Читать книгу Росстани - Алексей Брагин - Страница 12

1

Татуированный храм выглядывает из-за расстегнутого ворота черной рубахи Сизого только одним куполом. Только одним крестом.

Второй крест, нательный, хотя и настоящий, хотя и золотой, кажется менее значимым, чем нарисованный.

Крупная золотая же цепь, на которой он висит, вообще выглядит главнее всех.

На ровный цельный ряд золотых зубов Сизого Данила показывает свой – неровный и нецелый.

Десять минут назад заглянул в ординаторскую Василий:

– Борисыч, пошли к нам. Тебя там ждут. Пошли-пошли, не пожалеешь, – подмигивает, улыбается.

В гараже, в подсобке, накрыт стол.

Ссадины от домино и черные оспины от окурков прикрыты «Правдой».

На «Правде» – изобилие.

Рыба красная – прямо на столе, немаленьким холмиком, и вроде как не порезанная, а порубленная.

Икра черная – в пол-литровой стеклянной банке из-под кабачковой икры.

Водка белая, «Absolut» – в собственной литровой бутылке с надписью «Absolut». Слышать – слышал о таком напитке Данила. Видеть его – не видел. Пить – не пил. А вот этикетку прочитать – прочитал. Вспомнил – что слышал.

Сервелатик порезан крупно – Даня так только вареную колбасу позволял себе резать. И то, только когда один ел.

Во главе стола – явно довольный сервировкой Сизый. Суриковским Стенькой Разиным восседает на высоком, списанном из операционной, табурете.

Место персиянки занято Валькой-Простоквашей (как напьется, пристает, шатаясь, к прохожим мужикам: «Помогите да-а-аме, мушшш-чина, а то я така пр-р-р-ростокваша нынче!»). Валька прячет левую половину лица в плече у Сизого. Но синяк большой, все равно выглядывает, видно его.

После первой Сизый начинает рассказывать подруге про сидящего рядом доктора – «спас мне мою никчемную…», «если бы не он…», «должник на всю оставшуюся жизнь…» и, наконец – это уже Даниле, – «если кто-то, когда-нибудь… только скажи, доктор!».

Далее следует вторая. Закусывают обильно, с аппетитом, не стесняясь.

После третей – презент. Вырезанный из дерева вепрь. Большой – с небольшую кошку. На подставке выжжена надпись: «Доктору. С благодарностью. Друзья Сизого. 1990. ИТК-9»”.

Перед шестой ли, перед седьмой ли – появляется она.

Она и раньше тут была. Только Данила не знал этого. Сизый ее привел. И прятал до времени. Выжидал. А вот после пятой ли, после шестой ли – самое то. Появляется. Во всей красе.

Бант красный, атласный. Ремешок черный, лаковый, с нержавейными заклепками. Не молодая уже. С морщинами по фасаду. С потертостями по фронтам. Видно, что далеко не в одних руках побывала. Но формы, линии, округлости – все те же, как и в юности ее, без изменений. И струночки все напряжены. Все шесть. Тронь только – з-з-з-запоет!

В общем, нормальная такая, дворовая гитара.

– Доктор, слабай нам с Валькой, а? Венька говорит, ты могешь. Даже свое че-то такое, нормальное, говорит, бацаешь. Слабай, а, доктор?

Сизый странно как-то слушал. Нет, слушал-то он нормально, внимательно слушал – выглядел он странно.

Даня всего один раз и глянул-то на Сизого, – обычно Шведов поет с закрытыми глазами – а странность эту в воре сразу заприметил.

Купола на груди его исчезли. Грудь впала. Золотой крест на цепи в медный крестик на шнурке превратился. Зубы золотые пропали. Два желтых осколка угол синюшной губы закусили. Плечи опустились. Сгорбился Сизый, скрючился. Замер. Как старая мшистая лесная коряга. Отшумел, отзеленел. Замер. Кадык острый ходит только. Чего-то там сглатывать помогает.

Песня кончилась. Нормальная такая песенка. О любви да о смерти. Даня любит на досуге такие пописывать.

Кончилась песенка. И Сизый вернулся. Нормальный такой Сизый. Такой же, как и до песни. По руке Простокваше дал, когда та за последним куском сервелата потянулась.

Даня не стал засиживаться. Почувствовал, что пьянеет. А Сизый не пьянеет. Расстояние между ними, и без того большое, еще больше увеличивалось. До опасного.

Засобирался Даня. На посошок выпил. На посошок еще разок свой «На посошок» Сизому на бис провыл-прогорланил. Тот уже больше не менялся внешне. Да и внутренне, похоже, тоже. Прищурился только, да запокивывал в такт уже знакомой песенке.

Уходит Борисыч из гаража.

Заходит Борисыч в пустующую нынче реанимационную палату.

Тоня – за столом. Читает. Не поздно еще. Домой не идет. Время высиживает. Пунктуальная девушка. И аккуратная. И сдержанная.

Дане не в первый раз захотелось нарушить Тонино, сохраняемое ею с напряжением (как ему казалось), равновесие. Закружить ее. Волосы взлохматить. По попке шлепнуть.

Не закружил. Не взлохматил. Не шлепнул.

Сидит она на стуле. Как тут шлепнешь.

Заходит со спины. Целомудренно за плечики приобнимает. В книжку ее заглядывает:

– Че, Тонь, читаешь?

– «Плаха» Айтматова. Ключ от сейфа у меня. Я его вам больше не дам.

– «А «бля» была для него, что вдох, что выдох». Так там, вроде, Тонь, а?

– А вы, что, читали? – Удивление ее было искренним.

– М-гм. Теперь еще больше читать буду. Ключа-то ты мне не даешь, – хотел пошутить, но интонация получилась строгая. Повернулся. Выходит из палаты.

– Данила Борисович, – не «Борисыч», а «Борисович», и тоже без мягкости, строговато, – Вы не обижайтесь. Я … Я просто очень хочу с вами работать. Я не хочу работать с другим анестезиологом.

Данила останавливается. Поворачивается. Смотрит в Тонины глаза. Она смотрит в его глаза. Взгляды их теряются, как два, поставленных друг против друга, зеркала.

Возвращается Данила. Снова Данила встает за спиной Тони. Снова Данила приобнимает Тоню за плечи. Но – уже по-другому. Тоня, скрестив руки, кладет свои ладони поверх Даниных. Прижимает их к своим плечам. Данила наклоняется. Касается. Губами макушки. После этого Даня не отстраняется от Тони. Не выходит из палаты. И Тоня не говорит тихонько: «Не надо, Данила Борисыч, не надо …».

Ничего этого не происходит. И Даня с Тоней делают то, что им сейчас хочется.

Первый поцелуй оказался не поцелуем. Потом для него Данила находил много сравнений. Но удачного и верного не было ни одного.

Второго поцелуя не последовало.

Тоня уткнулась в грудь Дани. Пропела оттуда: «От тебя та-а-ак па-а-ахнет!»

Подняла голову. Засмеялась. Взяла Борисыча за уши. Потрепала.

Потом раскрылась. Потом закрылась. Замкнула руки крепко-крепко. Уже вместе с Даней. Протянула звонкую согласную. То ли «м», то ли «н».

Дверь в палату стала приоткрываться сразу же после короткого стука, со словами: «Извините, у вас постовой сестры нет? Сенькину там плохо».

– Кто у них там сегодня дежурит? – Голос у Данилы спокойный, без заикания. Реаниматолог все ж таки. Тумблер переключается профессионально быстро. Да и дверь открывалась медленно – Даня с Тоней успели «вернуться».