Читать книгу Темный восход. Левиафан: Книга 3 - Алексей Фролов - Страница 5

Глава 3. Бар «Нептун»

Оглавление

Если честно, это было не самое обдуманное решение. И далеко не самое безопасное. Идти в некий бар, следуя указаниям неизвестного, при условии, что эти указания были найдены у тебя дома, на листке пергамента, вложенном в эзотерическую энциклопедию. Сложно представить что-то безумнее! Даже для Зотова перебор. Но после того, что случилось утром, Карну такой поворот показался закономерным.

Он просто хотел получить ответы. Можно было позвонить друзьям, благо нашлись бы те, кто мог его выслушать и не посчитать сумасшедшим. Но зачем? Вряд ли это приблизит его к разгадке. А тут ему предлагали если не готовый ответ, то хотя бы зацепку, вектор, направление. Он думал так, пока ехал к «Нептуну», но, очутившись в его смачно подкопченных лоснящимся никотином стенах, вдруг потерял всякую уверенность в целесообразности своего решения.

Сизые струйки сигаретного дыма плавно утекали к потолку, где безжалостная вытяжка всасывала их и выплевывала в жестокий мир городского смога. Из скрытых динамиков лилась тихая приятная музыка. Бар был заполнен примерно на треть. Добропорядочные и не очень граждане сидели за небольшими прямоугольными столиками, тихо переговариваясь, смеясь, ругаясь. Ничего необычного. Никого необычного.

Он подошел к стойке, возле которой тут же материализовался бармен, молодой улыбчивый парень, лысый бородач с сережкой в левом ухе (Карн не видел, но был уверен – джинсы с подворотами). Про таких отец Карна говорил: «Тут, уважаемый, три варианта. Ты либо пират, либо казак, либо пидарас. Только вот корабля за окном я не вижу, да и шашки с кобылой у тебя вроде нет».

– Приветствую! – бармен обнажил белоснежные зубы. – Что будем?

– Минералки, – отрезал Карн, и тон его не подразумевал желания продолжать беседу. Бармен с понимающей миной запустил руки под стойку, не задав ни единого вопроса. Это воодушевляло, потому что разговаривать с ним Карну действительно не хотелось. Таксисты, бармены, проводники в поездах – это особая категория людей. Зачастую они бывают интересными собеседниками, по долгу службы многое слышат и видят, запоминают. И обычно легко делятся информацией. Но Карну информация бармена сейчас нужна была в последнюю очередь.

Он отпил немного газированной воды, сел поудобнее, так, чтобы охватить взглядом большую часть бара, посмотрел на часы – ровно семь тридцать. Закурил и стал изучать присутствующих. По большей части – серая обыденность, улыбки либо натянутые, либо пьяные, взгляды либо похотливые, либо безразличные. Женщины наштукатуренные, мужчины надушенные, все стараются выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Все стараются произвести впечатление. Но не на других, на других им плевать. Они производят впечатление на самих себя.

Крашенная блондинка с глубоким декольте и четвертым размером прыснула в кулак над очередной шуткой своего спутника. Она смеется ужасно неестественно, но ему все равно, он пьян и чувствует себя королем. Он старше ее лет на пятнадцать, одет стильно, дорого. Она красивая, но неброская, по возрасту – студентка. Ему интересно, ей приятно.

А рядом два парня потягивают пиво и ненавязчиво стреляют глазами в сторону молоденьких девчонок, сидящих за соседним столиком. Думают, что их взгляды никто не замечает. У них красивые рубашки в клетку и джинсы до щиколоток, ценовой диапазон одежды – средний. На кроссовках грязь – они пришли сюда пешком, заказали по бокалу пива и одну тарелку сухариков на двоих. Уже не студенты, скорее клерки, это видно по неуверенном бегающему взгляду. У них нет шансов – девчонки за соседним столиком надели дорогие вечерние платья с умопомрачительными вырезами, накрасились ярко, вызывающе. Сегодня они надеются пойти в ночной клуб. Не за свой счет.

А чуть дальше молодая пара, парень и девушка примерно одного возраста. Скорее всего, только-только закончили институт. Он в брюках и сером свитере, в очках, жадно поедает пасту лесника и между делом что-то втирает той, которую видит матерью своих детей. Она мило улыбается, но во взгляде – тоска. Тем не менее, она с ним, и раз он небогат (а это очевидно), она верит в него. Ну как говорится, дай бог!

Карн улыбнулся своим мыслям. Эдакий, мать его, Фрейд, щелкает людские души, как орешки. Все видит, все замечает, Холмс хренов. А в действительности уже кирпичами готов срать, потому что жуть как страшно. Потому что все ведет к сумасшествию, натуральному безумию. Он видит монстров из древних легенд, он идет туда, куда ему говорит идти листок пергамента… а может все-таки сон? Бред, чертова кроличья нора, по которой почти сто пятьдесят лет назад спустилась кэрролловская Алиса? Может, Саня вчера что-то подмешал ему в бокал со «Старейшиной»?

А потом Карн увидел его. Точнее – ЕГО. Весьма колоритный тип в черном классическом костюме и алой рубашке. Ворот расстегнут, галстука нет и в помине. Мужчина не пьет, он, судя по всему, откровенно бухает. Даже при его внушительной комплекции (под метр девяносто, мезоморф, в районе центнера) три бутылки в рыло – это уровень. Кажется, речь идет о виски, но о каком именно – с такого расстояния не разобрать. Сидит один и Карн никогда бы не подумал, что перед ним именно тот, кто ему нужен. Но взгляд – мало того, что у него радужка отливает рубином, так он еще и смотрит, не отрываясь, будто в самую душу (звучит банально, но иначе не сказать). Глаза, что твои рапиры, колют без промаха и насквозь. Карн сразу подумал: у людей таких глаз не бывает.

Парень рассеянно бросил бармену сотку, вышел из-за стойки и двинулся к человеку, который вроде как человеком не был. Сидел он в дальнем углу зала, в полумраке, как Арагорн в «Гарцующем Пони». Карн подошел и уверенно сел за стол, не дожидаясь приглашения и одновременно ошалев от собственной наглости. Человек внимательно на него посмотрел, глубоко затягиваясь сигаретой.

– Вряд ли то, что ты увидел, соответствует твоим ожиданиям, – вместо приветствия произнес незнакомец, ловко разливая «Джека Дэниэлса» по шотам. Шотов было три. – На выпивку не смотри, это не тебе. Ты должен сохранять рассудок ясным. Ибо то, что тебе предстоит услышать, в еще меньшей степени отвечает твоим представлениям, чем мой нынешний облик.

– Начнем с самого простого, – Карн вдруг понял, как-то внутренне осознал, что это не какая не проверка. Его собеседник ведет себя вызывающе, потому что такова его суть, он искренен. Карн мог бы поклясться, что знает это. Просто знает.

– Кто ты такой? – без лишних вступлений начал он. Напрямую так напрямую.

– Конкретно и уверенно, хвалю, – кивнул незнакомец. Он сменил позу, уронил голову на согнутую в запястье руку и впился в Карна бездонными глазами, в которых мерно блуждали карминовые отсветы. Парень выдержал взгляд, ни один мускул не дрогнул на его лице. Это даже не напоминало игру, все было до безобразия просто.

– Меня зовут Эрра, – сказал мужчина. Сказал так, будто произнесенное им слово не было именем шумеро-аккадского бога войны и разрушения. – Согласен, в контексте ситуации звучит по-идиотски. Но это правда. И ты это знаешь.

– Откуда я это знаю? – Карну действительно было интересно, откуда он это знает. Потому что он знал. Гипнозу он не подвержен, на этом бабки-цыганки ни один зуб сломали. Восприятие, осознание – ничего не изменилось, просто ниоткуда возникла уверенность в том, что этот… этот уже-совершенно-точно-не-человек говорит правду.

– Это называется генно-ментальная инверсия. А если попроще – отклик, – изрек Эрра, с каменным лицом давя окурок в пепельнице. – Вообще названий у этого явления много, но не в терминах дело. Главное, что тебе уже известно это ощущение. Чаще всего ты сталкивался с ним, когда читал книги по, как сейчас принято говорить, эзотерике. Это слепая, но абсолютно осознанная уверенность в истинности знаний, которые ты получаешь. В СМИ, в Интернете, в обычной литературе такого не встретишь, там лишь информация, голая, тупая, ни на что не годная информация. Ни к чему не обязывающие, ничего не несущие данные. Но когда ты открываешь книгу, которую писал тот, кто действительно что-то знал, или скорее о чем-то догадывался, ты порой ощущаешь этот самый отклик. Инстинктивно понимаешь, что тебе вручают осколок древнего, почти забытого, а точнее – целенаправленно сокрытого знания. Знания, которое вымарали из истории этой планеты, но не из истории Вселенной. А ведь ты – ее часть, Вселенной я имею ввиду. Поэтому то, что знает она, знаешь ты.

Карн посмотрел на себя со стороны. Сидит такой дельный, задает древнему богу вумные вопросы и получает абсолютно сумасшедшие ответы. Но все это ничего не значит в сравнении с тем фактом, что ответы его устраивают. В полной мере. Он будто приоткрыл Ящик Пандоры и вместо пресловутой тысячи бедствий по крупицам выуживает оттуда подтверждения забытых снов, ощущений, воспоминаний. Странное чувство. Приятное, но пугающее. А пугает реальная возможность в этот самый миг отказаться от всего, что тебе вбивали в голову всю твою пусть и не особо длинную жизнь.

Эрра видел, что внутри Карна полыхают нешуточные страсти. Парень боролся, сражался насмерть за право знать. Он был молод, силен, умен, а потому скорлупа, которой его облепляли с детства заботливые деспоты в черных рясах и серых пиджаках, трещала и рассыпалась на глазах.

– Отклик, – задумчиво протянул Карн. Достал сигарету, подкурил от услужливо подставленной бензиновой зажигалки. – Но для этого ведь совсем не обязательно читать книги по эзотерике? – скорее сказал, чем спросил. Он действительно понимал, о чем говорит Эрра. Скорлупа беззвучно лопнула. Он сделал шаг в бездну, как тогда, двадцать шесть лет назад, покидая материнское лоно и окунаясь в мир лжи и обмана. Только в этот раз все было наоборот.

– Не обязательно, – кивнул бог войны, наливая себе еще виски. – Кинг, Лавкрафт, Гейман, даже Стругацкие… их много, тех, кто так или иначе касался истины. Тех, кто порой видел мир таким, каков он есть на самом деле. Но никто из них не обладал полноценным знанием, все они видели одну-две картинки из книги объемом в тысячу тысяч страниц. И каждый понял это по-своему, попытался по-своему донести. Ведь им никто не объяснял, что и почему они увидели. Это, кстати, касается не только писателей. Скульпторы, художники, композиторы, люди искусства, – последние слова он произнес с плохо скрываемым пренебрежением, намекая, как понял Карн, не на саму категорию, а на ее нынешних представителей, нещадно измельчавших.

– Ну, этим ты меня действительно не удивил, – искренне признался парень, глубоко затягиваясь. Беседа была удивительной, шокирующей, но в действительности он сам неоднократно приходил к подобным выводам, поэтому возбуждение все увереннее вытесняло страх. – Ничего, что я обращаюсь к тебе на ты?

– Ко мне на вы не обращались больше полутора тысячелетий, – хмыкнул Эрра, опустошая очередной шот. – Обращайся, как хочешь.

– Но ведь слова важны. Они… – Карн не смог сходу подобрать достойную формулировку. Эрра ждал, не перебивая. Парень даже не представлял, насколько эта беседа любопытна для его визави. – Я хотел сказать, что слово – это ведь овеществленная мысль, так? Образ, перешедший из мира идей в реальный мир, мир вещей, если пользоваться терминологией Платона. А еще это вибрация, звуковая вибрация, которая вполне очевидно обладает созидательным потенциалом. Ну, или разрушительным. Это уже смотря кто и как вибрирует.

– Как думаешь, – Эрра вдруг стал серьезен. Он будто пропустил мимо ушей все, что Карн только что пролепетал. – Много ли на земле людей, которые задаются подобными вопросами?

– Никогда не задумывался, – честно признался парень. – Подозреваю, что немного.

– Правильно подозреваешь, – кивнул бог. Он положил обе руки на стол и сплел из пальцев замысловатую фигуру. – Потому что это несвойственно современному, смешно сказать, цивилизованному человеку. Вас от этого отучили, потому что это опасно. Точнее все как раз наоборот. На определенном этапе развития человеческой расы такие вопросы стали неудобны для тех, кто обрел власть и стал всерьез опасаться за стабильность своего положения. Но нельзя просто так сказать человеку «не думай о желтой обезьяне» и надеяться, что он действительно не будет о ней думать. Это ваша суть, ее краеугольный камень. А если тех, кто наперекор всему продолжает думать об этой самой обезьяне, не десять и даже не тысяча? Если их миллион? Тогда их даже не поубиваешь всех. Хотя и такие методы имели место.

– Средневековая инквизиция? – мгновенно уловил Карн.

– Не только средневековая и не только инквизиция, – покивал Эрра, не отрывая взгляда от крышки стола. Кажется, мыслями он сейчас был где-то очень далеко. – Крестовые походы, конкиста… любой массовый геноцид. Когда кому-то взбредает в голову стереть с лица земли целый народ, глупо думать, что этот кто-то безумен. Примеров немало, да что там, вся ваша история – один сплошной пример. Взять хотя бы так называемый исход евреев из Египта. Хозарсис тогда начудил, конечно, но у него хотя бы идея была, и вполне перспективная. Для него, разумеется, ведь он – верил.

– Кто такой Хозарсис? – до сего момента Карн улавливал ход мыслей собеседника, но этого имени он никогда не слышал. – Евреев вывел из Египта Моисей.

– Это вам сказали, что его звали Моисей, – Эрра покачал головой и вновь посмотрел Карну в глаза. – Ваш Мойша был чистокровным египтянином, и звали его Хор-Осирис или Хозарсис, что означает Сын Осириса. Парень из благородных побуждений совершил жестокую ошибку. Он поверил, что в бездушном можно взрастить душу. Начал банально, но уверенно – с кардинальных, почти революционных реформ. Например, запретил проституцию. Поверь, для евреев это была настоящая революция. Думаю, именно за это на Хозарсиса трижды покушались, и третий раз – успешно. Но… на самом деле, это совсем другая история. Ты ведь пришел сюда не за этим? Не за экскурсом в прошлое?

Карн прослушал вопрос. Он глядел через плечо собеседника, куда-то вглубь зала, но ничего не видел перед собой. Звон сталкивающихся бокалов, искристый смех, музыка, ласковая и негромкая, на самом уровне слышимости… Все проплывало мимо. Карн оперся на спинку стула, выставив локоть в сторону. Кто-то прошел рядом и задел его. «Прошу прощения, – прозвучало над ухом. – Я не хотела вам помешать, молодой человек». «Да ничего», – машинально ответил он. Машинально. Какое хорошее слово. Очень к месту. Именно к этому месту, которое называется Земля. Ведь здесь уже давно все происходит именно так – машинально.

– Я думал, что знаю, как устроен мир, – упавшим голосом резюмировал свои мысли Карн. Он вдруг в полной мере осознал, насколько все изменилось для него за одно утро. – Я думал это просто: есть люди плохие, а есть хорошие. Есть мир явный, в котором мы живем, а есть тайный, который существует в наших мыслях, на страницах книг, в общем – где угодно, но не здесь, не рядом с нами, и он не такой… естественный. Не такой пугающий. А сегодня на меня напала тварь, которую даже представить сложно. И я был в месте… в очень странном месте!

– Это Лимб, – пояснил Эрра. – Место, в котором ты оказался сегодня утром, называется Лимб.

– Данте? – Карн поднял бровь. – Серьезно? Мир праведных язычников?

– Да нет конечно, – на лице древнего бога мелькнуло раздражения. – Ах, эта чертова христианская эклектика! Безупречный метод – смешать бочку лжи с щепоткой истины и подать с гарниром из эффектных метафор! Но ты был прав насчет слов, насчет создаваемых ими вибраций. Для этого мира слова действительно важны. Важно соответствие образа его звучанию, сиречь воплощению. Подробнее об этом мы поговорим позже, главное, что месту, в котором ты оказался сегодня утром, лучше всего соответствует название Лимб. И можешь быть уверен, христианский канон к этому слову имеет такое же отношение, как я к движению за мир во всем мире.

– Тогда что это? – Карн был чуточку разочарован в себе. Он, конечно, с большой натяжкой мог назвать себя специалистом по теологии, но ему казалось, что он прочитал достаточно, чтобы не удивляться незнакомым определениям. Тем не менее, парень чувствовал тот самый отклик в словах Эрры. А потому – слушал в три уха.

– Это не просто объяснить человеческими категориями. Я мог бы оперировать понятиями, которые соответствуют моему миру, но тогда ты хрен бы что понял. Поэтому попробуем на пальцах. Не обижайся, это фигура речи, а не божественные понты, – Эрра криво улыбнулся и подмигнул. – Короче, Архитектор создал эту Вселенную не сходу, он, как и положено настоящему мастеру, сначала составил чертеж, схему, и на нее нанизал шаблоны, макеты будущих элементов системы. Этот чертеж стал основой, на которой позже была возведена более-менее знакомая тебе трехмерная реальность. Ты упомянул мир вещей Платона – ну можно и так сказать. Но скорее это похоже на корни дерева, мы называем этот мир Ра. Только вот дерево стало расти, представь себе. Люди стали выдумывать нас, богов. Так возникла крона дерева – это, по знакомой тебе терминологии, мир идей. Мы называем его Дуат. Все просто, правда? Мировое Древо, гениальный в своей простоте образ, объясняющий устройство Вселенной.

Эрра затушил бычок в пепельнице, откашлялся, продолжил:

– Но вернемся к чертежу, ведь он никуда не делся, даже когда дерево было высажено в трехмерный мир и взращено до саженца действительности. Чтобы ты лучше понял – этот чертеж, это было нечто большее, не просто фундамент реальности. Это как зайти в операционную систему на правах администратора, а не гостя. С течением времени, когда реальность обрела свою окончательную форму, наш дорогой Создатель на нее забил, оставив на попечение сынков, о них потом. Забыл он и про чертеж, который так органично переплелся с трехмерным миром, что когда косяк обнаружили, было уже поздно что-то менять. И этот чертеж, именно его мы называем Лимб, стал полноценным миром, отражением мира трехмерного, но отражением истинным. То есть представь, ты стоишь перед зеркалом в куртке из бутика, на которой гордо красуется «Джорджио Армани», а в отражении видишь надпись «китайская херня».

– Кривое зеркало наоборот? – Карн честно пытался понять. Аналогия с Мировым Древом его не удивила, да и образ очевидный. Но этот чертов Лимб, парень пытался осмыслить сказанное древним богом, но никак не мог. Инстинктивно Карн достал из кармана ручку (он всегда носил с собой ручку, это вроде как профессиональное) и стал заштриховывать салфетку.

– Не совсем так, – Эрра вздохнул. Так вздыхает взрослый, когда ребенок заявляет ему, мол, пусть деревья перестанут качаться, тогда и ветра не будет. В его глазах читалось нетерпение, однако он даже не пытался давить на Карна. В голове последнего внезапно созрел самый главный вопрос – зачем все это нужно? Зачем древнему богу цацкаться с ним, Карном? Но эту задачку надлежало оставить напоследок. Эрра тем временем продолжал излагать:

– Лимб – это то, во что люди верят, но не хотят верить. Это то, о чем они знают, но что хотят забыть и порой удивительным образом будто действительно заставляют себя потерять память. Вот тебе простой пример. В XII веке Альберт Великий сотворил мантикору. Выдающийся генетик и селекционер, но сейчас речь не о нем. Альберт ужаснулся, когда взглянул на дело рук своих. Он утопил бедную тварь в азотной кислоте, не хотел верить в то, что ему удалось создать идеальную машину смерти. А потом, налакавшись в хламину монастырского кагора, он пустил в пляс свой язык и поведал братьям о чудище, которое породил. И уже было не важно, сколько человек поверило его словам. Как говорится, пошло-поехало! Теперь мантикоры живут в Лимбе, успешно размножаются, у них даже есть подобие общества, весьма примитивного конечно, но тем не менее.

– Так же было с Астерием? – Карн ухватил ниточку и пытался двигаться вдоль нее, чтобы добраться до клубка. А салфетка под его ручкой стремительно темнела, наливаясь чернилами, но в переплетении на первый взгляд хаотичных линий начал просматриваться какой-то смысл, еще не рисунок, но его идея.

– Ага, – кивнул Эрра, откинулся на спинку стула и налил себе еще виски.

– А призраки?

– Эти застряли. Банальный вопрос, на который благодаря Касперу ответ знает даже ребенок.

– Все так просто? – Карн достал еще одну сигарету, вновь подкурив от зажигалки Эрры.

– Не все, – впервые за их разговор Эрра позволил себе подобие улыбки. – Скажем так, кто во что горазд.

– Не понял?

– Некоторые из существ, населяющих Лимб, такие же «чертежи», каким был их мир когда-то. Но в отличие от самого Лимба они не развивались, не стали частью реальности. То есть в Лимбе они есть, а в Ра их нет и никогда не было. Такие почти всегда безопасны. Но большая часть обитателей Лимба – это детища рода людского. Злоба, ненависть, похоть – вся эта грязь эонами копилась в «зазеркалье», а потом начала обретать форму. Сама по себе. Если тебе так будет проще, это зримые воплощения людских пороков, а точнее – страстей, эмоций. Эти мрази от своих создателей унаследовали все самое лучшее. Они злобные, беспощадные и порой – смертельно опасные. Взять хотя бы гарпий.

Карн по-прежнему чувствовал отклик. В каждом слове древнего бога, в каждом его движении. И действительно, многие моменты, которые упоминались в этой странной беседе, не были для него откровением. Что-то он читал, что-то видел во снах, которые были подобны грезам, и в грезах, которые больше напоминали сны. Он знал это, но не был в этом уверен. А теперь картина обрела целостность.

«Как же я ждал этого момента, – подумал Карн. – Момента, когда придет добрый волшебник (пусть на деле он оказался богом разрушения) и скажет: да, парень, все так и есть, ты не сумасшедший, а мир на самом деле куда сложнее».

– А сфинксы? – он почему-то подумал, что это важно. Если откровенно мерзких, вызывающих отвращение гарпий парень вполне мог представить порождениями человеческой злобы, то сфинксы казались ему созданиями иного порядка.

– А это правильный вопрос, – Эрра вроде как вздохнул. Задумался на секунду и опрокинул шот. Не на стол, само собой. – Есть в Лимбе те, кому там быть не следует. Те же сфинксы, они… как бы это правильно сказать, миротворцы что ль. Непостижимые для моего скудного разумения ребята из Дуата, которые даже самую распоследнюю блядь хотят сделать лучше, чем она есть. Идеалисты высших сфер. Когда-то они трудились здесь, в твоем мире, потом перекочевали в Лимб. И они, сфинксы, не единственные. Хотя мне их честно жаль, потому что эти умники, по сути, воюют за мир. А воевать за мир, это, уж прости, как трахаться за девственность.

– Но есть ведь кто-то еще, – Карн был уверен, что это не вся правда. Он будто силился что-то вспомнить, но никак не мог. Потом взглянул на заштрихованную салфетку. На ней было изображено дерево с мощными корнями и раскидистой кроной. Только корни были белые, а крона – черная. Эрра тоже посмотрел на рисунок и одобрительно (так показалось Карну) кивнул.

– В Лимбе есть и другие существа, не рожденные там и не пришедшие туда самостоятельно, – предположил парень и исподлобья посмотрел на бога.

– Ты пробуждаешься быстрее, чем я думал, – заметил Эрра почти с гордостью. – Но этого следовало ожидать. Знание не приходит и не уходит. Оно просто есть. Нужно лишь найти к нему дорогу. И ты находишь. Это похоже на цепную реакцию – тебе подсказали одно, до другого ты уже додумался сам. Если б не блоки… впрочем, сейчас не об этом! Ты прав, есть в Лимбе существа, которые не были там рождены и пришли туда не по своей воле, но теперь не могут покинуть то жестокое место. Для таких Лимб – тюрьма, вернее – бессрочная ссылка.

– Тот, кто напал на меня утром – из таких? – Карн уже знал ответ, но ему нужно было подтверждение. Мир в его сознании начал перерождаться, восставая из осколков былого, подобно легендарному Фениксу. Он всю свою жизнь ждал этого разговора.

– Да, – Эрра и бровью не повел, хотя откровенно удивлялся, как быстро парень все понял. – Это Охотник. Кем он был раньше, я не смогу сказать. Не удивляйся, боги тоже знают далеко не все об этой Вселенной. Подозреваю и Архитектор не в полной мере понимал, что вышло из-под его рук. Но важнее то, что напавший на тебя Охотник не сам по себе. Насколько я понял, он ликвидатор – убирает людей, которые мешают. Кому? Вопрос на миллион. Какая выгода самому Охотнику? Скорее всего, у него контракт. Он поклялся кому-то в верности в обмен на силу.

– Но почему так сложно? – Карн задал этот вопрос не собеседнику, а скорее себе самому. Хотел подумать, разобраться. – Если кому-то мешает простой смертный, почему бы не нанять смертного же убийцу. Обычного, твою мать, трехмерного киллера. Такого же человека!

– Здесь много нюансов, – вид у Эрры был такой, будто весь предыдущий диалог ничего не стоил, и лишь теперь он решил рассказать что-то действительно важное. – Во-первых, несмотря на то, что Лимб и Ра тесно связаны, осуществить взаимодействие между ними не так просто. Абсолютное большинство людей вообще на это не способны, и даже не каждый бог может. Во-вторых, если сущность погибает в Лимбе, от нее здесь не остается никаких следов. То есть вообще никаких, ее невозможно отследить, даже на тонких планах. В-третьих, сущность, погибшая в Лимбе, остается там. Она не перерождается, не уходит сначала в Дуат, а потом, возможно, обратно в Ра, короче – уже никому ничего не может рассказать. И, наконец, в-четвертых, – Эрра сощурил веки, превратив их в тонкие бездонные щели, в глубине которых зловеще заплясали кровавые огоньки, – некоторых очень сложно убить в Ра. Некоторые здесь почти неуязвимы. А в Лимбе все равны, там не действуют никакие обереги, врожденные или приобретенные. Как раз наоборот – могут даже накладываться ограничения. Но это уже сильное колдовство.

– Твой тон подразумевает, что со мной связан именно четвертый пункт, – сердце у Карна готово было пробить грудную клетку и вывалиться на стол смачной закуской к вискарю. Древний бог оценил бы метафору, нет сомнений. – Но что это значит?

– А то, что ты, мальчик, не такой как все! Как щас принято говорить – дивергент, во! – на соседний стул с грохотом рухнуло тело. Карн аж подскочил от неожиданности. Его новый собеседник был одет в потасканные джинсы и белую майку без рисунка. Иссиня-черные с проседью волосы были завязаны в короткий хвост на затылке, в левом ухе красовались две огромные серьги и еще одна – в правом. На вид ему было лет тридцать, не больше. Развитая грудная клетка, бугры бицепсов и жгуты вен, перетянувших предплечья, говорили о том, что мужик знаком с тренажерным залом не понаслышке. При этом что-то делало его неуловимо похожим на Эрру. Карн не сразу, но понял, что именно. Глаза. Тот же глубокий, пронизывающий нечеловеческий взгляд, но отблеск радужки не карминовый, а лазурный.

– Рокеронтис, я ведь просил! – Эрра бросил на мужчину взгляд, исполненный жестокого упрека, его желваки напряглись, а глаза полыхнули багровым гневом. – Даже ты должен понимать, что такие знания нужно давать постепенно. Или хочешь, чтобы у него крыша поехала!

– Не кипятись, папаша! Ты только что вывалил на него целый мешок такой дичи, за одну лишь щепотку которой здесь обычно определяют в дурку! – весело парировал тот, кого назвали странным именем Рокеронтис. Он молниеносно опустошил шот виски, икнул, не изменившись в лице выпил еще один. – Если парень не двинулся до сих пор, значит сдюжит. Крепкий. Собственно, оно и понятно…

– Ты рот свой можешь закрыть хоть на минуту? – процедил Эрра. И в этот раз его слова неожиданно возымели должный эффект, вполне возможно потому, что этот древний бог во время оно был славен не самым резиновым терпением. – Теперь еще придется объяснять, кто ты такой. А времени у нас все меньше…

– А чего объяснять? – хмыкнул Рокеронтис. – Я покажу!

И быстрее, чем Эрра успел среагировать, он приложил правую руку к виску ничего не понимающего Карна. Его движение было быстрым, словно бросок гремучей змеи. Карн хотел воспротивиться, отстраниться от незнакомца, но в следующую секунду его поглотила темнота.

Темнота разлилась вокруг, сомкнулась над головой, сожрала звуки и краски. Она была везде. В ней было хорошо и спокойно, как в теплой ванне. Но умиротворение длилось недолго. Очень скоро темнота начала заполняться радужными вспышками, настолько внезапными и яркими, что они буквально били по глазам. Карн попробовал заслониться, но не смог, потому что не ощущал своего тела. Он не ощущал вообще ничего. Парень мог только видеть. Внимать.

Вспышки начали замедляться. Вскоре Карн понял, что это не хаотичные розблески яркого света, а картины, живые картины, эпизоды какой-то истории. Картины мелькали слишком быстро, Карн не мог задержаться ни на одной из них дольше неуловимого мгновения. Вместе с визуальными образами приходили обрывки звуков, и даже запахи, эхо эмоций. Он видел людей в одеждах из звериных шкур, видел ритуальные бубны, украшенные перьями хищных птиц, видел деревянные луки с костяными накладками. Слышал отзвуки голосов, подобных громовым раскатам. Затем промелькнули изображения спящих людей и все слилось в единый поток: кровь, песок, предсмертные крики, люди в одежде разных эпох, люди, засыпающие и просыпающиеся с гримасами ужаса на лице, люди, заснувшие и уже никогда не открывшие глаз…

И тут он увидел то, что ему вовсе не собирались показывать. Он увидел самое начало этой древней никому не известной легенды, причем так, будто был ее главным участником, будто сам пережил все это. Он увидел приход Рокеронтиса, его рождение. И нужно сказать, это совсем не та история, что рассказывают друзьям у лесного костра.

Темный восход. Левиафан: Книга 3

Подняться наверх