Читать книгу Предвечный трибунал: убийство Советского Союза - Алексей Кофанов - Страница 12

Недавно в одном из студенческих общежитии нашей «Техноложки» проходила встреча с Героем Советского Союза полковником В. Ф. Молозевым. Среди прочих ему был задан и вопрос о политических репрессиях в армии. Ветеран ответил, что с репрессиями не сталкивался… Некоторые были разочарованы.

Словотолчение о «терроризме», «политическом раболепии народа», «бескрылом социальном прозябании», «духовном рабстве», «всеобщем страхе», «засильем хамов у власти»… Не приходится удивляться, что у части студентов усиливаются нигилистические настроения. Что могут дать молодежи, кроме дезориентации, откровения «о контрреволюции в СССР на рубеже 30-х годов»[79], о «вине» Сталина за приход к власти в Германии фашизма и Гитлера?

С именем И. В. Сталина связана вся одержимость критических атак. В формулу «культа личности» насильственно втискиваются индустриализация, коллективизация, культурная революция, которые вывели нашу страну в разряд великих мировых держав. Все это ставится под сомнение. Дело дошло до того, что от «сталинистов» стали настойчиво требовать «покаяния»… Взахлеб расхваливаются романы и фильмы, где линчуется эпоха бури и натиска, подаваемая как «трагедия народов».

Слов нет, время то было суровым. Но скромность еще не стыдилась самой себя, потенциальные советские миллионеры еще опасались проклевываться в тиши заштатных контор и торговых баз. Мы готовили молодежь не к тонкостям потребления заработанных родителями благ, а к Труду и Обороне, не сокрушая духовный мир молодых чуждыми шедеврами из-за «бугра» и доморощенными поделками масскультуры.

Атаки на тогдашних лидеров нашей страны имеют социальную подпочву. Наряду с профессиональными антикоммунистами, избравшими якобы демократический лозунг «антисталинизма», живы потомки свергнутых Октябрьской революцией классов, которые не смогли забыть материальные и социальные утраты своих предков. Сюда же следует отнести духовных наследников Дана и Мартова, Троцкого или Ягоды, обиженных социализмом потомков нэпманов, басмачей и кулаков.

Недавно одна студентка озадачила меня откровением, что-де классовая борьба – устаревшее понятие. Ладно бы такое утверждала одна она. Яростный спор, например, вызвало недавнее утверждение уважаемого академика о том, что-де нынешние отношения государств двух различных социально-экономических систем лишены классового содержания. Академик не счел нужным объяснить, почему он несколько десятилетий писал о противоположном – что ж, взгляды, бывает, меняются. Однако долг ведущего философа все же повелевает ему объяснить: что, разве сегодня международный рабочий класс уже не противостоит мировому капиталу[80]?

В центре многих нынешних дискуссий стоит вопрос – какой слой общества является руководящей силой перестройки? Об этом говорилось и в интервью писателя А. Проханова газете «Ленинградский рабочий». Проханов исходит из того, что нынешнее общественное сознание характеризуется наличием двух идеологических потоков, или, как он говорит, «альтернативных башен», которые с разных направлений пытаются преодолеть в нашей стране «построенный в боях социализм». Преувеличивая остроту противоборства между этими «башнями», писатель тем не менее справедливо подчеркивает, что «сходятся они лишь в избиении социалистических ценностей». Но обе, как уверяют их идеологи, стоят «за перестройку»[81].

Первый поток претендует на модель леволиберального интеллигентского социализма, якобы выразителя «чистого» от классовых наслоений гуманизма. Его сторонники противопоставляют пролетарскому коллективизму «самоценность личности». Утверждают, что мы, дескать, построили не тот социализм. Миллионы людей на нашей планете гибнут от голода, эпидемий и военных авантюр империализма, а они требуют разработки «кодекса защиты прав животных»[82], наделяют сверхъестественным разумом природу и утверждают, что интеллигентность – не социальное, а биологическое качество, генетически передаваемое от родителей к детям. Объясните мне, что все это значит?

Именно сторонники «леволиберального социализма» фальсифицируют историю. Они внушают нам, что в прошлом страны реальны лишь преступления и ошибки, замалчивая при этом величайшие достижения. Кому и зачем нужно, чтобы каждый руководитель Советского правительства после оставления поста был скомпрометирован? Откуда взялась страсть к расточительству авторитета руководителей первой в мире страны социализма?

Другая особенность «леволибералов» – некий «интернационализм». Когда после революции к Троцкому «как к еврею» пришла делегация купцов и фабрикантов с жалобами на притеснения красногвардейцев, тот заявил, что он «не еврей, а интернационалист», чем весьма озадачил просителей[83].

Понятие «национального» у Троцкого означало некую неполноценность в сравнении с «интернациональным». И потому он подчеркивал «национальную традицию» Октября, писал о «национальном в Ленине», утверждал, что русский народ «никакого культурного наследства не получил», и т. п. Мы как-то стесняемся говорить, что именно русский пролетариат, который троцкисты третировали как «отсталый и некультурный», совершил три русские революции[84], что в авангарде битв человечества с фашизмом шли славянские народы.

Сказанное не умаляет вклада других наций. Это лишь обеспечивает полноту исторической правды… И еще я убеждена: из умаления значимости исторического сознания проистекает пацифистское размывание оборонного и патриотического сознания, а также стремление малейшие проявления национальной гордости великороссов записывать в графу великодержавного шовинизма[85].

Если «неолибералы» ориентируются на Запад, то другая «альтернативная башня» – «охранители и традиционалисты» – стремятся «преодолеть социализм за счет движения вспять», возвратиться к общественным формам досоциалистической России. По их мнению, сто лет назад произошла утрата нравственных ценностей, накопленных в туманной мгле столетий крестьянской общиной.

«Традиционалисты» имеют несомненные заслуги в разоблачении коррупции, в решении экологических проблем, в борьбе против алкоголизма, в защите исторических памятников, в противоборстве с засильем масскультуры, которую справедливо оценивают как психоз потребительства. Вместе с тем в их взглядах имеет место непонимание исторического значения Октября, оценка коллективизации как «страшного произвола по отношению к крестьянству»[86], некритические воззрения на религиозно-мистическую русскую философию, нежелание видеть послереволюционное расслоение крестьянства.

Например, выпячиваются «деревенские» комиссары, которые «стреляли в спину середняков». В огромной стране были, конечно, всякие комиссары. Но основной фарватер нашей жизни определяли те комиссары, в которых стреляли. Им вырезали звезды на спинах, сжигали живьем. Расплачиваться «атакующему классу» приходилось не только жизнями комиссаров, чекистов, деревенских большевиков, комбедовцев, «двадцатитысячников», но и первых трактористов, селькоров, девчонок-учительниц, сельских комсомольцев, жизнями десятков тысяч других безвестных борцов за социализм.

Вопрос об идеологии принял весьма острую форму. Авторы конъюнктурных поделок размывают критерии научной идеологии, манипулируя гласностью, насаждают внесоциалистический плюрализм. Особенно болезненно это отражается на молодежи.

М. С. Горбачев говорил на февральском пленуме ЦК КПСС: «Мы должны и в духовной сфере действовать, руководствуясь марксистско-ленинскими принципами. Принципами, товарищи, мы не должны поступаться». На этом стоим и будем стоять. Принципы не подарены нам, а выстраданы нами на крутых поворотах истории Отечества.

* * *

Горбачев усмехнулся:

– Я же говорю, что выражал волю партии, а тут частное мнение какой-то бабы! Главное, мной закончила ни с того ни с сего… Что вы надеетесь доказать?

Уверенности в его голосе не звучало, поскольку до сего момента мне удавалось доказать каждое свое утверждение. В этот раз удалось так:

– Тут вовсе не «мнение бабы». Появилось оно в крупнейшей газете, на целую полосу, без примечания, что «материал публикуется в порядке обсуждения». Такие вещи делались только согласованно с Центром. Есть серьезные основания утверждать, что статью курировал лично Егор Лигачев, крупнейший партийный чиновник[87].

– И что это значит, по-вашему?

– Это значит, что даже верхушка партии далеко не вся стремилась убить социализм – не говоря уж о рядовых членах. Многие видели, к какому ужасу ведет ваша деятельность, и пытались ее остановить.

– Возможна и другая версия. – Прокурор сделала паузу для нарастания интереса. – Версия, что Лигачев действовал по указанию Горбачева. То есть статья инспирирована лично генсеком.

Я изумился:

– Зачем?!

– Чтоб ускорить развал.

– Но как? – спросил теперь уже Судья.

Прокурор объяснила:

– Возможно, так: на Сталина яростно гадили уже год, многие в клевету поверили. И появление сталинистской статьи испугало поверивших: ну как вернется «кошмар репрессий» и «тотальное подавление»? В реальности их никогда не было, но миф о них уже укоренился – для испуга достаточно. Горбачев терял доверие народа, но тут за ним снова охотно пошли, чтоб избежать «возврата ужасов сталинизма».

– Как это не было репрессий?!! Вы хоть Солженицына читали?! – завопил кто-то предельно возмущенный.

Прокурор улыбнулась:

– На это пусть истец ответит, он знает.

Я встал:

– Кто же в России Солженицына не читал? Нам его вкручивали, как Библию… Вот только писал он сказочки. Выдумывая «ГУЛАГ», доступа к архивам не мог иметь в принципе; а его личный лагерный опыт ко всем этим ужасам и близко не лежал. Его не били, не пытали, он отирался по шарашкам, и ему даже в лагере рак вылечили…

– Истец написал о сталинском периоде книгу, приведя массу документов и проверенных фактов, – напомнила Прокурор.

Я согласился:

– Верно. Но приводить оттуда данные сейчас вряд ли уместно: мы обсуждаем совсем другое. Так что желающие могут ознакомиться с книгой[88] сами… Давайте вернемся к теме. Вообще любопытно. Ведь, если не ошибаюсь, в момент выхода статьи Нины Андреевой генсека не было в стране?

– Не ошибаетесь, – поведал знающий все Секретарь. – Именно в то утро Михаил Горбачев улетел в Югославию.

– Интересно… Будто алиби себе создавал… – Я задумался ненадолго. – Послушайте, а ведь этим приемом он пользовался не раз: исчезал во время какого-то поворотного события! Тут он отчасти схож с Николаем Вторым. Тот тоже сливался из столицы накануне важнейших дат: девятого января, Февральского переворота…

– Ну вот, уже с царем меня сравнил, – ухмыльнулся Горбачев, плохо скрывая гордость.

Я согласился:

– Да, сходство приблизительное. Николай-то в алиби не нуждался, хотел лишь ответственности избежать… У вас, похоже, случай другой. Впрочем, опять мы заблудились. Мы говорили об империи зла. Сейчас я приведу один списочек, а вы сами решайте, к какой стране уместно применять это название.