Читать книгу Слезы Бодхисаттвы - Алексей Ильин - Страница 10

Полуденное солнце вновь беспощадно жгло своими яркими лучами камбоджийскую землю. Работать в такую погоду было просто невозможно, и вся деревня погрузилась в традиционную дневную сиесту. Вадим лежал в гамаке посреди просторной террасы, обмахиваясь тонким ажурным веером из сандалового дерева. Перед его глазами расстилался традиционный сельский пейзаж с резвившимися во дворе детишками, курами и поросятами. В правой руке Вадим держал большой кокосовый орех, всего несколько минут назад сорванный с верхушки пальмы резвым деревенским мальчишкой, который ловко забирался на дерево буквально за пару секунд, будто обезьяна.

Вадим пригубил прохладное кокосовое молоко через торчавшую из ореха тонкую соломинку и крякнул от удовольствия. Идиллию нарушал только назойливый комар, который уже давно летал перед его глазами и которого приходилось без конца отгонять с помощью веера. Наконец Вадим позволил маленькому кровопийце сесть себе на грудь и слегка присосаться к коже. Тут-то комара и настиг смертельный удар веера, превративший его в маленькую красную лужицу.

Журналист брезгливо смахнул с себя останки комара и подозвал юную крестьянскую девушку, которая скромно стояла в углу террасы, готовая исполнить любое желание молодого «баранга». Девушка тут же подошла к гамаку и ласково улыбнулась Вадиму.

– Очень вкусный кокос, – похвалил молодой человек.

– Я рада, что вам нравится. Может, принести еще один? – спросила девушка.

– О нет, я напился, спасибо. Я, наверное, посплю немного, что-то совсем меня эта жара сморила.

– Конечно, поспите, – ласково сказала девушка.

– А знаешь, ты очень красивая, – улыбнулся Вадим, любуясь тонкими чертами скромной крестьянки.

– Отдыхайте, приятных снов, – сказала в ответ девушка, неслышно отходя от гамака.

Вадим запрокинул голову и уставился в деревянный потолок террасы. Со двора по-прежнему доносилось куриное кудахтанье и звонкие детские голоса. «Наверное, это и есть рай», – подумал журналист, закрывая глаза…

Внезапно деревенскую тишину нарушил какой-то странный грохот, похожий на раскат грома. Вадим встрепенулся и огляделся вокруг: никакой грозы не предвиделось, небо было абсолютно чистым.

Через несколько секунд грохот повторился, и Вадим почувствовал, как деревянный пол под ним начинает вздрагивать. Детские крики во дворе смолкли, и небо вдруг начало стремительно темнеть.

Вадим попытался вылезти из гамака, но не смог этого сделать. Его тело будто приросло к плотной ткани. Девушка-крестьянка куда-то исчезла, и позвать на помощь было некого.

Терраса тряслась все сильнее и сильнее. Вскоре Вадим услышал треск и понял, что это треснули ее опоры. Он громко закричал и вновь попытался выбраться из проклятого гамака, но у него снова ничего не вышло. Недопитый кокос выпал у него из рук и покатился по деревянному полу. На дворе продолжало темнеть, поднялся сильный ветер.

Вдруг Вадим услышал испуганный женский голос.

– Помоги, помоги нам! – кричал кто-то совсем рядом с гамаком.

Журналист увидел Бопху, которая сидела на полу и жалобно стонала. Рядом с ней лежал Нум Сэтхи. Приглядевшись, Вадим с ужасом увидел, что из спины профессора торчит здоровенная сельскохозяйственная мотыга и он корчится от нестерпимой боли.

– Сейчас, сейчас… Я помогу! – вскрикнул молодой человек, снова безуспешно пытаясь встать на ноги.

– Ну давай же, вставай, помоги нам! – стонала Бопха, указывая на лежавшего рядом отца. – Ты же можешь помочь!

Вадим сделал еще одно напрасное усилие и беспомощно лег в гамаке, с ужасом наблюдая за тем, как несчастный Нум Сэтхи корчится в предсмертных муках. Тем временем буря все усиливалась, деревянный потолок террасы громко хрустнул и начал обваливаться. Вадим инстинктивно вытянул вперед руки, хотя уже понимал, что ему не спастись…

Дряхлый вентилятор чуть слышно потрескивал под потолком, вяло разгоняя душный ночной воздух. Вадим привстал с койки и почувствовал, что все его тело покрыто каплями пота, а ночную рубашку вообще можно было выжимать. Журналист поднялся на ноги, опираясь одной рукой на придвинутый к койке стул. Жар был все еще сильным, голова продолжала слегка кружиться, и сохранить равновесие было непросто.

Вадим нащупал лежавшие на полу тапочки и вышел на широкую лоджию, соединяющую больничные палаты. Ночь была темная и тихая, только где-то вдали слышался стрекот цикад да иногда урчали моторы мопедов на дороге перед госпиталем.

Несколько минут Вадим стоял на одном месте, перегнувшись через край лоджии. Затем он медленно побрел по направлению к уборной, цепляясь руками за каменные перила, чтобы не упасть.

Тусклая лампочка осветила тесное помещение обшарпанного санузла. Из крана тонкой струйкой полилась холодная вода, и Вадим с наслаждением подставил под нее голову, склонившись над массивной металлической раковиной. После небольшой водной процедуры молодой человек почувствовал себя гораздо лучше: голова перестала ходить кругом, и на обратном пути к палате он уже не хватался за перила лоджии.

Усевшись на край больничной койки, Вадим взял с тумбочки бутылку теплой воды и сделал несколько жадных больших глотков. Затем он снял промокшую насквозь рубашку и брезгливо зашвырнул ее в угол.

Вадим почти никогда не видел снов по ночам, тем более кошмаров. А то, что он увидел в ту ночь, было самым настоящим кошмаром.

Болезнь скосила Вадима практически сразу после драматичной поездки в Свайриенг. Скорее всего, всему виной был тот обед в придорожной забегаловке, куда Гриффитс затащил его после их приезда в Пномпень. Австралиец заверял Вадима, что там готовят лучшие в городе лягушачьи лапки и что их надо непременно попробовать, если уж ему довелось оказаться в Пномпене.

Жареные в масле лягушачьи лапки Вадиму понравились, однако он заметил, что тарелки в ресторанчике были плохо вымыты, а лед в стакане с пивом имел какой-то коричневатый оттенок и, судя по всему, был сделан из мутной воды Меконга или Бассака.

До самого утра Вадиму так и не удалось заснуть. В голове вновь и вновь прокручивались ужасные видения: Нум Сэтхи с торчащей из спины мотыгой и рыдающая в отчаянии Бопха. «Ведь это всего лишь сон, всего лишь бред больного», – тут же успокаивал себя журналист.

Около восьми утра в палату вошел доктор с совсем не врачебной фамилией Хвораев. Это был низкорослый рыжеволосый мужчина лет сорока с бородкой клинышком и большими очками. Вадим называл его про себя «Айболитом».

– Вы уже проснулись? – спросил доктор, приветливо улыбнувшись Вадиму, который сидел на краю койки, завернувшись в больничный халат. – Ну что ж, доброе утро. Как самочувствие, позвольте узнать?

– Да ничего, уже лучше, Семен Иванович, – ответил Вадим.

«Айболит» подошел к Вадимовой койке, сел на стул и протянул пациенту градусник.

– Держите, надо померить температуру. Боли в животе ночью не мучили?

– Нет, уже нет, мне стало гораздо лучше, – сказал Вадим, засовывая градусник под мышку.

– Ну что ж, прекрасно, прекрасно… Но все равно вам следует еще пару неделек посидеть на строгой диете, друг мой. Вы здорово отравились, скажу я вам. Если бы не промывание и вовремя принятые меры, то могло быть совсем худо.

– Мой организм, видно, еще не привык к местной еде, – ухмыльнулся Вадим.

– Да, ваш случай не редкость. Но ничего, человек ко всему привыкает, знаете ли, ко всему… Как вам спалось? Не мешали другие пациенты?

– Я отлично выспался, – соврал Вадим, – а соседей по палате у меня нет, поэтому мешать мне некому.

Он был один из немногих пациентов госпиталя, которым выделили отдельную палату, такая роскошь была доступна только советским гражданам. Пациенты-кхмеры лежали в переполненных палатах, в которые часто приходилось ставить дополнительные койки из-за нехватки мест. Госпиталь кхмерско-советской дружбы считался лучшей больницей в городе, профессионализм русских врачей ценился местными жителями очень высоко, поэтому все стремились попасть на лечение именно сюда.

– Ну что ж, давайте посмотрим, что у нас показывает градусник, – сказал Хвораев. – Да, уже лучше, тридцать семь и девять. Но вам еще надо лежать, вы еще очень слабы. Скоро принесут завтрак, поешьте как следует.

– Спасибо, Семен Иванович, вы очень добры ко мне, – поблагодарил Вадим.

Хвораев производил впечатление очень открытого и доброго человека, настоящего филантропа, искренне готового помочь каждому, кто нуждался в помощи. Он жил в Пномпене со своей женой, забавной толстушкой, которая работала в госпитале администратором и была такой же приветливой и жизнерадостной, как и ее супруг.

Крижевский привез Вадима в госпиталь два дня назад. Журналист почувствовал себя плохо сразу после того, как отправил в редакцию текст своего репортажа, молниеносно набрав его на клавиатуре телетайпа.

«Айболит» так рьяно взялся за его лечение, что мучительные боли в животе и постоянная рвота быстро прекратились, а жар стал быстро сходить на убыль. Хвораев был настолько вежлив и так часто интересовался здоровьем Вадима за эти 48 часов, что тот даже начал уставать от столь назойливой любезности.

Доктор отправился продолжать утренний осмотр больных, пообещав непременно вновь заглянуть к Вадиму через пару часов. Как только «Айболит» ушел, на пороге появилась молоденькая медсестра-камбоджийка с подносом в руках. Она поставила поднос на прикроватную тумбочку и неслышно удалилась, слегка поклонившись пациенту.

Вадим вежливо поблагодарил улыбчивую медсестру и без всякого аппетита принялся хлебать жидкую рисовую кашу. Его завтрак прервал появившийся на пороге Крижевский.

– Ну что, идешь на поправку? – спросил он, бегло оглядывая палату. – А неплохо тебя тут устроили, прямо по-царски.

– Да уж не жалуюсь, – сказал Вадим, кладя тарелку с недоеденной кашей обратно на поднос. – Только жаль, что нормальной еды пока не дают.

– Это ничего, потерпи. Многие из нас тут через это прошли. Хотя согласен, что это ужасная нелепость: побывать под пулями и остаться целым и невредимым, а через несколько часов слечь в больницу от отравления жареными лягушками.

Вадим прыснул от смеха, Крижевский тоже улыбнулся собственной шутке.

– Твой репортаж уже наделал много шума в Москве, – сказал Крижевский, прохаживаясь по палате. – Его уже напечатали в «Известиях» на первой полосе. Шахов очень тебя хвалил и хочет поговорить с тобой по телефону, когда ты оклемаешься.

Свой репортаж Вадим писал в автобусе, лихорадочно занося в блокнот все то, что ему удалось увидеть и узнать за несколько часов, проведенных на границе.

Примерно через полчаса после атаки на деревню туда приехал джип с вьетнамскими пограничниками, а еще через несколько минут к деревне начали стягиваться жители соседних селений. Вадим попытался взять небольшое интервью у офицера погранслужбы, однако тот наотрез отказался что-либо говорить. Зато ему удалось пообщаться с местным жителем, который немного владел французским. Старик-учитель из соседней деревни эмоционально рассказывал о напряженной обстановке на границе, о жизни в постоянном страхе перед новыми бомбардировками, о своем внуке, погибшем от взрыва снаряда, который он нашел в лесу и пытался разобрать. В конце своего рассказа старик не выдержал и горько заплакал…

Вадим так и озаглавил свой материал: «Слезы сельского учителя». Он понимал, что его репортаж получился слишком эмоциональным и не соответствовал требованиям, которые предъявляло информационное агентство и о которых постоянно твердил суровый Шахов. Но иначе написать он не мог. И вот надо же – первая полоса «Известий», самой популярной советской газеты!

– Все продолжают обсуждать налет на ту приграничную деревню, – продолжал Крижевский. – Видимо, это была какая-то карательная операция американцев или их сайгонских марионеток. Возможно, ее руководители перепутали координаты или эти ребята просто сбились с курса и обстреляли не тот квадрат. Может быть, они вообще не хотели пересекать границу и вторгаться в Камбоджу. Все говорят, что они напали на мирных жителей и никаких военных складов или баз вьетконговцев16 там и в помине нет. Чехословацкий МИД уже направил в Сайгон ноту протеста. Скоро то же самое должна сделать и Болгария. Наши пока молчат, но, думаю, тоже этого так не оставят.

– Они должны за это отвечать! – воскликнул Вадим. – Там же несколько человек погибло, я видел трупы этих несчастных крестьян!

– Понимаешь, Вадим, это же политика, – вздохнул Крижевский. – Убитые крестьяне никого по большому счету не интересуют. Вот если бы там погиб кто-то из иностранных журналистов, то начались бы серьезные разборки. А так, между нами говоря, у меня есть серьезные опасения, что все это будет спущено на тормозах и янки с их вьетнамскими сторонниками с юга снова выйдут сухими из воды. В любом случае главное, что ты и твои коллеги остались целы и невредимы.