Читать книгу Предвечный трибунал: убийство Советского Союза - Алексей Кофанов - Страница 1

Ударил гонг. Гул его тяжко прокатился по залу, заставляя вибрировать мельчайшие частички души, наводя безотчетный ужас. Несколько секунд все дрожало, затем звук не истаял, а словно впитался в стены, скамьи, тела приглашенных. Напряжение возросло.

– Прошу встать, – повелел неизвестный голос.

Публика поднялась. Сурово-величественный Судья вышел откуда-то и сел в кресло. Сбоку примостился Секретарь.

– Объявляю заседание открытым, – бесстрастно начал Судья. – Разбирается дело беспрецедентное, озаглавленное истцом как «Убийство СССР». В юридической практике случай исключительный, ибо потерпевший, по мнению большинства, не являлся лицом одушевленным. Но поскольку создание прецедентов тоже входит в наши полномочия, то дело к предварительному рассмотрению принято. Истцом выступает писатель Алексей Кофанов. Что вы можете сказать по существу дела?

Тут я обнаружил себя на кафедре. Кажется, так это называют. Тумбочка с бортиками, вроде дубовая, и я стою. А вот как я тут очутился, без понятия…

Нет, я давно хотел выступить в подобном Трибунале, поделиться наболевшим за двадцать позорных лет, виновных покарать – а может, даже исправить приключившуюся с моей Отчизной беду. Но мечтать не вредно. Что зависит от меня, русского парня из толпы? Ну или дядьки русского – это как посмотреть… Кто меня услышит? Молчи в тряпочку и терпи.

И вдруг – вот. Трибунал, кафедра. Обвиняю… Что за бред?! Как я тут оказался, черт возьми?!

Ладно. Я здесь – значит, надо действовать.

– В 1991 г-году погибла великая Де-держава, – начал я, заикаясь по неистребимой детской привычке. Соберись! Сейчас говорить надо чисто, не мямли! – Я прожил в Советском Союзе двадцать лет и успел его разглядеть. Большинство людей жило тогда не ради материальных благ, мы не были жадными. Мы верили в царство всеобщей справедливости – и приближали его по мере сил. У нас была прекрасная литература, живопись, кинематограф; наука наша если и отставала от американской, то лишь чуть-чуть. Да и многие ученые в США переехали от нас же!

Нас бесплатно лечили и учили – на высшем мировом уровне. Мы были уверены в завтрашнем дне. А наша мощь сдерживала агрессивную Америку, не давала развернуться – и за сорок лет ей удалось напасть лишь на Вьетнам. Наша страна гарантировала мир всем народам.

А потом ее убили. В 91-м она не сама распалась, ее развалили враги. Внутренние проблемы имелись, конечно, – но их можно было исправить, сохранить Державе жизнь. Лишь предательство наших вождей позволило врагу погубить СССР. Это преступление, предумышленное убийство.

Я вошел в роль обвинителей, виденных на экране. Даже фразы стал строить по-иному, и заикание пропало. Так всегда бывает, когда ты в образе.

– Вы обвиняете кого-то конкретно? – спросил Судья.

– Думаю, убийца – тот, кто возглавлял страну. Вроде это логично…

– Назовите имя ответчика.

– М… Михаил Горбачев, – выдавил я из себя. Не ждал такого поворота. Получилось, что я стукач… Внушая себе, что донос все равно безвреден, я добавил: – Только кто ж призовет его к ответу?

– Будьте любезны, распорядитесь, – велел Судья Секретарю.

Тот скользнул в черную дверь, скоро вернулся. Сердце во мне стукнуло и повисло… Но за этим ничего не последовало. Тишина затянулась, публика начала скучать и шептаться. Ноги гудели, я осторожно переминался за кафедрой и недоумевал: что значит эта нелепая пауза? Может, хотят, чтоб я отказался от своих слов и отпустил всех на покой?

Судья, казалось, дремал.

А я успел немного оглядеться. Зал огромный, стрельчатые проемы с витражами, снаружи тьма. Ночь? Или… Не будем об этом. Лучше не думать.

Пространство гулкое, кто-то кашлянул – и эхо ушло в вышину. Церковь? Вроде Нотр-Дама? Похоже: ряды скамеек, колонны-ребра, тишина благоговейная. Но почему вместо алтаря кресло Судьи? Где я?!

В противоположном от нас конце зала отворилась внушительная дверь – целый портал! – за ней мелькнули невнятные светлые вихри. Вошел некто, неразличимый в полумраке. Звук шагов выдавал обрюзгшую старость.

Он шел, постепенно выявляясь из сумрачной тени, а я боялся его узнать.

Он остановился невдалеке. Выражение его глаз под очками осталось непроницаемым, но я чувствовал, каким усилием воли он скрывает желание оглядеться. Тоже не понимает, как его сюда занесло! Действительно стар и толст, на покатом челе темнеет пятно в виде затонувшего континента.

Судья произнес лишенным эмоций голосом:

– Этот человек обвиняет вас в убийстве. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Толстяк мельком глянул на меня и бросил презрительно:

– Это вообще кто?

Подрастерялся от стресса и ляпнул то, что плясало на языке.

– Гражданин страны, которую вы убили, – ответил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Очень паскудно я себя чувствовал – но пришлось идти до конца.

Генсек еле заметно повел плечом:

– Не понимаю, о чем он говорит.

Прозвучало это искренне. Нет, совсем искренне! Зал облегченно вздохнул. А я поразился: неужто верит в свою невиновность?! Или за годы самооправданий отрепетировал интонацию? Или… Вдруг я ошибся и оклеветал почтенного старца?!

Кольнуло, и в душу начал сочиться страх. Руки задрожали. Я прикрыл глаза и постарался себя не выдать.

Нет, я не боялся расплаты за клевету. Если я гад – отвечу! Пусть обвинят и арестуют, это снимет тревогу с души.

Не кары я испугался, а укора собственной совести.

– Предъявляли ли вам подобное обвинение раньше? – уточнил Судья для порядка, готовясь закрыть дело.

– Периодически подобные инсинуации случались, – овладев собой, ответил Горбачев в своей привычной манере. – Но они, я вам скажу, полностью безосновательны.

– Иными словами, вы отрицаете обвинение в убийстве?

– Безусловно. Хосударство распалось уследствие объективных исторических обстоятельств, у результате накопиушихся внутренних противоречий.

С детства помню его произношение: половина букв «г» звучит мягко, по-украински, а вместо многих «в» – «у». Южанин…

Генсек продолжил:

– Процесс пошел, и он был неизбежен. Моей задачей было минимизировать негативные последствия происходящего естественного распада, и я считаю, что исполнил эту миссию почти безупречно.

Кто-то робко хлопнул, его поддержали, и через секунду зал взорвался овацией.

Старец был так убедителен, что я чуть не заплакал от ощущения собственной мерзости. Как смел я покуситься на этого достойного человека! Жизнь кончена… Руки невольно прицелились хлопать в такт толпе – и вдруг меня словно толкнули. Я вспомнил. Быстро вынул блокнот и нашарил нужную страницу.

– Позвольте… – сказал я, когда овация стихла. – Вот я тут записал… Михаил… Сергеевич, в марте 1992-го в Мюнхене вы публично сказали: «Мои действия отражали рассчитанный план. Задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул»[1].

Зал провалился в тишину. Каждое мое дальнейшее слово звенело, как колокол в безветренном небе.

– А в ноябре 2009-го, – продолжал я, читая в блокноте, – репортер агентства Euronews спросил вас: «СССР развалился. Почему не удался ваш проект?» Вы ответили: «Я не согласен с вашим выводом, что проект не удался. Он настолько удался, что никто не способен вернуть страну назад. Так что перестройка победила»[2]. Дважды с интервалом в 17 лет вы сказали одно и то же. Простите, господин Судья, но если это не признание заранее спланированного умысла по убийству, то что это?

Я смолк, и стало совсем тихо. Лысина с отметиной заблестела, бывший президент вытер ее платком.

– Так ли это, господин Горбачев? – переспросил Судья. – Прошу вас говорить только правду: ведь факты нетрудно проверить… Произносили ли вы приписанные вам истцом слова?

– Произносил, – признался генсек после некоторой паузы. Голос его слегка дрогнул.

– Что ж. – Судья встал.

Публика невольно поднялась тоже, безо всяких понуканий.

– Я усматриваю в деле признаки состава преступления. Дело принимается в производство. Трибунал назначит Прокурора и Адвоката для подробного изучения обстоятельств. Первое слушание состоится завтра.