Читать книгу Царство и священство - Алексей Михайлович Величко - Страница 13

Не менее серьезен вопрос и о формах участия Церкви в политике. Сразу же отметим, что эта проблема в значительной степени обусловлена многими практическими явлениями, не последнее место среди которых занимает характер взаимоотношений между Церковью и государством. Очевидно, наиболее естественными являются формы, предусматривающие возможность непосредственного участия Церкви в управлении государством, т. е. в политике.

Если государство признает своей главной целью духовное возрождение человека, его гармоничное развитие и минимизацию различий между церковной и социальной жизнью (а таковые по причине разнородности обоих союзов – Церкви и государства – всегда присутствуют), то никакие принципиальные противоречия здесь не могут иметь места. В идеале такая симфония властей вообще не должна знать исключений ни по сферам деятельности Церкви, ни по формам Ее участия в народной жизни. Христианство занимает место государственной религии, идеологии, и государство признает себя связанным Церковным Учением и Священным Преданием. Церковь в лице христианского народа и священства входит в органы управления государством, а социальные отношения регулируются не только писаным государственным законом, но и церковным правом.

Надо сказать, что истории такие периоды содружества верховной христианской власти и Церкви известны. Например, не только деятельность земских соборов Московской Руси проистекала при горячей поддержке этого начинания со стороны Церкви, но в их составах всегда присутствовали Ее представители (и священство, и миряне).

В частности, для участия в Земском соборе 1566 г., когда решался вопрос о возможности заключения мира с Литвой, в число 374 членов были приглашены 32 лица духовного звания: архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, старцы[89].

Но еще более показателен, пожалуй, Земский собор 1598 г., созванный (обратим внимание на этот факт!) святителем Иовом (1589–1605), Патриархом Московским и Всея Руси, для избрания царем Бориса Годунова (1598–1605). Из 457 человек, приглашенных на собор, было 83 клирика: сам патриарх Иов (председатель Собора), 4 митрополита, 6 архиепископов, 3 епископа, 22 архимандрита, 24 игумена, 23 монастырских старца[90].

Любителям интерпретировать исторические события и порассуждать о попытках «узурпации власти Церковью» зададим вполне обоснованный вопрос: а что стало бы с Русью, если бы святитель Иов посчитал себя свободным от государственных нужд, отдал этот вопрос на откуп политической борьбе, личным амбициям и мелким страстям? Не скрутила бы страну в бараний рог политическая вольница Семибоярщины, как это произошло несколько позже?

Как видно, русские государи того времени (за редким исключением и в исключительных случаях, когда политическая интрига и наговоры против патриархов брали верх) не думали о конкуренции со стороны Церкви, не обнаруживали в Ее деятельности следов папоцезаризма, не боялись решать совместно с Ней самые сложные вопросы.

Не раз и не два в нашей истории Священное Учение и решения церковных соборов (церковное право) стояли рядом с государственным законом, а зачастую – опережали и в течение как минимум тысячелетия составляли его живую, нравственную основу. В Древней Руси наряду с княжескими уставами и грамотами самое широкое распространение получили номоканоны – сборники права, содержащие в себе как церковные канонические правила, так и законы светской власти. В результате рецепции византийского права в России получилось русское право, вобравшее в себя как чистоту христианских догматов, так и особенности нашего национального быта[91].

По-видимому, необходимость дополнительного принятия властью самостоятельных законодательных актов по многим вопросам народного быта в то время отсутствовала. Даже светские суды, а не только церковные, старались применять в своей практике номоканоны. Временами юрисдикция Церкви была столь широка, что многие споры гражданского характера и некоторые уголовные преступления подлежали Ее суду: наследственные, брачные дела, правонарушения против веры, нравственности и т. д.

Историки справедливо отмечают, что влияние Церкви на становление русского общества и государственности было чрезвычайно велико, а применение христианских начал в юридической практике привело к тому, что многие социальные вопросы непосредственно регулировались исключительно нормами церковных правил[92].

В свою очередь очень часто и верховная власть напрямую регулировала вопросы церковной жизни. Например, Устав Святого Великого и равноапостольского князя Владимира (IX в.) содержит вопросы церковного суда, церковных имений, устанавливает и детально регулирует порядок осуществления Церковью надзора за торговыми мерами и весами. Не случайно даже современник императора Петра I Великого (1682–1725) Московский патриарх Адриан (1690–1700) ссылался на Устав Святого Владимира как на один из основных законов Русской Церкви[93].

Другой характерный пример. В 1551 г. Поместный собор принимает «Стоглав» – сборник законодательных актов по вопросам, непосредственно относящимся к Церкви. Многое, открываемое нам по содержанию этого замечательного документа, заслуживает особого внимания. В частности, знаменателен тот факт, что данный акт является государственным законом. Вместе с тем он регулировал вопросы не только богословские и чисто церковные (обряд, организация Церкви), но и гражданско-правовые и публичные: благотворительная деятельность, порядок наследования имущества умерших священников их вдовами, организация училищ для детей и т. д.[94]

Примечательно также, что ряд положений «Стоглава» были инициированы самим государем Иоанном Васильевичем, хотя и касались вопросов вероисповедания. Мудрые правители отдавали себе отчет в том, насколько значима Церковь для жизни народной, оберегали чистоту христианского вероучения, защищали его от языческих пережитков. Было бы лишним, наверное, говорить о том, что такое управление, такая политика не предполагали отождествления Церкви и государства, священничества и чиновничества. Каждый занимался своим делом, политической борьбы между Церковью и государством не было, да и не могло возникнуть. Впрочем, и в высших властных сферах она принимала весьма бледные формы, совершенно несопоставимые с западноевропейскими по накалу страстей, глубине интриги, массовости и масштабам.

Понятно, что далеко не во все времена представляются условия для реализации этих чудодейственных образов. Церковь, подчиняясь государственному закону, творит в тех формах, которые ей предоставлены верховной властью. Приходят новые времена, и Церковь корректирует свои позиции. Запрещено Церкви участвовать в государственном управлении – она, верная Христу, исполняет это требование, не забывая, однако, что ей невозможно прекратить проповедь истины[95].

Запрещается обязательное изучение Закона Божьего в школах – Церковь воспитывает своих чад в церковных воскресных школах. Утрачивается верховной властью понимание существа политики, становится политическая борьба за власть довлеющим признаком времени – и Церковь не считает возможным для себя непосредственно участвовать в таком управлении государством. Формально государство не запрещает Ей принимать участие в выборах, иметь священников-депутатов в различных по уровню представительных органах власти и, наверное, даже губернаторов. Но разве она сама не отдает отчет в тех последствиях, к которым приведет Ее подобная деятельность?[96]

Может ли Церковь претендовать на непосредственное участие в политике, если сама возможность эта предоставляется исключительно через обман, лживые обещания, фальсификацию документов и подкуп голосов, т. е. путем применения всех наиболее известных способов политической борьбы? Но (даст Бог!) пройдут эти времена, познает государство свое место рядом с Церковью, и все может измениться. Не случайно в Социальной концепции Русской Православной Церкви, принятой на Архиерейском соборе 2000 г., указывается, что решение об участии или неучастии священнослужителей в политической деятельности должно приниматься исходя из потребностей каждой конкретной эпохи, с учетом внутреннего состояния церковного организма и его положения в государстве[97].

В свете сказанного нетрудно понять, что вопрос об участии Церкви в политике перерастает в более обширную проблему: о наличии нравственных начал в управлении государством, зависимости закона от совести. Согласимся мы, что право представляет собой производный результат случайной совокупности чьих-то отдельных интересов – и право становится неправдой. Признаем, что политика свободна от Церкви – и развращенная собственной мнимой силой власть легко перейдет все преграды для достижения самых низменных целей. Ничто более не удержит зло даже в минимальных границах.

Только через Церковь политика может стать нравственной. Не в том плане, что политическая борьба совсем исчезнет и отойдет в область преданий – понятно, что этот результат в царстве греха недостижим. Но именно Церковь указывает, куда и на что должна направлять верховная власть свои усилия, где есть ее нравственные границы. Впрочем, и политическая борьба утрачивает при симфоническом соединении Церкви и государства свои наиболее постыдные, циничные формы.

Если все общество едино во мнении, что борьба за власть (парламентская или вооруженная) есть зло и безнравственный поступок, то новым революционерам крайне сложно будет найти себе опору в общественной среде, получить одобрение мipa. Случайно ли, в течение почти 40 лет (конец XIX – начало XX в.), когда все чаще верх брало мнение о том, что Церковь должна быть максимально удалена из политики, все «образованное общество» рукоплескало вооруженным террористам, физически уничтожавшим наиболее серьезных, дееспособных и нравственных служителей России? Было ли это общество воцерковленным – сам вопрос звучит нелепо.

Конечно, Церковь не рождает политики, но, безусловно, формирует нравственный портрет нации. Можно смело сказать, что только Она дает государству готовую национальную идею, направляет нравственное сознание общества. В свою очередь, государство должно предложить те формы, через которые народная инициатива и нравственное служение Отчизне могут реализоваться наиболее оптимальным образом.

Очень показательно в этом отношении наше время. Возвращение в Церковь, духовная потребность служения Родине проявляются повсеместно и в таких размерах, которые еще вчера казались немыслимыми. Но что может предложить им наше государство? Политическую борьбу в форме участия в политической партии? Выборы в органы государственной власти, которые во многом решаются деньгами? Работа чиновником в никуда не годном местном и региональном государственном управлении, где давно уже утрачена необходимая самостоятельность в принятии решений и отсутствует само понимание того, к чему, собственно говоря, верховная власть стремится?

Формы, присущие парламентскому государству светского типа, едва ли годны для России, но этого, видимо, либо не понимают те, кому следовало бы понимать, либо последние не в состоянии предпринять ничего решительного, чтобы кардинально изменить ситуацию. Вот и живет народ сам по себе, а верховная власть – сама по себе. Не расточительство ли это народными талантами и сильными характерами?

Требование отделить Церковь от государства, от политики, за которое так ратуют либерально-демократические мыслители, попросту означает, что Церковь должна забыть свое предназначение («Столп и утверждение Истины»), отказаться от святая святых – нести в мир правду Христову, дарующую путь к спасению человеческому, покинуть этот грешный мир и замкнуться в себе. Это не что иное, как требование к Церкви стать «иной», качественно измениться, исказить свою святую сущность, стать мирским союзом наподобие секты.

При этом, однако, упускается из виду, что такая «церковь», некогда – Невеста Христова, расторгнувшая брачные узы с Ним, сама опустится в область греха, в сферу мирского интереса, и для нее политическая борьба станет таким же обыденным, обязательным и необходимым занятием, как и для любой другой общественной организации. Именно это, кстати сказать, и демонстрирует нам практика протестантских общин, всецело пребывающих в политической борьбе и никогда этим обстоятельством не смущающихся. Так земные интересы заслоняют собой Царствие Небесное.

Не отделять Церковь от политики, но сделать политику христианской – вот наша задача! Церковь должна быть (и есть) везде, где живет и действует человек, чтобы создать условия, приводящие его к спасению, к тихой и безмятежной жизни, к благочестию и чистоте. Церковь стоит вне политической борьбы, но не может не участвовать в политике. Она не борется за власть, но стоит рядом с ней и указывает путь, по которому необходимо следовать. Это и есть настоящая политика.

2003 г.