Читать книгу Фатум - Алексей Крупенков - Страница 7

– Вы обижены на мужа?

– Не знаю. Я обижена, но на кого?! Или что?! Или на ситуацию. Как это объяснить?! – Она задумалась, запрокинула назад неестественно голову и закатила глаза.

– Обижены на жизнь и всех вокруг?

– Да, скорее всего так. Сейчас уже не очень сильно, столько времени прошло! – Раиса говорила в потолок.

– Сколько времени прошло, как вы считаете?

– Я думаю, лет двадцать пять. Я здесь уже целую вечность.

– Сколько вам сейчас лет? Как по-вашему?

– Мне? Пятьдесят? Шестьдесят? Я живу в нескольких реальностях, как ты думаешь, папа, я помню, кто я и сколько мне лет? Сейчас я взбалмошная бабка, а завтра я плачущий ребёнок. – она никак не могла определиться, как называть собеседника, голос был родным и далёким, «своим» и чужим. Она прыгала с «вы» на «ты» и обратно.

– Посмотрите в зеркало на стене.

Она повернулась и увидела большое зеркало. Здесь нельзя было держать зеркал. Она не помнила, где это – здесь, почему нельзя, но точно помнила это жёсткое правило. Пластиковая посуда, пластиковые кружки, пластиковые приборы, пластиковая жизнь.

В зеркале отражалась молодая опрятная женщина. Миловидное лицо, небольшие синяки под глазами выдавали усталость. Длинные чёрные волосы струились по плечам. Пухлые вишнёвые губы и необычайно яркие зелёные глаза. Ей показалось странным несоответствие чёрных волос и зелёных глаз.

– Продолжайте, – сказал её собеседник из света. Странно, но свет никуда не двигался. Если бы это было солнце, то оно давно бы ушло и она смогла видеть человека, который с ней говорил. Этот голос был так похож на голос отца. Но она уже стала сомневаться. Может, конечно, и не отца, но очень родной голос, близкий.

– Сначала я очень сильно обижалась и не могла понять: как такое могло случиться в один момент и как теперь жить с этим всем?! В один миг всё рухнуло. Знаете, вот живёте вы жизнью. Всё уже устаканилось и стоит по своим местам. Не то чтобы мы жили стабильно и без проблем. Нет. Просто ты живёшь, и у тебя есть муж, ребёнок. Это как часть тебя уже. И ты не мыслишь критериями «я» или «мне». А мыслишь «мы». Ты уже даже не помнишь, как это оно – жить одному. Кажется, что всё это было всегда. И вот на этом месте стоит муж, здесь ребёнок, и так было всегда. И будет всегда. Но кто-то берёт и рвёт всё это. И это просто исчезает. Мне казалось тогда, что лучше бы это была я. Лучше бы в окно вышла я. Так всегда проще.

– Вы говорили, что у вас не было мыслей о самоубийстве, а сейчас говорите обратное!

– Ну, это было не по-настоящему. Как говорят дети, это было понарошку.

– Не бывает смерти понарошку.

– Бывает. Смерть вся понарошку. Когда-нибудь я встречу своего мальчика. – Взгляд её резко помутнел. – Камень нужен всем, для того чтобы жить. Источник несёт во́ды, и камни идут за ним, в игру.

– Что с вами?

– Но эта игра не заканчивается. Игра переходит в рельсы, и начинается голубой рассвет. Иллюзия, и взгляд со стороны тонет в облаках. Смерть – это всего лишь переход. – Взгляд снова обретал осмысленность. – Я верю, что увижу сына, когда умру. Иначе это всё не имеет смысла.

– Вы верите в загробный мир?

– И да и нет! Я верю, что всё, что со мной произошло, всё… не просто так, и я действительно вижу…

– Вы хотите сказать, что вы не больны и просто видите другую реальность?

– Я хочу сказать, что я другая. И вы другие. Мы просто разные. Ваше общество не хочет принять меня.

– Я понимаю. Но судя по списку ваших недугов…

– Вы хотите дослушать до конца? Или намерены мне рассказывать про меня сами? – резко сказала она, вспыхнув яростью, возникшей невесть откуда. Она пробежала по спине холодными мурашками от головы вниз, потом бросилась в руки и спряталась в зажатых кулаках. Ярость пустила кровь из ладони в том месте, где впились ноги.

– Да! Да-а-а! Давай! Вот за что я тебя люблю! За эту чистую и неподдельную ярость! Давай, расскажи ему всё! Как тебя унижали, как тебя били. Про то, как издевались в больнице, как ты ела эту баланду, которую санитары смешивали для тебя, как свинье. Про соседей по коммуналке, про этих уродов, которые ненавидели тебя только лишь за то, что ты есть и ты не такая, как эти животные! Люди, в сущности, скот! Люди – пищеводы! Люди – унитазы! Расскажи ему всё, и он не поверит тебе. Как сотни людей, окружавших тебя, не верили! Они ведь не верят ни единому твоему слову! А ты бесишься на меня! А я и есть твоё спасение, тебе стоит лишь взять и послушать меня хоть раз. Я желаю тебе блага. Ведь ты моя сучка!

– Замолчи! – крикнула Раиса.

Теперь собеседников добавилось. Голоса в её голове до этого момента молчали. Сейчас же снова появились. Целый рой жужжал в голове.

– Что с вами? – спросил собеседник из света.

– Ничего! Это не ваше дело!

– Хорошо. Продолжите рассказ или сделаем перерыв?

– Да. Продолжим. На чём я остановилась?

– Муж оставил вас.

– Да, он бросил её, как последнюю сучку! И пришёл я! Скажи ему, что я пришёл. И трахал тебя, как умалишённый! Этот козёл даже не знал, что так можно. – Голос, казалось, витает вокруг по комнате, но он кружил у неё в голове.

– Да. Он бросил меня, и я стала жить дальше. Когда я вышла с Пряжки, то вернулась в коммунальную квартиру в центре Петербурга. Соседи восприняли мой приезд как какой-то катаклизм. Я никогда не делала им ничего плохого, но их ребёнок…

– Этот маленький, гневливый бесёнок вырос в скотского подростка. Её надо было толкнуть с лестницы, пока она была маленькой, – шептал голос в голове.

– Она всё время подкладывала мне под дверь собачье дерьмо, плевала на улице в спину. Она вела себя как пацан. Когда я была в очередной раз в больнице…

– На Пряжке?

– Нет, в этот раз я почему-то оказалась в больнице на проспекте, там ещё эти жуткие колокола… Я там была с месяц. Это самая страшная больница, в которой я была. Там из нас делали овощи. Просто обкалывали до потери пульса, чтобы мы не мешали жить персоналу. Когда я вернулась домой, вся моя комната была измазана человеческим дерьмом. На стенах там и тут было написано «психичка». В некоторых местах обои были сожжены. А вещи и диван измазаны какой-то краской. Валялся какой-то мусор, обрезки газет. Может, конечно, это моё… Я иногда таскала с мусорки. Но это были хорошие вещи, странно, что люди их выкидывают. Бессмысленно было что-то говорить соседям или жаловаться. Они и так меня на дух не переносили. Жалобы привели бы только к ещё большей злобе. А я так устала от этой злости. Их ненависть плескалась через край. Она наполняла мой сосуд души, и я… Ненависти было слишком много, намного больше, чем моя душа могла вместить… И я стала ходить в пещеру, к костру. Потом наверх к жуку и говорила с треугольным глазом. Там жил белый медведь, и я много читала. Потом плясала. После чего я молча пошла к звёздам, к северному сиянию. Там были деревянные звёзды панка.

– Раиса, вы опять исчезаете.

– Да. Простите, я не контролирую это. Мне отменили лекарства? Я чувствую, что эмоции прыгают. Это, наверное, одно из проявлений…

– Я знаю, что это. Продолжайте. И я просил вас акцентироваться на чувствах. Что вы чувствовали в момент общения с соседями, чуть конкретнее?

– Мои отношения с людьми стали очень странными. Я всегда… или это было не всегда. Я не могу вспомнить. Я старалась не обременять их своим присутствием или обществом. Но мне хотелось убить их?

– Вы избегали их и хотели убить?

– Да. – Она стала говорить очень быстро и радостно. – Вы знаете, я любила людей, но общение с ними приводило меня в…

– Во что могло тебя приводить общение с людьми? Их надо было избегать! Или порвать! Эти твари только и делали, что гнобили тебя, сучка ты недотраханная! – Голос вновь появился из темноты сознания и резко ускользнул обратно.

– …Приводило меня в какой-то экстаз или возбуждение. Я их ненавидела и любила. – Раиса говорила сквозь улыбку и смех. – Но они боялись этого. Я не помню, чтобы как-то проявляла свои чувства к ним, но соседская девочка перестала проявлять ненависть, я это чувствовала, но она стала шарахаться от меня по углам. Она стала бояться меня. Я не припомню, с какого момента.

– С того момента, как ты зажала её в углу и пыталась поцеловать её в губы! – смеялся в голове её же собственный голос, переходящий в хриплый стон.

– Я…

– Раиса, вас мучают голоса? Вы опять их слышите?

– Да, я не могу говорить. Они меня сбивают. Я… я, кажется, пыталась её обнять. Показать, что я не причиню ей зла. Показать как-то своё доброе отношение к ней. Или что-то в этом роде.

– Вам неловко об этом говорить?

– Ха-ха-ха! Неловко? – кричал женский голос. – Да посмотрите на неё, щёки раскраснелись, у этой тёлки сейчас течка начнётся! Ха-ха-ха!

Раиса кулаками закрыла уши, забормотала какую-то неведомую мантру и замотала головой. Собеседник понял, что лучше пока не беспокоить её. Через минуту она опустила руки и с лёгкой улыбкой продолжила:

– Мне неловко это говорить, но эти голоса сопровождаются странным возбуждением. Сексуальным возбуждением… Я хочу всех и вся. Но я бы никогда не причинила вреда ребёнку.

– Да какой вред? Это был не ребёнок! Ей уже стукнуло восемнадцать! – Голос в голове изменился, это была уже не молодая женщина, а старик.

– Я боролась как могла с этими голосами, врачи говорили, что это нормально. Всегда бывают обострения, особенно в переходные времена года. И когда это происходит, то надо лишь приехать в стационар. Я не могла. Я никогда не могла доехать до больницы сама. Голоса угрожали мне и кричали так, что я не могла сосредоточиться. А ещё они научились… – здесь она начала растягивать слова, как на старой зажёванной плёнке, – они… хо-те-ли ме-ня убить. О-дин ра-аааз дааа-же поколотиииили ме-ня! С ними всегда было страшно. – Она то быстро тараторила, то тянула слова. – И да, соседская девочка была уже не девочка. Она была достаточно взрослым ребёнком. Подростком. Однажды она стучала мне в стену без конца. Знаете, такой мерный и продолжительный стук. Тук-тук-тук… Он капал мне прямо в мозг. Тук-тук-тук… Я сидела на диване и в такт этому звуку раскачивалась. Я боялась такого состояния. Он одновременно и за-во-ра-жи-вал меняяяяя и-и-и убивал. Я резко выскочила в коридор, там стояла она. Всем своим гадким видом показывала: «только попробуй меня тронуть!» Я сделала шаг вперёд, и этот… её отчим. Он выскочил из-за угла. Больной ублюдок. Стал бить меня и кричать. Он был безумцем. По вечерам пил коньяк, музыка грохотала на всю квартиру. Меня трясло от неё. Какие-то бесы орали из этих колонок, и эти ужасные скрипы гитар… Он бил меня под ритм этой треклятой музыки, пока у меня что-то не хрустнуло. Может, он испугался, а может… Кит пел в синем океане, по глади зеркал отражался стон в небо… Кит над этим всем… Он плавает выше панка.

– Что вы почувствовали?

– Я не могу сказать. Я всегда чувствовала страх и несправедливость по отношению к себе. Меня все покинули. Дед, отец, мать, братья, муж и сын… Остались только голоса. Голоса мне шептали, что я должна им что-то сделать, но я не могла. Я не хотела. Они ведь люди.

– Вы противоречите себе. То вы хотите убежать от них, то убить. Сейчас же утверждаете, что не хотели навредить им.

– Я не знаю, как объяснить это состояние, этот клубок из чувств сидит здесь. – Она дотронулась до низа живота. – Они люди, пусть и больные.

– Вас они за человека не считали! Скорее, вы для них больная.

– Это ничего страшного. Это их дело, не моё. Хотя… вы знаете, я странный человек. Иногда впадаю в детство, а дети жестокие. Они не знают боли, и у них обострённое чувство справедливости, поэтому они так легко причиняют боль окружающим. А иногда я абсолютно равнодушна к чужим жестоким мыслям и отвратительному обращению с собой!

– Смирение?

– Никакого смирения у тебя нет! Скажи этому тупице! Тебя просто уже так умотали… Но ты это заслужила. Ты же призналась, что убила меня, сучка!!! – Голос опять выплыл наружу, это был дядя Юра. Но голос менялся и переливался интонациями. Было ощущение, что он говорит из-под воды. Приглушённый бурлящий стон. Когда-то давно Раиса в экспедиции слышала, как общаются киты. Этот звук был похож на стон умирающего. Бесконечность голубой долины, вода как зеркало. Тишина. И это стон. – Говори ему, что ты молчишь?! Он должен знать! Или воткни ему ручку в глаз. У Сальвадора есть картина, где всё плывёт, часы тают, течение времени. Так и его глаза. Пусть стекают на пол, он увидит вечность раньше времени и сразу тебя поймёт.

– Раиса, всё хорошо?

– Да, всё нормально. Дядя Юра опять появился, – засмеялась она. – Он с-но-ва-з-дееесь!

– Что он хочет?

– Хочет, чтобы я убила вас. И открыла тебе вечность. Но я этого не хочу. Пока не хочу… – Она закатила глаза и прошипела что-то себе под нос. Её руки тряслись, и она пыталась их успокоить, но получалось плохо.

Прошло несколько минут, прежде чем она успокоилась. Собеседник молчал, голоса тоже притихли.

Раиса продолжила свой рассказ:

– На чём мы остановились?

– Он вас избил.

– Да, после того как он побил меня… – Она вздохнула и пробежала глазами по оси. – Девчонка подбежала, плюнула мне в лицо и ударила тяжёлым ботинком в пах. Знаете, одно время была такая мода на большие, тяжёлые ботинки. Я не помнила как, но я доползла до своей комнаты. Всё тело болееееееело. В-н-у-т-р-и былаааа кааааша из страха и ненависти. Я теперь безвылазно сидела в клетке. И она захлопнулась. Я не могла открыть её.

– Всё та же клетка, которая образовалась после похорон сына?

– Да! Сначала она была воображаемая, потом её прутья стали твёрдыми как кость.

– Зачем она вам? Как думаете, вы сами её создали или она появилась сама?