнули ещё какие-то мысли. Не выбрав ничего подходящего, Рогожин достал из комода постель, разделся, лёг на диван и заснул.