Читать книгу Изгнанник - Алексей Жак - Страница 11

1.

Лимузин Сергей просил заказать белого цвета.

– Как лебяжий пух чтоб, – просил теперь он жену (нет, скорее всего, будущую тещу) по телефону. Трубка и желтоватого оттенка пластмассовый аппарат с кнопками – вот всё, что связывало его с новоприобретенной семьей, пребывавшей на другом конце света: в другом городе, будто на другой планете. Объективная реальность, а не достать.

– Зачем такие траты? – возражала, сердилась на том конце будущая теща. Голос ее, простуженный и хриплый, доносился, как искаженный, исходящий из других миров, может, с преисподней? – Это лишнее. Это никому сейчас не нужно. Это транжирство.

– Мне нужно, – удивляло и возмущало Сергея ее троекратное «это». Он сдерживал интонацию, как подкупленный наездник рысака перед финишной ленточкой. – Мне это нужно, Ядвига Савельевна.

Сергей параллельно вспоминал, подсекал и выуживал в плавном течении телефонных переговоров, восстанавливая синхронно, словно в мозгу засел сурдопереводчик, те времена, когда деньги не переводились на его счету. Когда он не испытывал нужды и потребности в средствах. Правда и потребности были невелики. Приземленные потребности человека, привыкшего жить на казенный счет. И не способного придумать что-нибудь вываливающееся из среднего уровня желаний разбогатевших нищих: вино, женщины, азартные игры.

– Что за блажь?! – не унималась сварливая женщина. – Деньги на ветер. Они вам еще пригодятся: вся жизнь впереди.

– Конечно, вы правы, Ядвига Савельевна, но… – что «но» Сергей не уточнил. Только подумал: «Как эту самую жизнь начнешь, так она и пойдет. Заладится. Вам эта незатейливая премудрость не к чему. Вы своё отжили, а я так не хочу. Может быть, я к этому шагу десятилетиями готовился».

Сказал так (подумал) и замолчал. Что еще прибавить к сказанному? В этих слова, мыслях-муслях, вся сермяжная правда о его пропущенной (прожженной, загубленной, а может, еще нет?) судьбинушке немолодого человека с некоторым жизненным опытом.

«А почему я решил, что она своё отжила? – остановил поток сознания Сергей, и тут же прихлестнул его, пришпорил: – Ей всего ничего по меркам, к примеру, моих родителей. Старше меня на пятнадцать лет, как я Яну. В самый раз поиграть в пятнашки, и сделать не дочке, а ей непристойное предложение. Уверен (черт, стал говорить как Лука!), такое приходило ей на ум, когда сравнивала нашу пару со своими миражами. Наверное, втихаря подменяла место невесты и подстраивала свою худобу под ручку, под локоток жениха: «Куда лучше, стройная подружка, нежели дебелая бабеха?!»

Он тут же останавливал себя.

«… или кто-то помогал, невидимый, спрятанный – тот же Лука, например? Нет, нельзя так. Остановись. Не зли бога, судьбу, любого, кто совершит над тобой праведный суд за такое зубоскальство. Не будь мразью, как отец! Опять напился до чертиков, и забыл что пристойно, а что подло?»

…

Яна, располневшая перед церемонией – видать, волновалась и заедала тремор, – встретила Сергея на пороге дома в ситцевом халатике а-ля «Бриллиантовая рука» с густо накрашенными губами и такими же кустистыми бигуди («бигудями») на голове; она вся полыхала и светилась.

– Проходи, зятёк, – выглянула из-под ее руки нарядная, в замше и черных лосинах, утянутая теща. – Заждались гостя, дорогого гостёчка. Запаздываете, Сергей Ефимович. Утка стынет.

– Мама, дай человеку с дороги раздеться… и умыться, – суетилась Яна вокруг будущего супруга, принимая от него, как обученный швейцар, всё ту же затертую куртку, в которой его увидела впервые на коварном и ледяном, раскатанном подошвами прохожих как каток, бульваре.

– Вы не беспокойтесь, я сыт.

– Ну, да конечно, – сдвинула брови Ядвига Савельевна. – Откуда сыт-то? С дороги-то.

Сергей не стал распространяться, что накануне перед выездом, также нервничая и переживая предстоящую встречу – все-таки не был он бесчувственным истуканом с приевшимся чувством сытости – он позволил себе расслабление: немалую порцию алкоголя и значительно большую, прямо-таки огроменную, тарелку жареной птицы. Алкоголем он к тому же скоротал недлинный путь к невесте, подпрыгивая на ухабах дороги (железной дороги) и прислушиваясь к металлическим звукам внутри своего тела, там, где располагалось неритмично постукивающее и позванивающее сердце. Вид запеченной утки не произвел на свет в его памяти умиротворяющих ассоциаций, скорее, спазм пресыщения и подступающей тошноты с последующей рвотой.

2.

– Дети, быстрее, живее собираемся. Машина уже приехала, ждет у парадной.

Ядвига Савельевна суетилась в коридоре, благоухая ароматами вылитых на нее духов, как распустившийся бутон под лейкой.

– Надо заехать к Петру, поклониться, – сказала она впопыхах, роняя с табуретки у тумбочки с зеркалом мелкие принадлежности для воскрешения былой красоты.

«А была или она? – задумался Сергей, разглаживая у другого зеркала рубец завязанного косым узлом галстука бордового цвета. И шелкового, так что ему легко удался прием по устранению изъяна. – И к какому Петру она нас зовет? Неужели к Петру Маркелычу? К этому загадочному, неизвестному и всеми любимому Петру Маркелычу».

Он выглянул в окно и увидал перед детским садиком изогнутый профиль желанного гостя – долгожданный автомобиль, неудобно и неудачно перегородивший перекресток двора: направо пойдешь, упрешься в калитку дошкольного учреждения, прямо – проезжая часть и тротуар-стоянка для местных автолюбителей, а если налево, то выход в море… Ах, если б это было так! И если б это не был выезд на проспект – путаясь, пробуксовывая, Сергей ежедневно менял ему название: то это был проспект Сталеваров, то Наставников, то еще какой-то, – неважно какой, главное он упорно его забывал поутру и не хотел никак запомнить, зафиксировать в памяти. Какой-то бунт на корабле. Мятеж.

Каково было его удивление, когда лимузин на обратном пути с мероприятия – белый и длинный, как растянутая гармонь – скривил путь и тормознул у бронзового всадника (или медного?). Уж очень грязен и темен был металл, из которого выпрыгивал резвый, чуть ли не взбесившийся конь, грозя опрокинуть царя на плитняк и цветочную клумбу. Оказывается, Петр был памятником, а неукротимое стремление его посетить – не чем иным, как традицией, данью моде и предрассудку, что всадник приносит удачу, если не само счастье, в дом брачующихся.

– Пусть будет так, – согласился Сергей (он уже был готов согласиться с кем и чем угодно, лишь бы не мерзнуть на пронизывающем косточки ветру. «Всаднику что? Он из металла»). – Только не пора ли нам домой? – с замиранием сердца и вниманием к живущему самостоятельной жизнью, булькающему мочевому пузырю, сказал он.

Уже с час, как он мучился ожиданием его разрыва и был близок к истерике и сдаче готовой взорваться крепости. Зачем он пил это губительное шампанское?

«Не будет ли шоком для честной кампании и конфузом для меня, – подумал он вдруг, застигнутый врасплох и не готовый к очередной атаке закипающей жидкости в человеческом радиаторе, – если я облегчусь где-нибудь и как-нибудь – все равно как и каким образом, главное выжить, – в ближайших шагах пяти-десяти (насколько меня хватит, если хватит вообще к этому времени)?»

«Риторический вопрос», ответил бы кто-либо, услышь его, если б он соизволил предложить веселящимся у ржавеющего памятника людям такой неоригинальный выход из положения, компромат на себя. Но никто его не слышал (и не хотел слышать). Никому не было дела до странствующего под вздыбленным конем с наездником в плаще одинокого и скрюченного жениха, отстранившегося от толпы междусобойчика, организованного для моментальной съемки на фоне пьедестала и царской парочки. Молодой человек (Сергей №2) даже присел на корточки, чтобы в обзор попало как можно больше людей и запряженной скотины.

– Кучнее становимся, – говорил он, сверяя прицел с реальным расположением приговоренных к щелчку фотоаппарата. – И не расходимся, пока я не произведу снимок.

– Вот те раз, – недоумению Ниночки, приглашенной тамады (выбор пал на даму за неимением мужского аналога под рукой), не хватило предела. – Это еще что за выкрутасы? Что за штучки, Сергей?

Сергей остановился в двух шагах от места побега, в недвусмысленной позе.

– Вы куда-й-то от нас собрались? – не унималась голосить Нинон, отхлебнувшая в лимузине из двух фужеров подряд (храбрилась, как умела).

– Никуда, – заскрипел зубами Сергей, направляясь на эшафот перед прицелившимся двойником по имени.

– Не успел расписаться, а уже уши навострил, – хохотала полная дама у автомобиля, рискнувшая высунуться из двери на хлеставший ветер, поддерживаемая за руку щупленьким старикашкой.

– Холодно, – содрогнулся Сергей, поднимая воротник пиджака.

– Опусти, – сказала Яна, и повела его в центр композиции. – Сейчас щелкнут и поедем. – И тут же чмокнула его в щеку, бросив полушепотом: – Неженка.

«Скорее, – подумал Сергей. – Скорее бы случилось это. Щелкнули бы».

Через час они сидели за столом в квартире Ядвиги Савельевны. Квартиру та купила кооперативную, по тем временам очень даже лихо подсуетившись, уговорив каким-то одной ей ведомым способом комиссию по выделению займа предоставить безмужней женщине, вдове с малолетним ребенком на руках, длительную рассрочку платежей. Этим своим беспримерным мужеством – неимоверными усилиями по изысканию средств погасить долг, экономией на всем и всех, а в основном самим предметом достигнутого успеха, то есть квартирой – она гордилась всю жизнь и при любом удобном случае, и даже без него, всегда вставляла в беседу тираду: «Это – моя квартира, я ее купила».

И добавляла, пускаясь в воспоминания:

– Купила, заработала своим горбом. Подруги завидовали, шушукались за спиной, пальцами тыкали, говорили между собой: «Откуда у нее квартира?» А я им: «Выбила в парткоме льготу на вступление в кооператив (на хорошем счету была), а дальше… вкалывала и день и ночь, пахала, забыв про все на свете, даже про дочь иногда: она у меня детство провела в садах и продленках. Работала в грязном цеху, на гальванике. Аккумуляторы делали. Там почти все зубы оставила. Брала по две смены. Заслужила, одним словом, выстрадала. Многие спрашивали: «И как тебе это удалось? Мы всю жизнь в Питере прожили, родились тут, а живем в прежних условиях, никаких улучшений. Я им только улыбаюсь вдогонку, а сама думаю про себя: «Под стоячий камень вода не течет». Знали бы они, как эти квартиры достаются!

– Да, – заступалась за мать дочка, будто кто-то спорил. – Мама ее заслужила. Ей при жизни нужно памятник ставить.

И сегодня Савельевна праздновала долгожданную победу, одну из череды одержанных ею промежуточных выигранных битв на пути к единственной, опять же известной только ей, цели. Она источала столько энергии и позитива с самого утра, что ее запасам могли позавидовать пиарщики всех вместе, скопом взятых, рекламных агентств и преуспевающих компаний. Она в прямом смысле командовала, и если не парадом, то маневрами всех собравшихся на пьяное ристалище призванных сил из числа друзей дома (друг дома в одном лице: незаменимый Петр Маркелыч). А подруг она устранила заблаговременно, оставив лишь одну-единственную, чудно готовившую и угощавшую бесподобными мучными изделиями собственного производства на домашней кухне, но о ней история пока умалчивает (может, в дальнейшем).

В это, даже не двухзначное число гостей, уместились также Полина с мужем Сергеем№2 – посетители со стороны Яны, приглашенные ею, прошедшие не придирчивый кастинг на роли свидетелей, – и родители Поли: полная дама со старикашкой, присовокупленные к празднику для создания массовки. Сюда же призвали тамаду (как без нее, «тамада» – женского рода) Нину, Нинон, Нинку, как только не обзывали бедную девушку коллеги по оконному бизнесу из отдела комплектации оборудования, незамужнюю, свободную от комплексов и постоянно экспериментирующую.

Когда вся эта кампания ввалилась гурьбой в фойе дворца бракосочетания №2 (в номере первом Яна уже побывала когда-то, но об этом тоже дальше…), стало душно и тесно в доселе просторном и расслабленном помещении.

– Идите сюда, – голосила Нинка. – Здесь гардероб. Можно мы оставим у вас цветы?

– Ниночка, – торопилась Яна. – Пару букетов возьмем с собой. Для фотографий, и не забывай о киносъемке.

«Как все серьезно», подумал Сергей, забывший о нанятом операторе, который уже маячил и мялся вдали.

Жених, облаченный в привезенный из столицы, купленный порядком лет назад, черный бархатный костюм, провисевший в пыльном шкафу без пользы, и вот теперь востребованный как никогда, с отсутствующим (репетировал заранее) взглядом окидывал декорации помпезного зала с парадной лестницей, с убегающей вверх красной ковровой дорожкой, с белоснежной балюстрадой и зеркалами вместо стеновых панелей. Яна, подхватив под руку, мгновенно усадила его на мягкий, пышный кожаный диван, и он утонул в нем. В свадебном платье, из-за которого у них произошел длительный и ожесточенный телефонный диспут, забравший немало сил, нервов, а еще больше монет, которыми оплачивалась затянувшаяся междугородняя связь, вся в завитках (бигудях, свисавших отовсюду на голове: сбоку, сзади, сверху, парочка локонов превратила ее челку в серпантин, а ее саму – в Мальвину), не сгибаясь и дыша через раз в стягивающем талию корсете, как работ, повернулась и спросила:

– Мы все взяли с собой, паспорта не забыли?

«Всё ли мы взяли с собой?» Только сейчас Сергей почувствовал, что находится (присутствует) в этом, а не в другом, месте – в городе, далеком от Москвы, от его дома, и от всего, что связано с тем другим его прежним и забытым на время местоположением. Удалился насколько возможно, отстранился (вечный странник) от теткиного сопения за стенкой его квартиры, от бредятины взаимоотношений с коммерсантами, вконец запутавшихся в бреднях его рекламных, завлекающих трюках. Трюках, наученных, подцепленных в подвале не Лубянки, а не менее корыстного консорциума, с которым свела судьба-злодейка. Так ему казалось в данную минуту: злодейка, а не благодетельница.

Забытое место и все зло, с ним связанное и нераздельное, больше не придавливало его, как будто он сбросил груз ответственности: за здоровье родственницы, за обязательства по контрактам, которые подписывал не он, а директор, собственно никогда даже не вникавший в суть подписанных им бумаг, а просто делегировавший полномочия загнанному в угол менеджеру по продажам.

Сергей ощущал невесомость своих чресл, сидя на заднем сидении лимузина, когда ехал во дворец (все равно какой: брака ли сочетания, или царский, вроде Зимнего с Эрмитажем) и разговаривал по сотовому с председателем правления банка (московского банка, все равно, что филиал на Луне) о поставках запланированного оборудования. Ему было все равно, получит или нет банкир технику в срок. И получит ли вообще. Его голову занимали совсем другие мысли. Далекие от коммерции. Может быть, даже ветреные и не подобающие взрослому человеку, избравшему и уже вступившему на путь мужа и отца семейства, но такими сладостными и убаюкивающими были эти мысли, что не хотелось от них отвлекаться. Было невозможно в такую минуту сосредоточиться на иных вопросах (на каких-то пустяшных проблемах денег и карьеры), когда рядом с ним сидела нарядная и молодая невеста, рдевшая от вина и в предвкушении царственного обряда и ночного соития.

«Всё ли мы взяли с собой? Да я всего себя забрал оттуда и привез сюда. С потрохами и вместе со своей загнившей душонкой», почти кричал в голос попутчик внутри Сергея, безымянный на этот раз, так как его тезка из Петербурга украл номер два.

– Что ж, – сказала с дивана Яна (кажется, всю жизнь Сергея сопровождали мягкие диваны и сочувствующие дамочки), – раз ничего не забыли, самый раз подняться наверх и поскорее закончить с этим. Я что-то нервничаю.

Вся процессия проследовала по широкой лестнице в лучах славы на второй этаж, где посетителей ждала маленькая комнатка, затененная мощными бордовыми гобеленами для интима и осененная роялем с закрытой крышкой. Как аристократическая тусовка девятнадцатого века, гости перешептывались на ходу, обмахивались платками, заменяющими веера, посмеивались, покашливали, шаркали по паркету зимними сапогами и ботинками. Каждому хотелось соответствовать обстановке. Только Яна, переобутая в белые туфли на застежках, постукивала ими как кастаньетами гулко и часто.

– Зачем тут рояль? – спросила она.

– Рояль в кустах, – заметил подозрительный Сергей.

– Нет, господа, – появился, откуда ни возьмись, кинооператор с камерой, быстро ее зарядил, или перезарядил, щелкнул затвором, вскинул наизготовку, и светлый глазок над объективом засвидетельствовал работу аппарата. И самого Феллини. – Нет, господа, это декорация для съемок. Не удивляйтесь, а лучше присаживайтесь на кресло. Жених, облокотитесь сюда, да, на плечо невесты. Изящнее, прошу вас, слегка коснитесь и застыньте.

– Мне так неудобно.

– Терпи, – шикнула Яна снизу.

– Теперь вполоборота ко мне. Снимаю.

Сергей скривился до невообразимой кривизны (такой поверхности позавидовал бы сам Эйнштейн), и краем глаза – тот смотрел в объектив – заметил казус и погрешность: Сергей№2, выступавший вместе с Полюшкой свидетелями молодых, перепутал верх-низ у почетной ленты, что висела у него через плечо. Буквы, как в китайской или иной мудреной грамоте, шли задом наперед. Сергей прыснул от смеха.

– Стоп. В чем дело, господа? – обиделся Феллини. – Осталось потерпеть минуту, и я закончу вас мучить. Еще дубль.

– Ты что: спятил? – спросила Яна.

– Сама посмотри, – Сергей указал на недоразумение, стоявшее перед ним.

– Сергей, Полина, поправьте ему ленту. Перевесьте. Куда вы спешили? Хорошо Сережка заметил, фу ты, черт, одни Сергеи вокруг. А то так бы на церемонию ввалились. Нет, в этой суматохе и спешке никогда идеала не достичь.

– Сколько ни готовься, а придраться найдется к чему всегда, тут ты права, дочь, – успокоила Савельевна.

– Мама, хоть платье на мне хорошо сидит? Скажи, я волнуюсь.

– Вот оно-то как раз идеально, Ян, – сказала теща, припомнив, сколько было потрачено на этот шедевр от салонного кутюрье. – Загляденье, какая ты у меня красавица. Не беспокойся, на тебе все отлично смотрится. А лента чепуха, поменяли уже. Не побили же, и на том спасибо. Вот, уже зовут. Детки, марш.

– Мендельсон.

– Вы эту музыка заказывали? – насторожившись, спросила солидная дама, выплывшая из распахнувшихся двухстворчатых дверей в комнатку.

– Эту, эту, не сомневайтесь, – удовлетворенно подтвердила Савельевна. – Говорите, куда дальше. Мы готовы идти. Ведите.

– Жених слева, невеста с правой стороны кладет ему руку на сгиб в локте. Уяснили? Тогда вперед на центр зала.

3.

И вот они, наконец, присели. Расселись вдоль длинного – приволокли с кухни – и растянутого, как меха гармони скончавшегося дяди Миши Разгона, стола. Поля с мужем – свидетели с лентой через плечо. У Сергея (под номером два) лента, ранее перевернутая, теперь водружена должным образом, немного заляпана, правда, залапанная жирными пальцами – поправлял, наверное. Только откуда пятна? Пот, солидол, отложения внутри водопроводных труб, смазка для пеньковой нити? Но итак сойдет. Дальше их родители – полная женщина, худощавый мужчина, тамада Нина, Петр Маркелыч, молодые и теща. Вот и все. Вот и всё. Не бог весть, какой кворум, но и свадьба-тька не богачей, явно не их. Хотя стол Савельевна накрыла и впрямь грандиозный, шик-модерн, на загляденье. Расстаралась на славу. Не пожалела для дочери ни средств, ни старания. Финансировала мероприятие по полной программе, как корыстные олигархи предвыборный фонд.