Читать книгу Этика Райдера - Алексей Жарков - Страница 10

Сентябрьское небо походило на только что брошенную девушку: оно замерло, помрачнело, но пока удерживалось от слёз. Город готовился к зиме. Месяц-другой и придётся переключаться на другой ритм, думать обледенело-грязными словами, верить новым неспешным богам в вязаных шапочках, зная, что и они глупы и глухи.

– Хотела бы побывать в Бресте? – спросил Антон Ксюшу.

– С тобой – да.

Зачем я спрашиваю об этом, подумал он. Заполняю молчание, неловкость которого растираживала Ума Турман в «Криминальном чтиве»? Сам он хотел немного другого: пройтись по городу, где родился и вырос, в одиночестве, с пачкой сигарет в кармане и дневником прошлого в голове, и – чёрт с ней с зимой! – пускай идёт снег. Пройтись знакомыми маршрутами, останавливаясь у обелисков юности. Вот здесь. У парапета набережной, напротив затянутого льдом Мухавца, где они с друзьями не раз выпивали под неприхотливую закуску. И здесь. Около Клуба юных моряков, откуда он на спор украл пожарный топор, но выбросил, преследуемый пьяным сторожем. И здесь. Во дворике, в центре которого когда-то стояла беседка – там они с Вадимом, два лучших друга и одноклассника, в отрыве от класса досрочно отмечали выпускной. А эта многоэтажка… раньше её не было, пятнадцать лет назад здесь торчал бетонный пень недостроенной гостиницы, пережившей несколько зим без консервации, менявшей владельцев, но не нарастившей ни одного нового блока – только растерявшей. Они часто играли в этом заповеднике «планового» строительства. И он едва не выпал с пятого этажа вместе с расшатавшейся оконной рамой. А вот на этой лавке он узнал, что его Марина параллельно встречается с парнем из своего дома (хоть убей, не вспомнить, кто сообщил ему по телефону эту новость, но ещё свежо в памяти, то гадливое ощущение хрупкости и искривлённости пространства). Много мест и воспоминаний. Он бережно коллекционировал их, как и фотографии детей на фоне катастроф – в мире, где одни «человеческие животные» правят другими, те, кто каким-то чудом остался в стороне могут лишь наблюдать, запоминать, собирать отголоски трагедий и пепел былых улыбок.

И почти удаётся обмануть себя, говоря, что улицы Бреста не изменились, не изменился ты. Притворяться, что забыл, как плутал по тесному лабиринту родного города – и не помогали сигареты, душило одиночество, бесил мокрый снег в лицо. Самая жестокая насмешка: нельзя вернуться туда, откуда уехал. Только в место с тем же названием.

– Я не о французском Бресте говорю, – сказал он, выныривая из размышлений.

– Ай, как смешно, – с лёгким раздражением сказала Ксюша.

Возможно, ему показалось. Иногда эта интеллектуальная девушка (Эйнштейновскую «Кто выращивает рыбок?» она разгадала за девять минут) становилась нетерпеливой и резкой. Но не до конца. Крайности с ней не гармонировали. Её нельзя было представить разъярённой до крика или плачущей в подушку. Это нравилось Антону.

Они познакомились в конце марта. Он попал на ресторанное гуляние случайной компании, где почти никто никого не знал. Странной «круговой порукой» заполнилась банкетка на двадцать посадочных мест. Отчего-то парни мало смотрели на Ксюшу – это бесило и радовало одновременно. Участвуя в общем трёпе, он наблюдал за ней. И когда она – немного пьяная, немного уставшая, немного раздражённая – наклонилась к нему через стол и сухо произнесла: «Уйдём от них», он ушёл. С удовольствием. И ушёл бы ещё десять тысяч раз – в сырую мартовскую ночь, где было мало слов и так много их самих, и почему-то они провели её вместе, в пахнущем тополями Новосибирске, который так и не стал для него родным.

– Смотри на голубков, – Ксюша остановилась, кивнула в переулок.

На картонке нежились два кота: чёрный уткнулся мордой в бок пепельно-рыжего. Проём в стене у самого асфальта, видимо, вёл в подвал и служил в первую очередь путём эвакуации от людей, а уж потом – гарантом теплоты. Пепельно-рыжий котяра глянул на остановившуюся парочку недоверчивым янтарным глазом.

– Называть котов голубками, как минимум странно, – улыбнулся Антон.

– А как максимум? – толкнула в бок Ксюша.

– А как максимум это брат и сестра или два брата, а никакие не влюблённые. Маленькие ещё… – Антон присел на корточки. – Давай ты их себе заберёшь?

– Ты же знаешь, что у меня аллергия.

– Первый раз слышу.

– Я говорила.

– Кому?

Чёрный кот повернул к людям острую мордочку и мяукнул, тонко, словно без надежды, как тянут руку на паперти.

– Голодные бедняжки… – Ксюша порылась в сумочке, но «орбит» не тянул на кошачье лакомство. – Кому-кому? Тебе говорила! Ты со своими статьями и рассказами иногда на зомби похож. Не слышишь, не видишь ничего.

– Адвокатура, угомонись, – сказал Антон, поднимаясь.

– Я же просила так не говорить! Тоже не слышал?

– Слышал. Всё-всё… Искуплю. Но сначала – сосиски!

– Что? – Ксюша не поняла, но засмеялась, слишком смешно у Антона вышло.

– Подожди здесь. Я в магазин.

В тридцати метрах был дискаунтер. Он купил пачку «вискаса», две сосиски, плавленый сырок и имитирующую вымя силиконовую упаковку молока, на которой почему-то был нарисован «Спутник-1». Взял на кассе желатиновых мишек – для Ксюши.

Чёрный заурчал и принялся лопать «вискас» прямо у картонки. Пепельно-рыжий спрятался, но, не устояв перед вкусными запахами, появился из убежища, чтобы тут же в нём скрыться, правда, уже с куском сосиски. Покрошенный плавленый сырок оставался не тронутым, делая скрытую антирекламу производителю.

– Животные лучше людей, – сказал Антон.

– Почему?

– Они не умеют притворяться, – ответил Антон. Параллели со статьёй о видизме проглядывались везде. «Только люди практикуют крупномасштабное взаимное умерщвление. Только люди способны к осмыслению абсурда».

– О! У них тут и посуда есть, – Ксюша вытащила из-под картонки пластиковые крышки и стала наполнять их молоком из дозаторов в ножках-сосках упаковки.

– Продуманные котяры, – улыбнулся Антон, почёсывая чёрного обжору веточкой.

– Рыжие все продуманные.

Антон глянул на огненные волосы Ксюши и, щурясь, покачал головой.

– Эт-точно.

– Пошли, а то я чихать начну, – попросила Ксюша.

– Лопайте, мелюзга, – напутствовал Антон, вставая. – Эй, оставь рыжему!

Рыжий, словно осознав свершающуюся несправедливость, выбрался из проёма и потеснил чёрного обжору. Нечего тут. Переходи на сырок и сосиски, братец.

– Значит, сфинкса тебе дарить придётся, – сказал Антон после того, как они попрощались с котами.

– Не надо. Я собачница больше.

– У собак тоже шерсть есть.

– А у меня только на кошачью аллергия.

– Так! Видовая дискриминация!

Люди за стеклом кафешек курили, наслаждались напитками, сообщающимися сосудами делились новостями, радостями и тревогами. Антона нервировала близость стеклянных клеток и чужих взглядов. В одиноком статичном человеке, убивающем вечер за бокалом пива и разглядыванием прохожих, есть скрытая тревожность, опасность. Он никуда не спешит, ничем ни занят. Он либо счастлив – смакует приятные воспоминания, как свежее пиво с горчинкой, либо раздавлен депрессией. В обоих случаях – он пуст. Открыт и непривередлив к мыслям. В него можно влить что угодно. Желание обнимать прохожих или раскалывать им черепа. А можно прокипятить и опустить под струю холодной воды.

– Эй! Журналист! О чём думаешь? Опять о работе своей?

– Нет.

– А о чём?

– О людях за стёклами. Похожи на плохие фотографии.

– Ты разочарован?

– Я всегда разочарован. Идеала нет. Но в плохом качестве есть и плюс – они привлекают мало внимания, которого не заслуживают вовсе…

– Тебе заняться больше нечем?

– Ты о чём?

Она подёрнула плечами.

– Во что я одета?

– Пальто, – усмехнулся Антон. – Сапоги.

– А под пальто? А?

– Кофта… что там… платье, может…

– Молодец! Очень внимательный. Обзавидуются все. Я у тебя час просидела, а ты не запомнил, что на мне надето.

– Ксюш, прекращай эти тесты. Ничего это не значит.

– Для тебя всё ничего не значит! Работа, рассказы, работа, люди за стеклом, работа. Перекрашусь – не заметишь.

– Адвокатура…

– Я серьёзно! Не люблю, когда так говоришь!

– Хорошо. Не кричи.

У Антона разболелась голова. Наверное, в первый раз во время свидания с Ксюшей. И в печали и в радости, подумал он, стискивая зубы. Ксюша настояла, чтобы они где-нибудь сели. Выбрала пиццерию «Дон». Антон принял таблетку, она заказала два светлых пива и большую «Острую» пиццу.

– Придётся подождать минут двадцать, – предупредила официантка. – Много заказов.

– Хорошо, – сказала Ксюша. – Надеюсь, только пиццу?

– Пиво сейчас принесу.

Антон опёрся головой о декоративный камень стены. Пульсирующий холод потёк в затылок. Голову сковали шипастым обручем. Сквозь колючий туман боли он смотрел, как парень в заляпанном фартуке широкой лопаткой достаёт из печи помидорно-колбасный кругляш.

Ксюша взяла его за руку.

– Совсем плохо?

– Нет. Сейчас пройдёт.

– Бедный…

Говорить было трудно. Антон смотрел на повара, пока из-за барьера мини-пекарни не встала высокая фигура в тяжёлом плаще. Голова Человека в Котелке склонилась набок, словно у висельника. Холодные глаза скучающе посмотрели на Антона, которому резко перестало хватать кислорода.

– Только этого не хватало…

– Что? – спросила Ксюша. Он сказал это вслух, шепнул.

Антон с трудом покачал головой.

Человек в Котелке обратил бледную физиономию к повару, который никак не реагировал на появление в своей кулинарной вотчине странного гостя в макинтоше, погладил, словно косы, свои жирные патлы, покачал головой и вышел в зал. Полы плаща сломанными крыльями хлопали по ногам.

Антон вспомнил о планшете, который украли, пока он помогал раненому… убитому на Морском проспекте оратору. Сколько раз после этого он видел Человека в Котелке? Трудно сказать… пять, десять, больше?

Серый котелок забавно гармонировал со светильниками – почти идеальное зеркальное отражение формы. Каблуки лаковых ботинок выстукивали по паркету. Точнее, стучал лишь левый, правый – обессилено скрёб. Человек в Котелке сильно хромал, как ни разу до этого, и опирался на трость, которую Антон до этого не видел. Призрак поволок свою беспомощную ногу по широкому залу, разглядывая людей за столиками.

Антон сидел и наблюдал, как Человек в Котелке приближается. Несмотря на странную расслабленность и снисходительность, его лицо казалось слепленным из гипса. Не глядя на Антона, призрак продвигался вперёд, останавливался, принюхивался, тряс блестящими волосами и ковылял дальше. За четыре метра до Ксюши, сидевшей к нему спиной, он свернул в сторону и похромал между столиками к выходу.

Не смотря на то, что боль в висках и затылке отступала, Антон не стал поворачивать голову, когда Человек в Котелке размылся на периферии зрения. Закрыл глаза, открыл, взял пиво и подмигнул Ксюше.

– Ты бледный, – заметила она.

– Это аристократическая бледность, – пошутил он. – А вот и пицца. Чур, весь перец мой.

– Если не будешь запивать.

– Уговорила. Пополам.

Он отхватил зубами приличный кусок и принялся жевать, стараясь не думать о том, что Человек в Котелке находился в такой близости от девушки. Это были неприятные мысли. Кем бы ни был призрак, с каким бы умыслом не открывал перед ним своё присутствие, Антона угнетало осознание, что в этот момент рядом находилась Ксюша.

– А это что за шарики? – спрашивал он, чтобы отвлечься.

– Маринованный чеснок.

– А это?

– Острый зелёный перец.

– А это?

– Мои колени…

Провожая Ксюшу домой, он больше слушал. Она рассказывал о себе, и каждый новый штрих был маленьким таинством, скреплявшим их отношения. Он открывал её снова и снова, радуясь этому так же искренне, как и своему непосвящению в тайны протекающих мимо прохожих.

– Ты сегодня не курил, – заметила она.

– Держусь. Знаю, какой у тебя нюх.

– Что-то тут не чисто.

– Ты опять?

– А что нет повода? Полгода прошу – брось… И бросал как будто. Только после встреч в ларёк сразу бежал за соской. Сколько я у тебя этих пачек выгребла?

– Умница. Очень красивую сцену устроила.

– Что, и пачки с собой нет?

– Есть. Но не курю.

– Провинился в чём-то?

– Господи. Да! Соседка вчера зашла за сахаром. Отсыпал ей на кухне. И в зале отсыпал. И на балконе.

– Ну, хватит, – она остановилась, прижалась к нему, крепко-крепко, словно стараясь не оставить места непониманию.

Антон взял её лицо в ладони, нашёл губами её губы, дыхание ароматным облачком заметалось между ними. Со временем рассудительность Ксюши стала давать сбои. Его удивляли, но и бодрили её эмоциональные скачки – от сомнений к нежности. От упрёков к признаниям. Как гасить жар пощёчины в постели. Близость острых бритв, напоминающих – ты жив, твоя кровь ещё не загустела. В этих полярных соприкосновениях, неожиданных всплесках читалось немного Бальмонта:

О, как люблю, люблю случайности

Внезапно, взятый поцелуй

И весь восторг – до сладкой крайности

И стих, в котором пенье струн

Они целовались. Улицы настоящего не несли порицания, они привыкли ко многому, и любое проявление чувств неизбежно принималось как порыв свободы. Это был Париж девятнадцатого века, нагло приоткрытый для любви и поцелуев, но Антон чувствовал себя скорей в Санкт-Петербурге тех же времён, в центре толпы, сдерживаемой преградой из конных жандармов. Не мог до конца избавиться от воображаемого осуждения чужих взглядов. Слишком рано, чтобы до конца быть самим собой с той, которая рядом? Или это и есть он, настоящий?

Словно услышав его мысли, Ксюша отстранилась. Он открыл глаза.

Она нахмурила лоб, но ничего не сказала, взяла его руку, просунула под кофточку и положила себе на живот.

– Постой так, – сказала она, прижимая его руку. – Чувствуешь? Какой он тёплый?

– Это опасные игры, – Антон театрально сглотнул.

– Почему?

– Я сейчас не выдержу, и мы попадём на ютуб. Уже вижу заголовок: «Страсть посреди проспекта».

– Слишком поэтично для сетевого видео.

– Это точно, – сказал он, чувствую приятное давление в паху. – Там одни глаголы и части тела.

– А это что у тебя в кармане?

– Ну… о таких вещах аристократов не спрашивают.

– Да нет. Это!

– А! Совсем забыл. Купил котам, а может, и кому другому. Желатиновый беспредел.

Антон достал упаковку мишек, они посмеялись, набили тянучками рты и, взявшись за руки, пошли дальше.

– Знаешь, с кем я встретилась на курсах? – сказала Ксюша, кутаясь в бежевое пальто. Тучи над городом темнели и провисали, но продолжали терпеть.

– С бывшим парнем? – весело, но осторожно предположил он. Всё-таки тема была щекотливая – открывая одни двери, он желал, чтобы другие оставались закрытыми. Его и её. Если можешь молчать о теме бывших отношений – молчи. Особенно, если слышишь: «Давай, расскажи! Я нисколечко не ревную».

– С иншой! – с чувством поделилась Ксюша. – Мы с ней познакомились, я даже домой её подвезла.

До Антона дошло не сразу.

– С гейшей? – на автомате пошутил он, и тут слова Ксюши впитались в мозг. – С инопланетянкой?

– Да, – кивнула она, наслаждаясь произведённым эффектом.

– Это не лучшая идея, – сказал он, после недолгих раздумий.

– Подвозить пришельцев домой?

– Ксюш, это не смешно. Ты многого не знаешь…

– Ну так вот, подружусь, узнаю получше.

– Это опасно, – Антон потянулся за пачкой сигарет, нащупал во внутреннем кармане куртки, одёрнул руку. – Я журналист и порой сталкиваюсь с таким, что самая желтушная пресса промолчит… Эти беспорядки по телевизору – обрезанная, обработанная сепией картинка.

– Ин ину рознь, – Ксюша обняла его за талию, прижалась. – Сичире и мухи не обидит. Растерянная, стеснительная.

– Сичире?

– Её так зовут.

– Ты с ней разговаривала?

– Ну так, поболтали немного. Ей на Земле очень нравится.

Они свернули с проспекта недалеко от того места, где один неизвестный пырнул «розочкой» уличного оратора, а другой «позаимствовал» со столика планшет Антона, пока тот прижимал к ране размокший платок. Хвала «облачному сервису» – он сумел восстановить все свои файлы.

– Встречаюсь с подругой инши, – сказал Антон. – Возможно, у меня даже возьмут интервью. Ксюш, ты всё равно осторожней… В редакции недавно фотографии видел – не по себе даже стало. В метро давка из-за пришельцев началась… девочка на рельсы упала… под поезд…

– Боже, – выдохнула Ксюша.

Он отругал себя за эти подробности. Портить настроение не хотелось.

– Но раз так случилось… с тобой и Сичире, тогда, может, ты её поспрашиваешь?

– Про что? – удивилась Ксения.

– Почему прилетели, про культуру, про родную планету.

– Пользуетесь мной, молодой человек? Я сразу заподозрила неладное. Значит, все эти игры только для того, чтобы получить эксклюзивный материал?!

– Игры? – возмутился Антон. – Значит, для тебя – это лишь игры?!

– Ты цепляешься к словам!

– Ты разбила моё сердце!

Когда закончился поцелуй, он спросил:

– А можешь дать мне её телефон?

– Ну вот опять. Хочешь бросить меня ради экзотики?

– Может, позвоню, если она будет не против. Ты спроси, когда увидитесь, хорошо? У меня статья намечается про инов.

– Сейчас все темы про инов, больше или меньше.

Он кивнул.

– И правда.

– Записывай, – Она нашла номер и повернула к нему экран.

– Позвоню, только когда разрешишь. И то, если очень прижмёт.

– Хорошо, я спрошу.

Антон забил номер в свой смартфон.

– Как мне повезло.

– Ты это о чём? – Она заглянула в его лицо. В глазах – вспышки сверхновых звёзд.

– Ты знаешь.

– Ну?

– С тобой.

– И мне.

– Что тебе?

– Ты знаешь!

– Ну?

Дверь открыл отец Ксюши.

Это стало неожиданностью. Как для Антона, так и для Ксюши, которая позвонила по привычке и уже доставала из сумочки ключи. Она заметно растерялась, покраснела, долго смотрела на Антона, словно ожидая совета…

– Привет, пап. Я думала, ты на работе.

– Извини, что обманул твои ожидания, – сказал отец, глядя на Антона.

Антон видел этого человека в новостях и программах, но вживую впервые. Мысли путались. Думать об отце Ксюши, как о главе Комитета по приёму и расселению инов, не получалось.

«Что ж, нервное ожидание знакомства и репетицию разговора я благополучно пропустил», – скорей почувствовал, чем подумал он. Вадим вот любил знакомиться с новыми людьми, а о поездках к родителям жены говорил, как о празднике, но Антон, будь его воля, избежал бы этой встречи, откладывал бы до последнего, слишком уж мешало стеснение.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Приветствую, – сказал отец Ксюши. Рукопожатие у него было сильное, толстовское, крепкое.

– Пап, это Антон, – опомнилась Ксюша. – А это мой папа, Александр Ионович.

– Очень приятно, – ещё раз кивнул Антон.

– Взаимно.

Ксюша с отцом жили в собственном доме. Это двухэтажное строение и возникшая неловкость давили на Антона.

– Проходите в дом, – пригласил Александр Ионович.

– Спасибо. Уже поздно, – зачастил Антон. – Я просто проводил Ксению.

– Если хотите, могу заварить для вас пуэр.

– Спасибо. В другой раз.

Он подумал о сигаретах, подумал о библейском пророке Ионе, «малом пророке», авторе книги пророка Ионы. По преданию Иона был отроком, которого воскресил пророк Илия после молитвы.

Ксюша коснулась его руки.

– Я сейчас вынесу книгу. Подожди секунду.

– Не торопись, мы пока побеседуем, – Александр Ионович ступил на крыльцо: в домашних штанах, светлом свитере и тапочках. Посмотрел в протекающее небо, осторожно постукивая о ладонь курительной трубкой.

– И всё-таки дождь.

– Да, – сказал Антон, чувствуя себя глупо.

– Давно вы с Ксенией встречаетесь? – спросил Александр Ионович. Он говорил мягко, но был напряжён.

«Допрос начался. И что в этом нравится Ваду?»

– Почти семь месяцев.

– А я, представьте, только недавно узнал. Моя дочь – кладезь тайн.

– Она ничего не говорила?

– Нет, сам догадался. – Он достал зажигалку, растянул трубку: – Вы курите?

– Пытаюсь бросить, – сказал Антон, чувствуя острую потребность в никотине.

Они помолчали.

– У вас всё серьёзно? – спросил отец Ксюши.

– Серьёзно, – ответил Антон, уверенный в точке приложения вопроса, но мирным протестом сместивший точку в другую плоскость: представил голые плечи Ксюши, два сердца, соединённые каскадом, наполненные единым ритмом. «Вы об этом спрашиваете, Александр Ионович? Да, у нас всё очень серьёзно и… жарко».

– Насколько? – цепко спросил Александр Ионович.

Антон хмыкнул и слепо посмотрел на увитую плющом стену. Вилле курил, густой дым вырывался у него изо рта спешными, юркими клубами, которые ветер уносил в сторону.

– Я хочу сделать её счастливой, – сказал Антон сухо. Он не был готов к таким откровениям, даже с Ксюшей, тем не менее почувствовал облегчение, радость некого таинства, словно узрел скрытый под треснувшей скорлупой свет.

– Да, да, – в голосе отца Ксюши появилась теплота. – Откровенно говоря, этот ответ лучший из возможных. Извините меня за этот расспрос.

– Что вы…

– Ксения говорила, вы пишете.

– Да. Для одной газеты…

– Это на… Ипподромской, дом 4. Белое здание?

– Да. Там.

– Знаю, – кивнул Александр Ионович. – Бываю там иногда.

Антон, растерянный от своего недавнего признания и вообще от беседы с «будущим тестем», понял, что подтвердил неправильный адрес. Дом «14» – не «4». Эта маленькая «ложь», спровоцированная волнением, добавила нервов, хотя и глупо, конечно, не проверял же его Александр Ионович?..

– Я, наверное, реже вас вижу двери редакции. Газета онлайновая, в офисе сидеть нет необходимости.

– Только сроки и эксклюзив?

– Скорей, только сроки. Свежие новости – это другие, я – отвлечённые размышления вслух. Аналитика, комментарии, мнения экспертов.

Александр Ионович поправил очки, глянул на дверь, словно торопя силой воли дочь. Видимо, и он не избежал чувства неловкости.

– Я читал вашу статью об ожиданиях первого контакта.

Антон улыбнулся уголками рта.

– Ксения показала?

– Нет. Только сейчас сопоставил фамилию автора и вашу.

– А у вас отличная память.

– Да, память отличная. И рад бы забыть что-то, знаете ли, но не получается.

– Критики растоптали статью, как вражеский флаг.

Александр Ионович неопределённо пожал плечами.

– Вы не расстраивайтесь, где яблоки, там и черви. Современных Зоилов пруд пруди, да только с древнегреческим ритором их роднит разве что словесный яд и злоба.

– Да уж… – сказал Антон, ничего не знающий про Зоила.

В доме зазвонил телефон. Александр Ионович резко повернулся, бриаровая трубка в его руке описала полукруг и врезалась в рукав антоновой куртки. Из чаши брызнул пепел. На штруксе остался тёмный след.

– Чёрт возьми! – Александр Ионович поспешно положил горячую трубку на крыльцо, стал стряхивать пепел с рукава. – Извините.

– Ничего страшного…

– Захочешь повторить – не повторишь. Пересушен табак.

Антон был в тайне рад этому инциденту. Чувство вины и сочувствие со стороны Александра Ионовича не повредит, а может и сгладит некоторые острые углы, сблизит, как микропрепятствие, пройденное вместе, забавная история на двоих.

Телефон умолк.

– Ерунда. Всё нормально, – весело сказал он. – Это всего лишь куртка. Дома отмою.

Александр Ионович выглядел растерянным. Портить одежду молодому человеку дочери явно не входило в его привычки.

– Если не удастся вывести, дайте знать.

В дверях появилась Ксюша.

– Пап, тебя к телефону. Как всегда очень срочно.

– Конечно… – Александр Ионович протянул Антону руку. – Рад был знакомству.

– Я тоже.

– В следующий раз не отказывайтесь от чая.

– Не откажусь, – улыбнулся Антон.

На веточках азалии блестела влага. Ксюша сияла.

– Смотрю, вы познакомились.

Он возвращался домой под дождём, который покропил-покропил на улицы и дома, да и перерос в ливень. Капли воды стекали по его лицу, выбивали из подсвеченных фонарями луж искры света. Мир был самодостаточен, свеж, красив; сумрак скрыл его изъяны, а вода омывала улицы – очередной обряд крещения на, возможно, лучшее завтра. Главное, не забыть о раскаянии, без которого любое омовение бессмысленно, только если это не омовение Всемирным потопом.

Много звёзд. Много приятной прохлады. Много огней. Много Её в сердце.

Хорошего много.